Никогда с тобой

— Деньги на личные расходы.

Ничего кроме “о-о-о” из моих уст не вырывается. Я настолько шокирована щедростью Богдана Петровича, что не сразу нахожусь со словами.

— Богдан сказал, что ежемесячно выделяет сыну деньги, вот и тебе сделал карту, чтобы никак не обделять. Все же, мы совсем скоро станем одной семьей.

— Хорошо, — беру с рук мамы пластиковую карту.

— О, уже делите папочкины деньги?

Голос Тана звучит слишком неожиданно. Я вздрагиваю и карта выпадает у меня из рук прямо на пол. Я не успеваю ее поднять. Это за меня делает Тан. Вертит пластик в руках и хмыкает:

— А папочка расщедрился на дочурку-то, — скалится. — Золотую карту выдал. Хорошо постарались этой ночью?

Я вскрикиваю, когда мама отвешивает Тану звонкую пощечину. Я никак не ожидаю такого поворота, хотя его слова меня тоже сильно возмутили. Как ему вообще в голову пришло так разговаривать со взрослым человеком? Совсем скоро моя мама станет законной женой Богдана Петровича? Неужели Тан и дальше продолжит себя так с ней вести.

— Вы забываетесь, молодой человек.

— На первый раз, — с нажимом говорит Тан, — я сделаю вид, что этого не было.

— И что же будет во второй?

— Вам лучше не знать.

Тан швыряет кредитку на стол и, развернувшись, широким шагом покидает столовую. Мама выглядит шокированной. Она в ужасе распахивает глаза и садится на свое место. Я так и стою, молча глядя на брошенную небрежно карту. После произошедшего ее совершенно не хочется брать в руки, а уж тем более ею пользоваться, но кое-какие деньги мне все-таки нужны. Если мама уезжает а целых два дня, мне нужно будет где-то провести это время. Идеально было бы сходить со Стефкой в торговый центр. Шоппинг в магазине занимает много времени, и я бы могла вернуться домой довольно поздно. Это помогло бы мне не сталкиваться со Стасом или хотя бы минимизировать наши встречи.

— Вы точно ладите? — спрашивает мама удивительно охрипшим голосом.

— Он… грубоват, — говорю маме, чтобы не вызывать подозрений. — Мы практически не общаемся, так что никаких проблем его грубость у меня не вызывает.

— Такое сказать… — сетует она. — Да я ему практически мать! Пусть и не родная, но все же…

— Мам, — успокаиваю ее, как могу.

Она у меня довольно ранимая. Все сказанные слова всегда принимает близко к сердцу, даже если они не сказаны абсолютно незнакомым человеком. Помню, как в супермаркете какой-то алкаш назвал ее толстой, так она рыдала потом дома, хотя всегда была стройной, как осинка. А здесь Стас… почти родственник.

— Мам, — трогаю ее за руку. — Он просто очень сложный. Не обращай на него внимания.

— Видимо, ты права, — она вздыхает, но когда мы начинаем убирать со стола, все равно всхлипывает.

Такой ее и застает Богдан Петрович. В слезах, с размазанной тушью и без настроения. Конечно, он начинает расспрашивать, что случилось. Вначале смотрит на меня, ожидая объяснений, но я не могу выдавить ни слова. Во-первых, меня устрашает его пронизывающий до костей взгляд холодных глаз, а во-вторых, я бы ни за что не призналась в том, что в слезах матери виноват Тан. Сдавать его — себе дороже. Он ведь в любой момент может сменить гнев на милость.

— Я просто… — оправдывается мама. — Не обращай внимания, я сказала Соне, что мы едем в командировку, вот и расчувствовалась.

Пока мама плачет на плече у Танского старшего я тихонько ухожу в свою комнату. Она так же, как и я, решила ничего не рассказывать Богдану Петровичу, хотя сомневаюсь, что Тан оценит. От мыслей отвлекаюсь работой над проектом, который нам задали в университете. Его задали еще в сентябре, но так как я пришла на обучение только в середине ноября, не имела возможности работать над ним раньше. Сейчас мне приходится учиться усерднее и выполнять больше заданий.

Засиживаюсь допоздна, поэтому когда слышу за стенкой грохот, вздрагиваю. Грохот повторяется, и я выбираюсь из-под одеяла и выхожу в коридор.

— Еще раз… еще один раз ты позволишь себе что-то в адрес моей женщины. Я тебя удавлю, ты понял? Собственными руками это сделаю.

У меня все холодеет внутри, когда после слов раздаются шаги. Успеваю скрыться за дверью и сквозь небольшую щель вижу лишь промелькнувшего мимо Богдана Петровича. Не уверена, что правильно рассмотрела, но мне кажется, что его правая рука была в крови.

Глава 17

Надеюсь, он ненавидит меня чуточку меньше.

© Соня Романова

Соня

Я медлю несколько мгновений. Дожидаюсь, пока Богдан Петрович уйдет, и тихо выхожу из своей комнаты. Перед дверью Тана ожидаемо пасую. Не представляю, как он отреагирует на мое появление, но не могу не пойти. Я точно видела кровь. Если мне привиделось, лучше выдержать очередную порцию яда в свой адрес, чем не проверить и потом жалеть, что не смогла помочь.

Дверь в его спальню слегка приоткрыта, но так как не горит свет, я ничего не могу увидеть, даже когда подхожу вплотную и заглядываю внутрь. Теплое свечение виднеется откуда-то сбоку, так что мне приходится просунуть голову, чтобы посмотреть. Тана нахожу сидящим на полу. Тусклое освещение настенных бра освещает его силуэт. Он сидит у стены, подогнув колени. Руки вытянуты вперед, а пальцы сцеплены в замок. Его голова опущена вниз, поэтому мое присутствие остается незамеченным.

Я быстро осматриваю комнату. Улавливаю разбитую настенную полку, свалившуюся на пол вместе с медалями и кубками. Они бесполезной грудой валяются рядом с ним. Крови в темноте не вижу и немного выдыхаю. Если мне привиделось – даже хорошо. Можно сделать вид, что я слышала только стук и пришла узнать, что случилось. О Танском-старшем, который минуту назад покинул комнату сына, можно умолчать.

— Тан…

Мой голос срывается, когда я вижу, как вздрагивают и напрягаются его плечи. Под тонкой водолазкой заметно напрягаются мышцы.

— Я…

— Проваливай.

Его надтреснутый голос вынуждает меня остаться и подойти ближе. Отодвинув в сторону несколько кубков, присаживаюсь на корточки рядом с ним. Тяну трясущуюся ладонь к его плечу. Прикасаюсь вначале пальцами, а затем и ладонью.

— Все в порядке?

— Я сказал проваливать.

— Я слышала.

Его плечи напряжены. Я чувствую каменные мышцы под ладонью и начинаю слегка поглаживать его плечо. Когда мне было плохо, так всегда делал папа – просто гладил по плечу и говорил, что все будет хорошо. Я не знаю, что прямо сейчас чувствует Тан, но мне кажется, что ему не повредит поддержка, пусть даже он меня ненавидит.

Долго сидеть на корточках сложно, поэтому я отодвигаю кубки подальше и плюхаюсь на пол рядом с Таном. Руку не убираю, продолжая поглаживать его по плечу. Он все еще напряжен, и я совершенно не понимаю, помогают ему мои действия или делают только хуже.

Говорить не решаюсь, хотя хочется расспросить о произошедшем. Почему-то уверена, что Тан не станет изливать мне душу. Уже то, что он не встал и не вышвырнул меня из комнаты обнадеживает.

Когда Тан слегка поднимает голову, я вздрагиваю и спешу убрать руку. Почему-то мне кажется, стоит нам столкнуться взглядами, все изменится. Сейчас, пока мы просто сидим рядом друг с другом, все кажется иначе. Темнота окутывает со всех сторон, а реальные чувства смазываются. Пока Тан вот так сидит, я совсем его не боюсь, а он… надеюсь, он ненавидит меня чуточку меньше.

— Уходи, сталкер, — говорит как-то устало.

— А знаешь, — начинаю я, пропуская его просьбу мимо ушей. — Когда мне было плохо…

— Сталкер, блядь, — выталкивает, а затем поворачивается.

Я делаю резкий вдох, потому что его губа разбита, а на скуле виднеется заметный кровоподтек.

— Это… — я тянусь рукой к его лицу.

Сама еще не понимаю, что делаю, просто прикасаюсь к его щеке холодными пальцами. Что странно — он позволяет. Тяжело дышит и смотрит на меня так, что если бы мог убивать взглядом — именно это бы и сделал. Но не отталкивает. Мы оба словно замираем. Я трогаю его щеку, медленно опуская пальцы к губам, а он просто смотрит, задержав дыхание.