Страница 92 из 97
Грант остановился как вкопанный.
Шофер проезжавшего мимо такси с перекошенным от гнева и испуга лицом проорал что-то ему в ухо. Заскрежетали тормоза — это грузовик остановился у самого его локтя. Полисмен, услышав скрип тормозов и негодующие крики, неторопливо, но целеустремленно двинулся к ним. Грант не стал ждать. Он кинулся к первому приближающемуся такси, распахнул дверь, вскочил и бросил шоферу: «Скотланд-Ярд, и побыстрее!»
— Эксгибиционист! — проворчал шофер и помчался по набережной.
Но Грант не слышал его. Его мозг работал. Давно досуха высосанная проблема неожиданно приобрела новизну и увлекательность — теперь, когда она снова всплыла на поверхность. В Ярде Грант бросился искать Вильямса, а найдя, спросил:
— Вильямс, помните, вы сказали мне по телефону, что все ваши уикхемские заметки годятся только для мусорной корзины? А я ответил — никогда не выбрасывайте свои записи.
— Помню, — отозвался Вильямс. — Я тогда был в городе и охотился за Бенни Сколлом, а вы в Сэлкотте тралили реку.
— Вы случайно не последовали моему совету, а?
— Конечно же последовал, сэр. Я всегда следую вашим советам.
— И ваши записи целы?
— Они здесь, у меня в отеле.
— Можно мне взглянуть на них?
— Конечно, сэр. Хотя не уверен, сумеете ли вы прочесть их.
Это действительно оказалось нелегко. Отчеты, подаваемые Вильямсом, бывали написаны безукоризненным школьническим почерком, но, когда он делал заметки для себя, он позволял себе беглую скоропись.
В поисках желаемого Грант листал страницы блокнота.
— Девять тридцать Уикхем — Кроум, — бормотал он. — Десять пятнадцать Кроум — Уикхем. Десять пятнадцать Уикхем — Кроум. М. М. проселок к ферме: старый — что старый? — с ребенком.
— Старый рабочий с ребенком. Я не писал подробно, кто сидел в автобусах, когда они отходили от конечного пункта. Только кого подбирали по дороге.
— Да, да, знаю. Понятно. «Перекресток Длинная Канава». Где это?
— Это зеленая площадка, что-то вроде общественной лужайки, на окраине Уикхема. Там всякие ярмарочные штучки — карусели и прочее.
— Помню. «Двое мужчин с каруселей. Известны». Что это — «известны»?
— Лично знакомы кондуктору автобуса по другим поездкам.
— «Женщина, в Уоррен-Фарм. Известна». А что там после?
Вильямс перевел Гранту то, что было «после».
«Интересно, что бы сказал Вильямс, если бы я обнял его и расцеловал на манер того, как это делают в Ассоциации футбора в ответ на удачный гол?»
— Можно, я на время возьму их с собой? — спросил Грант.
Он может держать заметки сколько угодно, заверил Вильямс. Вряд ли от них теперь будет польза. Если… если, конечно…
Грант увидел, как в глазах Вильямса забрезжило понимание того, что интерес Гранта к его заметкам проистекает не только из академической любознательности. Но Грант не стал дожидаться вопросов. Он пошел к Брюсу.
— Я убежден, — проговорил Брюс, уставившись на Гранта, — что сотрудники низших рангов этого учреждения затягивают дела в отелях, чтобы можно было сидеть там с хозяином в задней комнате и пить за счет заведения.
Грант пропустил мимо ушей эту клеветническую шутку.
— Вы принесли обычный отчет, а потом собираетесь спокойно отправиться на ленч, или у вас есть что рассказать мне?
— Думаю, я набрел кое на что, и это доставит вам удовольствие, сэр.
— Это должно быть нечто необыкновенное, чтобы доставить мне удовольствие сегодня, как, возможно, вы уже заметили.
— Я обнаружил, что у него пристрастие к шерри-бренди.
— Очень интересно, должен признаться. Восхитительно интересно! И что хорошего, думаете вы… — Внезапно от осенившей его догадки блеклые маленькие глазки Брюса засияли. Он посмотрел на Гранта как коллега на коллегу. — Не может быть! — воскликнул он. — Гамбург Вилли!
— Похоже на то, сэр. Все тавро его, и из него мог получиться превосходный «Араб», с его-то профилем.
— Гамбург! Так, так! А что он получил, ради чего стоило так рисковать?
— Тихую жизнь в течение двух недель и кое-какое удовольствие.
— Дорого обернется ему это удовольствие. Полагаю, у вас нет никаких идей в отношении того, куда он мог смыться?
— Ну, я вспомнил, что он жил с Мэбс Ханки, а Мэбс этой весной собиралась в «Акацию» в Ницце. Так что я провел большую часть утра на телефоне и обнаружил, что наш Вилли, или тот, кого мы принимаем за Вилли, живет там же под именем мсье Гужона. О чем я пришел попросить, сэр… может быть, теперь, когда выдача его и все прочее — чистая рутина, кто-нибудь другой займется этим, а меня бы освободили на день или два для кое-чего другого.
— Чем вы собираетесь заниматься?
— У меня появилась новая идея по поводу дела Сирла.
— Но-но, Грант! — предостерегающе проговорил Брюс.
— Идея слишком незрелая, — «и глупая», добавил он про себя, — чтобы обсуждать ее, но мне очень бы хотелось потратить немного времени и посмотреть, что это даст.
— Полагаю, после шерри-бренди вы уверены, что я не могу отказать вам.
— Благодарю вас, сэр.
— Но если идея не будет укладываться в рамки, надеюсь, вы бросите ее. У нас тут полно работы, так что нечего гоняться за радугой и золотыми горшками.
Грант вышел из кабинета начальника и отправился в погоню за своим золотым горшком. Первое, что он сделал, — пошел в свой кабинет и достал отчет о Сирле, который прислали ему из полиции Сан-Франциско. Грант долго изучал его, потом отправил вежливый запрос в полицию Джоблинга, Коннектикут.
Потом Грант вспомнил, что еще не ел. Ему хотелось тишины, чтобы спокойно подумать, так что он сунул драгоценный листок в бумажник и отправился в свой любимый паб. Наплыв посетителей уже наверняка схлынул, но хозяева наскребут что-нибудь ему поесть. Грант все еще не понимал, что именно, когда он впервые читал отчет о жизни Сирла в Америке, заставило звякнуть колокольчик в его мозгу. Но он начал догадываться, что это могло быть.
Когда Грант после ленча выходил из паба, он был в этом уже почти уверен.
Он вернулся в Ярд и заглянул в справочник «Кто есть кто».
Да, все верно.
Грант вытащил отчет из Сан-Франциско и сравнил его с началом статьи в «Кто есть кто».
Он ликовал.
В руках у него было все необходимое для построения версии. Теперь он понял связь между Сирлом и Уолтером Уитмором.
Грант позвонил Марте Халлард, но ему сказали, что она репетирует «Слабое сердце». Всю вторую половину дня она будет в «Критерионе».
Ощущая себя легким, как воздушный шарик («ей-богу, смешно, меня можно подбросить, и я полечу», — думал Грант), он доплыл до Пикадилли-Серкус. «Наверное, я выгляжу так, как выглядел Томми Трапп в прошлое воскресенье, — будто стал вдвое выше ростом и из головы у меня торчат молнии, как длинные вилки для поджаривания тостов».
Однако корчившийся в репетиционных муках «Критериев» быстро вернул Гранта на землю.
Он прошел через фойе, переступил через символический барьер — натянутый шнур — и по ступенькам спустился вниз, в зал. Никто не остановил его.
«Быть может, им кажется, что я похож на автора, — подумал Грант. — Интересно, а кто написал „Слабое сердце“? Никто никогда не знает, кто автор пьесы. У драматургов, должно быть, ужасная жизнь. По статистике только одна из пятидесяти пьес способна продержаться больше трех недель. При этом никто никогда не замечает имени автора на афише.
И только примерно одна из тысячи пьес вообще доходит до стадии репетиций. Хотел бы я знать, сознает ли автор „Слабого сердца“, что он один из тысячи, или он заранее был уверен в успехе?»
Где-то в глубине зала Грант наткнулся на маленькую ложу, где сидели люди. В холодном свете ложа выглядела призрачно, но таинственно и изысканно. В креслах партера кое-где лежали смутно видневшиеся фигуры, но никто не пошевелился узнать, что нужно пришельцу.
На сцене находились Марта, набитая конским волосом софа и молодой человек, имевший крайне испуганный вид. Марта говорила: