Умная пуля

Затем после осмотра, условно съедобного завтрака, бесчисленных разводов, построений и прохождений начинались занятия.

Через некоторое время муштра начала приносить свои результаты. Стал нравиться четкий выверенный распорядок дня. Хороший тонус давали постоянные физические нагрузки. Бег и гребля делали фигуру. Поремскому стало нравиться идти в строю, чувствовать себя частицей коробки десять на десять, которая, повинуясь приказу, становилась единым организмом. Он начал чувствовать комфорт от отсутствия необходимости думать и принимать решения. Ясно теперь понял, как это в царские времена запросто служили солдатами по двадцать пять лет. И только занятия по общеобразовательным дисциплинам не давали полностью погрузиться в радость овощеподобного существования.

Как-то незаметно Володя Поремский сошелся со своей противоположностью – Мовчаном. Худенький, щупленький, ноги в сапогах, как пестики в ступе, весь какой-то синевато-лилового цвета, вел в основном антиобщественный образ жизни, отсыпаясь на лекциях. А по ночам, если не бегал в самоволку, пьянствовал в ленинской комнате или скакал по кроватям второго яруса, за что бывал неоднократно бит, но без особого толку. Что привлекало Поремского в нем, было непонятно. Его странно притягивала беспринципность, окрашенная какой-то лихостью, наплевательским отношением ко всему. В Гражданскую из таких получались исключительно анархисты.

Еще тезка Поремского бегал. Просто уму непостижимо! Десять километров с полной выкладкой. Автомат, три магазина, противогаз, подсумок с четырьмя гранатами, полевая сумка – килограмм пятнадцать наберется, а сам весит чуть больше пятидесяти. Пока бежит, выкурит пачку сигарет, раз десять смотается туда-сюда, шлепнет разгуливающую по аллее девку по заднице, а финиширует все равно первым! Загадка природы.

Но самое прикольное – его самоходы. Дисциплина не оставляла шансов на увольнения. Поэтому Мовчан просто перемахивал через забор и несся к ближайшему магазину. Брал бутылку водки и выпивал ее на пороге из горла. Он вливал пол-литра, не делая никаких глотательных движений. Когда жажда была утолена, наступало время поиска приключений.

Ленинград – город военный: пятнадцать училищ, три академии, сколько частей, никто вообще не знает, а тут еще корабли. Поэтому патрули – такая же визитная карточка города на Неве, как «Аврора». С тем только отличием, что последняя стоит на вечном приколе, в то время как патрули постоянно перемещаются. Главной проблемой нормальных курсантов был поиск антипатрульных троп. Мовчан же ходил на них охотиться.

Без труда находил. После чего начинал радостно подпрыгивать, махать руками, посылать воздушные поцелуи. В общем, делать все для привлечения внимания. Он запросто мог спустить брюки, наклониться и пошлепать себя по голому заду. На приказы подчиниться отвечал всем набором неприличных жестов от похлопывания правой рукой в районе локтевого сгиба левой до вывертывания век наизнанку. Результат был предсказуем – начиналась облава. Он нагло кричал: «Поймайте курсанта Мовчана» – и мчался по трамвайным шпалам, свежевысаженным клумбам, детским садикам. Для него ничего святого не было. Терпеливо дожидался своих преследователей и, видя, что они полностью выдохлись, изошли потом, махнули на него рукой, быстро терял интерес и шел на поиски очередной жертвы.

За одну самоволку загонял таким образом четыре-пять патрулей. В комендатуре о нем знали и даже проводили специальный инструктаж. Несколько раз пытались организовать настоящую облаву, но безрезультатно.

Иногда Мовчан брал с собой и Поремского. Как-то они попали в милицию, когда решили «накосить» роз для «англичанки» на клумбе перед горкомом. И то благодаря тому, что изменили тактику. Вместо того чтобы убежать, попробовали спрятаться и переждать. Однако вышли сухими. Их забрал сам замполит училища. Вот тогда в кабинете высокого начальства Поремский и услышал слова, которые несколько изменили его идеалистические взгляды на жизнь. Не замечая Поремского, капитан первого ранга Зайковский, раздувая ноздри и производя всем своим видом впечатление разгневанного зверя, кричал:

– Если бы ты был не мой сын, я бы тебя наказал! Все. Иди!

Направляясь в казарму, Володя поинтересовался:

– Он что тебе, вправду отец?

– Да какой там, – нехотя буркнул тот, – так, мать по пьянке трахнул. Она, дура, аборта не захотела.

Володя Поремский, с детства привыкший к романтике отношений родителей, был несколько озадачен. Нескончаемой полярной ночью, под завывание пурги, они с мамой ждали возвращения отца из похода. И не было для нее более священных минут. Она могла бесконечно рассказывать, как ворвался в ее городок, раскинувшийся в бескрайних степях северного Казахстана, лихой лейтенант-морячок. Две недели были знакомы. А потом забежали в ЗАГС, расписались и улетели на Дальний Восток. Родственники, конечно, были шокированы, но она ни дня, ни минуты, ни секунды не жалела об опрометчивом поступке. Ни когда жили в казарме, в углу, отгороженном занавесочкой, ни в Находке, когда ураганом перевернуло жилище и выдуло весь нажитый нехитрый скарб, ни на безымянных островах Ледовитого океана, где, прежде чем сходить в туалет, надо было попросить мужчину поставить его в вертикальное положение. Ночью приходили белые медведи и обязательно переворачивали. Историю своего рождения он знал как самую светлую сказку. Поэтому произнес:

– Ты так говоришь, словно речь идет не о тебе самом.

– Знаешь, у него детей нет, – объяснил Мовчан. – А разводиться должность не позволяет. Ну и зачал на всякий случай наследника. А родись свой, забыл бы в момент. Вот, благодетель, от армии спасает.

Но безнаказанность – плохой советчик. Однажды Мовчан предложил смотаться к бабам, которых, как он признался впоследствии, у него тогда и не было.

Они покинули казарму через окно и побежали по темным аллеям. Неожиданно впереди замаячил комендантский патруль. Володя предложил потихоньку смотаться. Но Мовчан был сумасшедшим. Он подкрался к начальнику патруля, схватив за кобуру капитана, за–орал: «Отдай пистолет» – и мгновенно отпрянул. Его бросились ловить. Зачем-то он вывел преследователей на Володьку и сиганул в кусты. Володя принял эстафету. Ему не повезло. Двор оказался непроходным. Поремского поймали, доставили в комендатуру и посадили на гауптвахту на десять суток.

На вторые сутки он узнал о гибели подводной лодки в водах Атлантики. Капитаном лодки был его отец. Ему стало невыносимо плохо. Он был нужен матери, которую мог тоже потерять. Но на просьбы отпустить, перенести наказание, решить как-нибудь вопрос Поремскому неизменно отвечали: «Нет такого закона». Тогда, разбивая от бессилия кулаки в кровь о серые стены каземата, он принял решение навсегда распрощаться с армией, а чтобы не чувствовать себя таким же бесправным и беззащитным всю жизнь, пойти на юридический факультет МГУ.

Глава 5

Суета сует