Страница 52 из 61
— Надо же! Никогда бы не подумала, что Анатолий на металл западает, — изумилась Катя.
У нее четко сработало стереотипное восприятие: раз врач, значит должен слушать серьезную классическую музыку, как доктор Ватсон у Конан Дойля или профессор Преображенский у Булгакова.
— Время — двенадцать тридцать, — донесся из наушников сосредоточенный голос Анатолия. — Мы приступаем к плановой операции по извлечению титанового штифта из позвоночника пациента. Пациент — Оленин Геннадий Павлович, шестидесяти пяти лет, в состоянии алкогольного опьянения травмировал четвертый и пятый шейные позвонки. Двадцать девятого октября сего года была произведена первая операция, на которой пострадавшему была оказана экстренная помощь и…
— Фу, гадость какая, — поморщилась Катя и перемотала кассету наполовину, надеясь, что там окажется хоть какая-то музыка.
— Разрез ровный, розовый, — докладывал голос Анатолия, — кровяные выделения в норме, толщина жировой прослойки два с половиной сантиметра…
— Тьфу, тьфу, тьфу, — отплевывалась впечатлительная Катя. — Вот наслушаешься таких сказочек на ночь, а потом кошмарами изведешься.
Маясь от безделья, Катя попыталась загипнотизировать телефон, чтобы друг Анатолия, наконец-то, позвонил и сообщил, где спрятался шоколадный заяц. Но телефон как предмет неодушевленный без труда выдержал Катино внушение. Потом в девичьем воображении одна за другой замелькали живописные картинки, на которых ее любящий муженек, позабыв о супружеской верности, соблазнял бывшую жену. В горячечных видениях Татьяна благосклонно уступала натиску Ильи. Но Катя прервала акт самомазохизма в момент окончательного грехопадения разведенных супругов, когда полураздетая Татьяна уже возлежала на широченном гостиничном сексодроме, а распаленный Илья срывал с себя одежду.
— Тьфу, тьфу, тьфу, — трижды через левое плечо переплюнула Катя. — Если он мне изменит, назло ему отравлюсь, чтобы его до конца дней совесть мучила. А я буду с того света наблюдать за ним и радоваться. Хотя нет, я перед кончиной тоже ему отомщу. Вызову себе из службы знакомств двух мускулистых стриптизеров, заплачу им, а всю эту оргию запишу на видеокассету и оставлю ее Илюше.
Катя захихикала, представляя набычившегося Голубева перед экраном телевизора. Ей стало весело, она вылезла из-за стола, напевая и пританцовывая, вышла на середину комнаты, вообразила себя роковой женщиной и медленно, словно на сцене стрип-клуба, начала расстегивать молнию на брюках, поочередно оголяя то левое, то правое бедро. Распалившись, Катя скинула с себя теплый свитер, под которым кроме белого кружевного бюстгальтера не было ничего.
— И вовсе я не худая, — расхваливала себя нудистка, подпрыгивая перед высоко висящим зеркалом. — А с загаром смотрюсь, как девушка из рекламы шоколадки Баунти. — Катя приподняла грудь повыше, соблазнительно облизнула губы и проговорила томным голосом: — Попробуйте меня, я просто райское наслаждение. А попка у меня, как сердечко! Точно такая же, как у Ким Бессенджер, когда она с Мики Рурком снималась в фильме «Девять с половиной недель». — Катя спустила брюки до колен: в белых стрингах ее упругая попка, покрытая золотистым загаром, была неотразима. — Да я просто сногсшибательная штучка! — Катя пела себе дифирамбы, пританцовывая ламбаду, со спущенными брюками. — Кто скажет, что я не аппетитна, как спелый персик или наливное яблочко, тот тупой и слепой болван!
— Я, — в распахнувшуюся дверь без стука, влетел сержант Николай Егорович. — Я… — осекся он, узрев пациентку, оголившуюся до нижнего белья. — Извините, — круто развернулся он, чуть не разворотив плечом дверной косяк.
— Стучаться надо! — завопила Катя, натягивая брюки и лихорадочно отыскивая закинутый в угол свитер.
— Я не знал, что здесь проводится медосмотр, — оправдывался смущенный сержант. — Я вернулся, чтобы доложить Анатолию Дмитриевичу, что заявление потерпевшей Громовой Ангелины Станиславовны составлено и подписано.
— Анатолий Дмитриевич на вызове в родильном отделении, — сообщила Катя. — Я здесь одна. А моя одежда пропахла больницей, — изощрялась она, выдумывая правдоподобную причину неожиданного стриптиза. — Вот я ее таким образом проветривала — нашлась Катя.
— А я именно так и подумал, — проявил находчивость сержант. — С чего бы вдруг вы стали раздеваться при незакрытых дверях в кабинете врача в отсутствии супруга. — По лицу Николая Егоровича растекались красные пятна. — Тогда я оставлю для Анатолия Дмитриевича копию, а сам, извините, вас покину. Служба.
— Я все ему передам, в точности передам, — бормотала Катя, прикрывая грудь скомканным свитером. — Было очень приятно с вами познакомиться.
— И мне тоже, — подмигнул ей сержант. — Было очень приятно с вами познакомиться. Надеюсь, что еще увидимся!
— Вау! — пискнула Катя, просовывая голову в горловину свитера. — Что он теперь обо мне будет думать?! Скажет: не девка, а маньячка сексуальная… Хотя, по-моему, я ему понравилась! Однозначно, он на меня глаз положил! А вдруг, он Илюхе доложит… Ну и пускай! Нечего бросать на произвол судьбы хорошеньких молодых женщин. — Катя поправила одежду, причесалась, подкрасила губы, и до того ей стало смешно, что она минут пять хохотала до слез, глядя на свое отражение в зеркале. — Пойду-ка я к Ангелине, ей тоже нужно поднять настроение. Пусть и она повеселится. Не могу я больше здесь сидеть, у меня от одиночества крыша едет.
Катя высунула голову в коридор. На этаже остановился лифт, загрохотали металлические двери. Опасаясь, что кто-нибудь может наложить вето на посещение больной подруги, Катя проворно, как мышка, прошмыгнула в палату Ангелины.
Анатолий вернулся через полчаса. Он подтвердил диагноз роженицы — перелом и наложил миниатюрную шину, чтобы женщине сподручней было ухаживать за новорожденным, а Ирочка задержалась, чтобы подсушить еще влажный гипс. Анатолий буквально с ног валился от усталости, сказалась акклиматизация после перелета из жары в холод. Он мечтал о чашке крепкого, горячего кофе и устремился к обещавшей нечто подобное Карповне.
Но возле дверей в комнату для персонала, аккуратно припаркованная вдоль стены белела, покрытая простынею, каталка с покойником.
— Где эта Ирочка?! — рыча, как разъяренный лев, Анатолий ворвался к Карповне.
— Какая Ирочка, ваша или моя? — опешила Карповна, чуть не выронив банку с растворимым кофе.
— Твоя! Твоя, — сверкая глазами, рокотал Анатолий. — Где моя, я знаю!
— Она придет попозже, вы же сами ей назначили… А зачем она вам так срочно понадобилась? — от волнения Карповна перешла на «вы». — Присаживайтесь, Анатолий Дмитриевич. Чай, кофе, потанцуем? — робко пошутила она, не понимая, за что второй раз за день Дмитрич срывает на ней свой гнев.
— Карповна! А ты вообще русский язык понимаешь? — снова атаковал ее Анатолий.
— Да уж знамо дело — не басурманка, — суетилась Карповна, споласкивая для него чашку побольше. — Может, бутербродик скушаете? С сырком, с ветчинкой? Мы как раз с Наташенькой стол накрыли. Как чувствовали, что вы пожалуете… А еще сушечки есть, прянички, конфетки «Коровка» и коробочка йогурта «Данон»…
— Карповна, ты мне зубы не заговаривай! — Анатолия буквально трясло от гнева. — Отвечай, откуда в коридоре каталка с покойником? Куда ты спрятала свою Ирочку? Найду, накажу обеих!
— Какой покойник, Дмитрич?! — ошалела Карповна. — Ты, часом, не заболел? Дай-ка лоб пощупаю, пригнись, а то мне не достать.
— Карповна! Лучше добровольно признайся, не то я взорвусь! А в гневе я страшнее цунами, — грозился Анатолий.
— Да в чем я должна признаться?! — взвизгнула напуганная Карповна. — Ты, Дмитрич, меня не стращай! Вы, наверное, в родилке хлебнули спиртику, вот тебе покойники и мерещатся.
— Выйди вон! — как оглашенный заорал Анатолий. — Выйди немедленно!
Карповна, как ошпаренная, выскочила в коридор, доктор, будто хищник, ринулся за ней.
— Видишь покойника?! — тыкал он Карповну, словно напакостившего котенка.
— Вижу, — пискнула Карповна.