Страница 6 из 63
Когда Лариса, закончив читать очередную главу, взглянула на будильник, было уже начало восьмого. Пора будить дочь. Завтрак для нее готовить не надо – накормят в садике. А пока соберутся, пока дойдут – вот и еще один час пролетит и приблизит вечер.
Лариса закрыла книгу, положила ее на журнальный столик и пошла в детскую, включив по дороге свет в коридоре. Чтобы у проснувшегося ребенка не резало глаза, свет в детской она не стала включать – вполне хватало освещения, попадающего в комнату из коридора через приоткрытую дверь.
Дочь сладко спала, подложив ладошку под пухленькую щечку. Светлые кудряшки разметались по подушке. И в кого она такая? Ни у Сергея, ни у нее волосы не вьются, да и дедов и бабок таких, кажется, не было. Но, видно, где-то, когда-то в родне что-то подобное было. И это к счастью. Дочка у них просто красавица. Тьфу-тьфу! Ярко-голубые глаза над пухленькими розовыми щечками в обрамлении этих кудряшек, слегка вздернутый аккуратненький носик, упрямо, но не капризно поджатые губки – это ли не прелесть? Вырастет – все парни будут за ней гурьбой увиваться. Тут уж к бабке не ходи.
– Принцесса, а принцесса, – тихо и нежно позвала Лариса, – пора вставать. Женихи тебя в садике уже заждались.
– Какие еще женихи? – донесся ей в ответ заспанный голосок дочери. Она заворочалась и перевернулась на спину, протирая глаза кулачками.
– Какие-какие… Твои женихи, – улыбнулась мать.
Ей нравилось в Танюшке, что та всегда легко поднималась. Не надо было будить и уговаривать по несколько минут. В отличие от многих других детей, для которых детский сад был сущим наказанием, дочь шла туда с нескрываемым удовольствием. Она вообще обожала всякие детские компании и коллективы, где постоянно сама и была заводилой. Ее обаяние сразу же перерастало во влияние, непонятным образом распространяющееся на всех детей рядом.
– Нет у меня никаких женихов, – проворчала в ответ дочка и села в кроватке, сквозь прищуренные веки вглядываясь в полусумрак комнаты и изо всех сил стараясь отогнать от себя остатки прилипчивого сна.
– Как это нет? – удивилась Лариса. – А как же твой Андрюшка?
– Никакой он не мой, – фыркнула Таня. – И вообще, он какой-то…
– Это какой?
Мама еле сдерживала улыбку, стараясь быть серьезной. Ее дочь очень любила, когда с ней разговаривали как со взрослой, и терпеть не могла сюсюканья. А уж если кто начинал над ней открыто смеяться, тот вообще становился врагом.
– Бестолковый.
– Это почему? – еще больше удивилась мать.
– Да вчера на занятиях мы рисовали лошадку. Так Андрюшка вместо лошадки какую-то собаку нарисовал. Даже смешно.
– Ну не всем же быть художниками, – возразила мать.
– Вот именно! – Танюшка повернула к ней личико. Она уже не щурилась. – И вообще, я никогда замуж не выйду. Мальчишки все противные какие-то…
– Ну ладно. Давай решение этого вопроса мы отложим лет на пятнадцать, – по-прежнему сдерживая улыбку, которую предательски выдавали глаза, сказала Лариса. – Пойдем быстренько почистим зубки и умоемся, и пока я буду краситься, ты будешь одеваться. А то на завтрак опоздаем.
На стуле, стоящем около письменного стола, купленного специально для дочери, – ее аккуратно сложенная одежда.
Танюшка влезла босыми ножками в тапочки и пошлепала вслед за матерью в ванную, щурясь от яркого света в коридоре.
В половине девятого, препоручив заботу о дочери воспитателям, Лариса вышла из здания детского сада. В свете лучей утреннего солнца тревога, вызванная ночными кошмарами, понемногу отступила. Яркая голубизна сентябрьского камчатского неба, без единого облачка. Легкий прохладный ветерок чуть покачивает побуревшую траву во дворике детского садика. Все предвещает тихий и теплый день.
Бабье лето приходит на Камчатку чуть позже, чем в центральные регионы России. Но приходит стабильно, из года в год. И это возвращение к ясным, теплым денечкам, словно эхо безвозвратно ушедшего лета, обычно приходится на конец сентября – начало октября. Сейчас как раз и стояла эта благословенная пора. Солнышко только-только начало подниматься над горизонтом, а его теплые лучи уже приятно пригревали лицо и руки. Скоро воздух прогреется еще больше, и придется расстегнуть и без того легкий плащ.
Люди любят разные времена года. Кому-то нравится осень, с ее буйными желто-красными красками, первыми заморозками и бесконечными косяками улетающих в теплые края перелетных птиц. Кто-то любит зиму, одетую в пушистое одеяло девственно-чистого белого снега, с ее морозами и долгими вечерами, когда ты, защищенный теплом и уютом своего дома, сидишь у окна и слушаешь злобное завывание вьюги. Для кого-то нет прекрасней поры, чем весна, когда все одевается в нежно-зеленые цвета, мир оживает после долгой зимней спячки, а в лесах появляются первые цветы подснежников и мать-и-мачехи.
Но не найдется ни одного человека, у которого от грусти не сжимается сердце при виде медленно угасающего лета. В последние теплые дни, осознавая, что все уже позади, что скоро снова придется кутаться в теплые одежды, спасаясь от напирающих морозов, человек испытывает тоску от безысходности и осознания своего бессилия что-то изменить в череде грядущих событий.
До вечера еще очень далеко, дома нет никаких неотложных дел, ужин она успеет приготовить и после обеда, а сама перекусит в кафе неподалеку от рынка. Чем же себя занять хотя бы на эти полдня? Домой идти совсем не хотелось. Беда маленьких, забытых Богом селений в том, что некуда и сходить. Единственный в Усть-Большерецке кинотеатр давно закрылся по причине засилия видеомагнитофонов, которые были теперь в каждой квартире. Зачем идти куда-то, платить деньги за просмотр фильма, который можно посмотреть и дома, в уютном кресле, с бутылкой пива в руке. Стоит только толкнуть слегка VHS в кассето-приемник и нажать кнопку "play". Хорошие фильмы, которые получают "Оскаров" и прочие призы, сюда все равно не доходят.
Лариса не заметила, как ноги сами принесли ее на местный рынок.
Рынком это место можно назвать только условно. Небольшая заасфальтированная площадь, обрамленная торговыми павильонами и двухэтажным зданием местной милиции, днем превращалась в подобие восточного базара. Приезжие из города и редкие местные коммерсанты на разборных столах и импровизированных вешалках раскладывали китайские шмотки, дешевую аудиовидеотехнику и прочий ширпотреб. Рядом, прямо на багажниках видавших виды "Жигулей" и "Москвичей", на предварительно подстеленных стираных-перестираных марлях лежали куски свинины и говядины. Здесь же, в картонных коробках, прямо на земле, тихо размораживались "ножки Буша", крылья индейки и прочая птичья и мясная ерунда. В сторонке одиноко стояли бабушки, торгующие семечками, парным молоком в полуторалитровых пластиковых бутылках из-под пепси-колы и местной ягодой. Такое ощущение, что эти бабушки здесь и днюют и ночуют, потому что, когда Лариса подошла к рынку, эти "аксакалки" торговли уже стояли со своим товаром и делились между собой скудными местными сплетнями, в то время как шмоточники только-только развешивали и раскладывали свое барахло.
Лариса подошла к одной из бабушек и купила за десять рублей стаканчик жареных арахисовых орешков, которые обожала дочь. Бабушка-торговка с причитаниями благодарности ловко свернула из обрывка газеты кулечек и высыпала туда содержимое стаканчика. Лариса сунула кулечек в карман, расплатилась и двинулась дальше. Танюшке кое-что нужно бы подкупить на зиму, но шмоточники еще только раскладывались, и Лариса решила пока зайти в свой магазин, который находился неподалеку, а потом, по дороге домой, вернуться сюда. Может, что приглядит.
За прилавком стояла Тамара. Разведенка позднего бальзаковского возраста, вечно жалующаяся подругам на свою несложившуюся жизнь. Несмотря на женскую солидарность, Лариса не сильно осуждала Володю, бывшего мужа Тамары, что тот ушел от этой властной и самолюбивой женщины. В свое время он, солдат срочной службы, отдавая долг Родине в войсках ПВО на локаторной станции, познакомился с молодой разведенкой, на руках у которой была маленькая дочь. Володя был водителем ГАЗ-66 при воинской части, ездил за продуктовым снабжением в местный военторг, где тогда и работала Тамара. Никто не знает, кто кого соблазнил, но факт, что Володя после демобилизации не вернулся назад, в свой Новосибирск, а остался на выселках планеты в объятиях молодой, хотя и на восемь лет старше его, жены и с новоиспеченной падчерицей, которую он, впрочем, никогда не обижал, а, напротив, растил как родную дочь. Но Тома была приличной занудой, и Володя, промаявшись с ней около пятнадцати лет, в конце концов вынужден был признать свое поражение в борьбе за власть в доме. И одним непрекрасным днем (или вечером) с юной выпускницей местной школы ретировался от супруги в соседний поселок Апача. С тех пор Тамара стала дважды разведенкой, что позволяло ей успешно жаловаться на судьбу.