Страница 8 из 58
– Вы почему опоздали?
«Гм, – подумала я, – хорошо еще, что я опоздала всего на два часа!» Но рассказывать о езде на запятках, поединке с гвардейцем и долгом петлянии по дорогам Франш-Конте мне не хотелось.
– Хорошо, что я вообще добралась, – сказала я невесело. – Вы так прекрасно продумали все мое путешествие, что я задержалась полюбоваться красотами местности.
– Вы умеете говорить по-немецки? – прервал он меня. Я покачала головой.
– Нет. Или немного. По крайней мере, я понимаю немецкий.
– Это плохо, мадам. Вам придется изображать крестьянку, а они здесь все говорят по-немецки.
Я махнула рукой.
– Поверьте мне, сударь, теперь это не кажется мне сложным. Были ситуации и посложнее.
Он пропустил меня вперед, открыв дверь в комнатку на мансарде.
– Быстро переодевайтесь и зашивайте письма, – приказал он, запирая дверь. – Уж и не знаю, успеем ли мы.
– Можно мне хотя бы принять ванну? – умоляюще спросила я.
– Что вы такое говорите? – прошипел мэтр Бернье. – Ванну?! Нам бежать нужно, а вы – ванну! Вот еще выдумали!
Я с тоской натянула на ноги тяжеленные деревянные сабо, надела грубую суконную юбку, белую рубашку, черную вставку, похожую на корсаж, завязала на груди концы шали.
Мэтр Бернье, отступив на шаг, внимательно меня осмотрел.
– Нет, это просто кошмарно, мадам. Цвет лица у вас не тот. Да не стойте вы так прямо! Или вам взвалить на спину вязанку дров?
Уже приученная к дисциплине, я, как по команде, опустила плечи и голову.
Мэтр Бернье взял в ладонь картофельной шелухи, будто нарочно приготовленной заранее, и бесцеремонно вымазал мне лицо.
– Вот, теперь-то лучше.
Я захотела узнать, в чем же заключается это улучшение, и, взглянув в зеркало, обомлела: кожа у меня сделалась какого-то грязно-коричневого цвета.
– За мной будут бежать все собаки Понтарлье! Это ужасно – то, как я выгляжу!
– Лучше отбиваться от собак, чем от гвардейцев, запомните это, мадам.
Сам он был одет в приличный сюртук, с аккуратно завязанным галстуком и белыми манжетами – словом, выглядел как вполне солидный буржуа. Когда мы вышли на лицу, он, помахивая тросточкой, сказал мне:
– Не идите со мной рядом. Все-таки мы по-разному одеты.
– Ах вот как, – сказала я, раздраженная донельзя.
Я знала, что это нужно для дела, но все это мне не нравилось. Мысль о том, что я выгляжу как страшилище, не давала мне покоя и лишала уверенности.
Мы вышли за ворота. Вдалеке – впрочем, не так уж и вдалеке – синели горы. Мне были знакомы и эти сосны, и туманная дымка над вершинами, и особая величавость природы, свидетельствующая о том, что грозные Альпы – всего в двух шагах.
Мэтр Бернье шел, ступая по лугу, как журавль, – высоко вскинув голову и заплетая ногами.
Вокруг была тишина. Подниматься по крутой тропинке было трудно, и я быстро устала. Меня раздражала мысль, что мы идем, вероятно, не по обычной дороге, а через какую-то чащу, пробираясь среди кустов и камней.
– Это здесь находится форт Жу? – спросила я, с трудом отцепив юбку от куста терновника. Колючки впились мне в кожу. Я нетерпеливо смахнула капельки крови.
Мэтр Бернье и не думал даже поджидать меня.
– Здесь, мадам, – отвечал он.
Мне пришлось ускорить шаг, чтобы нагнать его.
– Я здесь была когда-то. В форте Жу. Мой муж служил здесь военным комендантом, – сказала я, пытаясь завязать разговор.
Бернье не отвечал, а лишь неопределенно кивнул.
– А вы давно живете в Понтарлье?
Последовал новый кивок, еще более неопределенный.
– И поэтому так хорошо знаете эти места?
Он молчал, и я сочла это почти нахальством, не достойным какого-то там трактирщика.
– Почему вы не отвечаете? Я задала вам вопрос. Мэтр Бернье вдруг остановился и, высоко подняв голову, оглянулся по сторонам. Палец его был прижат к губам.
– Т-с-с! Замолчите вы наконец! Это где-то здесь.
Я замолчала, понимая, что мы достигли нужного места.
– Близко граница! – сообщил Бернье.
Сложив руки лодочкой, он, к большому моему удивлению, прокуковал кукушкой так искусно, что из чащи донесся такой же птичий ответ.
А вот из кустов послышалось воронье карканье. Мэтр Бернье сломя голову бросился туда.
– За мной, мадам, за мной!
Он раздвинул ветви. Я увидела крестьянскую телегу, в которой похрюкивали два поросенка, и огромного крестьянина, в волосах которого запутались соломинки.
– Вы еще ждете, господин виконт! – обрадованно воскликнул мэтр Бернье.
Когда я поняла, что крестьянин, которого я вижу, оказывается, имеет титул виконта, меня сразу залила волна невыносимого стыда: за свое вымазанное картофельной шелухой лицо, за руки без перчаток, всю кошмарную одежду. Я готова была провалиться сквозь землю, напрочь забыв о том, что наряд виконта вряд ли выглядит лучше моего.
Виконт поклонился и произнес какую-то невероятно сложную немецкую фразу. Я поняла только одно – то, что нам надо спешить.
– Вы можете говорить по-немецки?
– Нет. Но, пожалуй, кое-что понять смогу.
– На всякий случай, если нас будут допрашивать, давайте условимся: вас зовут Тильда, меня – Ганс. Запомните это.
– А говорить… на каком языке мне говорить?
– Вам лучше молчать, мадам. Говорить буду я, у меня это лучше получится.
Я уселась на телегу на ворох соломы, как торговка, едущая на ярмарку. Кроме поросят, здесь под соломой лежали бочонки то ли с медом, то ли с вином.
– За декорации не беспокойтесь, тут все в порядке, – сказал виконт. – Что касается стражи, то она меня пропускает. Они уже знакомы со мной, я раз десять ездил туда-сюда, приучал к своему присутствию. Они думают, что я закупаю вино. Теперь я скажу им, что вы – моя жена.
– Почему же для вас все так просто? За что они вас любят?
– Я отдаю им один бочонок, чтобы избавиться от излишнего внимания. Впрочем, они пропускают всех крестьян.
– Даже сейчас, когда отношения между Францией и Швейцарией не слишком хороши?
– Даже сейчас.
Виконт долго гнал лошадь вверх по лесной дороге. Тряска была такой, что я не раз скатывалась со своего вороха прямо вниз, к поросятам. Размокшая после таяния снега земля словно затягивала колеса. Ехать было трудно. К тому же дорога сужалась и все время шла в гору, к перевалу. С каждым туазом становилось холоднее, ветер усиливался – мы приближались к альпийским лугам.
Я посмотрела на небо. Вдалеке за деревьями целой громадой возвышались могучие бастионы крепости. Туманная дымка окутывала их нежной пеленой, делала зыбкими, неопределенными.
– Что это? – спросила я.
– Это форт Жу, мадам.
Так я и предполагала. Эти места были знакомы мне. Но, Боже мой, как все изменилось с того времени, когда я жила здесь.
Справа и слева уныло тянулся лес: голый, мокрый после зимы, сырой. Почки, едва успевшие проклюнуться во время короткого потепления, теперь словно спрятались в скорлупу от похолодания. Под деревьями маленькими грязными островками чернел снег. Там бегали дрозды, а на влажной земле проталин кое-где нежными красками расцвели подснежники.
– Граница, – прошептал виконт, указывая вперед ручкой хлыста.
Я прислушалась. За деревьями, круто спускающимися по склону огромного оврага, шумела вода.
– Это что – река?
– Да. Это Рона. По ней проходит граница между Францией и кантонами.
– Рона?
Я ни разу не видела этой реки. И ни разу мне не приходилось преодолевать границу именно здесь.
– А дальше куда?
– В Невшатель.
– В княжество, принадлежащее Фридриху Вильгельму?
– Да.
– Но ведь он враг нашего короля, и меня могут запросто арестовать!
– Может, он и враг, но революцию тоже не любит, и за свой трон боится. Во всяком случае, вам следует быть осторожной.
Виконт вдруг сильно схватил меня за шею и пригнул к соломе.
– Т-с-с! Слышите?
Я ничего не слышала. Ну, может быть, лишь слабый, едва различимый шорох, доносившийся с берега Роны. Горная река, сбегая по камням, мешала расслышать эти звуки.