Страница 83 из 97
Грант устал, хорошо пообедал, перед ним замаячил наконец хоть какой-то просвет, так что спал он крепко. А когда, проснувшись, открыл глаза и увидел перед собой вышитое крестиком красной шерстью висевшее на стене изречение «День грядет», он воспринял его скорее как обещание, чем как предостережение. Он предвкушал поездку в Лондон как некую очистительную ванну для психики после погружения в жизнь Сэлкотт-Сент-Мэри. Потом он вернется и увидит все по-новому, соразмерно фактам.
Невозможно как следует почувствовать букет вина, если время от времени не очищать свое обоняние. Грант часто удивлялся, как женатые мужчины умудряются сочетать семейную жизнь с работой в полиции, требующей полной отдачи. Теперь впервые ему открылось, что семейная жизнь может служить превосходным очистителем вкуса. Ничто так магически не позволит по-новому взглянуть на расследуемое в данный момент преступление, как если поможешь маленькому Бобби сделать задание по алгебре.
По крайней мере можно будет взять чистые рубашки, подумал Грант. Он сунул вещи в сумку и собрался было спуститься вниз позавтракать. Было еще раннее утро, воскресенье, но, наверное, что-нибудь для него найдется. Открывая дверь своей комнаты, он услышал, что зазвонил телефон.
Единственной данью прогрессу в «Белом Олене» были установленные в каждом номере телефоны у кровати. Грант пересек комнату и снял трубку.
— Инспектор Грант? — услышал он голос хозяина гостиницы. — Подождите минутку, пожалуйста. Вас вызывают. — Последовало недолгое молчание, а потом снова: — Говорите, пожалуйста, вас соединили.
— Хэлло.
— Алан? — услышал он голос Марты. — Это вы, Алан?
— Да, это я. Что-то вы рано проснулись, а?
— Послушайте, Алан. Случилось кое-что. Вы должны приехать.
— Приехать? Вы имеете в виду — в Сэлкотт?
— В Милл-Хаус. Кое-что произошло. Это очень важно, иначе я бы не стала звонить в такую рань.
— Но что случилось? Не можете ли вы…
— Вы ведь у гостиничного телефона, правда?
— Да.
— Я не могу вам сейчас объяснить. Кое-что обнаружено. Кое-что меняющее абсолютно все. Точнее, все, что вы… что вы предполагали, так сказать.
— Да. Хорошо. Я сейчас приеду.
— Вы завтракали?
— Нет еще.
— Я приготовлю вам завтрак.
Что за женщина, восхитился Грант, кладя трубку на рычаг. Он всегда считал, что первое необходимое качество для жены — это ум. Он и сейчас был в этом уверен. В его жизни не было места для Марты, как и в ее — для него, и все же жаль, что это так. Женщина, которая могла сообщить о каком-то удивительном факте в деле об убийстве, не наболтав по телефону лишнего, сама по себе была подарком, но женщина, которая могла, не переводя дыхания, спросить, завтракал ли он, и, услышав отрицательный ответ, позаботиться о том, чтобы сделать ему поесть, была просто неоценима.
Грант пошел за машиной, теряясь в догадках. Что могла раскопать Марта? Что-нибудь оставленное Сирлом, когда он был у нее в тот вечер? Или это какой-нибудь слух, который принесла молочница?
Одно было несомненно: трупа не нашли. Если бы обнаружили труп, Марта, будучи Мартой, дала бы ему понять, дабы он мог привезти с собой всякие принадлежности и людей, умеющих обращаться с подобной находкой.
Дул сильный ветер, и в небе висела радуга. Кончилась спокойная, безветренная, солнечная погода, каждый год знаменующая приход английской весны, когда на дороги ложится первая пыль. Весна неожиданно стала необузданной и шумной. На землю то и дело обрушивались потоки сверкающего ливня. Огромные тучи скапливались на горизонте и неслись по небу, гонимые порывами дикого ветра. Деревья съеживались, встряхивались и снова съеживались.
Пейзаж был пустынным. Не из-за погоды, а потому что было воскресенье. У некоторых домов, заметил Грант, были еще закрыты ставни. Люди всю неделю вставали с рассветом, и те, у кого не было скота, требующего ухода и по воскресеньям, должно быть, рады были поспать подольше. Грант часто ворчал, когда его обязанности полицейского врывались в его частную жизнь (ворчание доставляло ему удовольствие: ведь он мог уйти в отставку еще несколько лет назад, когда умершая тетка оставила ему наследство), но проводить жизнь став рабом потребностей скота — унылая трата времени для свободного человека.
Когда Грант подъехал к Милл-Хаус со стороны дома, противоположной реке, где находилась входная дверь, Марта вышла ему навстречу. В деревне Марта никогда не «играла роль», как это делали многие ее коллеги. Наоборот, она смотрела на деревню так же, как и сами деревенские жители, то есть как на место, в котором просто живешь. Не как на повод одеться особенно пестро или небрежно. Если у Марты мерзли руки, она надевала перчатки. Она не считала, что должна выглядеть как цыганка только потому, что живет в Милл-Хаус в Сэлкотт-Сент-Мэри. Вот и в это утро она была одета так же элегантно и изысканно, как если бы встречала Гранта на ступенях Стенуорта. Однако Грант подумал, что она выглядит очень встревоженной. Действительно, казалось, будто она только что перенесла тяжелую болезнь.
— Алан! Вы представить себе не можете, как я обрадовалась, услышав ваш голос по телефону. Я боялась, вдруг вы уже уехали в город, хоть еще и очень рано.
— Что же столь неожиданное случилось? — спросил Грант, направляясь к двери. Однако Марта повела его вокруг дома — к боковой двери вниз, в кухню.
— Это ваш адепт, Томми Трапп, нашел его. Томми безумно любит рыбачить. И очень часто уходит на реку до завтрака, потому что это, кажется, хорошее время. — «Кажется» — в этом вся Марта, подумал Грант. Марта годы прожила у реки и все еще должна прислушиваться к чужому мнению там, где дело касалось времени, подходящего для рыбалки. — По воскресеньям Томми обычно сует что-нибудь в карман — что-нибудь поесть, я имею в виду — и не возвращается к завтраку. Однако сегодня утром не прошло и часа, как он вернулся, потому что… потому что он поймал нечто ужасное.
Марта открыла выкрашенную светло-зеленой краской дверь и провела Гранта в кухню. В кухне находились Томми Трапп и его мать. Миссис Трапп прижалась к плите, как будто чувствовала себя не очень хорошо, но Томми, шагнувший им навстречу, был в прекрасной форме. Ничего болезненного в Томми не замечалось. Томми преобразился. Томми вознесся на небо. Томми стал шести футов ростом, и на голове у него сверкала корона из молний.
— Смотрите, сэр! Смотрите, сэр, что я выудил! — крикнул он, не дав Марте раскрыть рот, и потащил Гранта к кухонному столу. На деревянном столе, аккуратно помещенный на несколько слоев газет, чтобы хоть как-то предохранить чисто выскобленную поверхность, стоял мужской ботинок.
— Я никогда теперь не смогу раскатывать тесто на этом столе, — простонала миссис Трапп, не решаясь поднять глаза.
Грант взглянул на ботинок и вспомнил полицейское описание одежды исчезнувшего Сирла.
— Я так понимаю, это его, — проговорил он.
— Да, — подтвердила Марта.
Это был коричневый ботинок, и вместо шнурков у него на подъеме были ремешок и пряжка. Ботинок был насквозь мокрый и очень грязный.
— Где ты выудил его, Томми?
— Около ста ярдов ниже большой излучины.
— Ты, наверное, не догадался отметить место?
— Как же, конечно отметил.
— Молодец! Потом покажешь его мне. А пока подожди здесь, ладно? Не выходи отсюда и не болтай о своей находке.
— Хорошо, сэр. Никто и знать не будет, только я и полиция.
Слегка улыбнувшись такой формулировке, Грант пошел наверх, в гостиную, и позвонил инспектору Роджерсу. Немного подождав, так как участок должен был соединить его с домом Роджерса, Грант услышал голос Роджерса, выложил ему новость — реку придется протралить заново — и объяснил почему.
— О Боже! — охнул Роджерс. — А мальчишка Траппов сказал, где он его выудил?
— Примерно в ста ярдах вниз от большой излучины, если это вам о чем-нибудь говорит.
— Говорит. Это около двухсот ярдов ниже того места, где был их бивак. Мы скребли дно гребнем с короткими зубцами. Вы не думаете, что, может быть… А похоже, что ботинок был в воде с вечера в среду?