Древний Египет

Дошли до нас от этой эпохи и жития святых, имеющие несомненный исторический интерес. Сюда относится, например, житие известного нам Писентия, еп. Кефтского VII в. (м. пр. о муках ада), житие (в форме похвального слова) патриарха Исаака (686–688), написанное Миной, тоже скитским монахом, впоследствии епископом г. Никия и автором других писаний, например, похвального слова в честь Макровия, одного из своих предшественников по кафедре.

Собственно исторических трудов на коптском языке нет, да их и нельзя ожидать от египтян. Однако в это время один копт составил хронику, которая является ценным источником для истории Византии и Египта, особенно современной ему эпохи арабского завоевания. Это был Иоанн, епископ г. Никия, переживший арабское нашествие. Его труд дошёл до нас в эфиопском переводе, сделанном с арабского; оригинал был написан, кажется, в зависимости от источников, частью по-гречески, частью по-коптски. Для более древних времён он повторял Малалу и Иоанна Антиохийского, для Египта иногда пользовался местными легендами, хотя б. ч. и здесь прибегал к классическому и библейскому материалу. Между прочим, у него находится довольно обстоятельный рассказ о покорении Египта Камбизом, отступающий от известных нам и в некоторых частностях приближающийся к дошедшим до нас берлинским отрывкам так наз. исторического романа о Камбизе, представляющего тенденциозное произведение в национально-патриотическом духе с восхвалением храбрости египтян, с презрением к их врагам, напоминающими древние царские победные надписи. Некогда великий народ, теперь уже много веков подъярёмный, остался верен себе и продолжал считать себя выше всех. Особенно сильны древнеегипетские пережитки в той области, которая всегда была египетской по преимуществу — в области магии. Она возродилась в христианском облике с тех пор, как в церковь вошла масса населения, плохо усвоившая новую веру и перенёсшая с собою свои прежние навыки. Разрыв с греческим миром и православием ещё более содействовал оживлению этой характерной для Египта области. До нас дошло немало заклинаний, заговоров, амулетов; рецептов, талисманов и т. п., например, из Фаюма от VIII в., из мастерской какого-то шарлатана — например, заговор в облегчении родов, повествующий о том, как Иисус Христос облегчил олениху, или уже совершенно языческий заговор против боли в животе, где выводятся опять, как много раз в древнем Египте, юный Гор, подвергшийся болезни, и Исида, его исцеляющая, и только заключительная фраза, приставленная механически: «Я говорю, а Господь Иисус подаёт исцеление», напоминает нам, что пред нами не тексты времён фараонов, хотя он и заключает в себе фразы вроде следующей: «Ты не нашёл меня и не нашёл моего имени, истинного имени, которое влечёт солнце к западу и месяц к востоку…» Многочисленны любовные заговоры. В них, как вообще в подобных у других народов, пациент иногда грозит сойти в преисподнюю и предаётся Сатане: «Я скажу: “и ты — Бог”, ибо хочу исполнить моё желание»… и т. п. В качестве заговоров употреблялись и священные тексты — например, начала 4-х евангелий, псалом 90, а также апокрифическая переписка Спасителя с Авгарем Едесским (как и у нас, и в других странах), имена 40 мучеников и т. п.; иногда упоминается в заговорах особый ангел Руф, «поставленный над землёй Египетской». По прямой линии от древнеегипетских списков лёгких и тяжёлых дней идёт следующий текст: «Второе число месяца. В нём родилась любовь. Оно благоприятно. Хорошо в него предстать перед начальством, получить от него правду, давать на проценты деньги, насаждать виноградник, засевать поле, покупать рабов, покупать скот, жениться, давать мужу жену, плавать по морю, строить башню». Древнеегипетские амулеты против укушения змей и скорпионов, так наз. «Горы на крокодилах, изображавшие Гора-младенца и Беса, попирающими гадов», перешли в гностический и христианский Египет; здесь евангельские изображения переплелись с египетскими; центральная фигура получила имя Висисина, — комбинация египетского Беса с Сисиннием; всё служит амулетом против «обмана». И древнеегипетские изображения фараонов, поражающих врагов и хватающих их за волоса, нашли себе приём в христианской иконографии и до сих пор находятся пред нами в виде св. Никиты, поражающего злую силу, — изображения эти также имеют магическое значение.

Каковы были судьбы великого египетского искусства в христианскую эпоху помимо тех и других пережитков, связанных с религиозными и подобными им запросами? Христианский Египет, подобно другим областям христианского мира, выработал своё искусство, известное науке под именем коптского, корни которого, однако, заложены глубже и уходят ещё в эллинистическое языческое время и которое ещё недавно даже такие авторитеты, как Масперо, ошибочно признавали лишь провинциальной разновидностью византийского. Напротив, то, что считается византийским искусством, само является результатом взаимодействия различных элементов, среди которых египетские занимают далеко не последнее место, ибо сама Византия представляет эллинистическую основу с новым придатком Востока. Если первым толчком к замене египетского письма греческим послужила большая точность последнего в передаче не только согласных, но и гласных тех слов, магическое значение которых зависело от точности произношения, то в области искусства произошло также внешнее подчинение туземного греческому, как доказывает Стржиговский, благодаря тому, что мировой рынок требовал греческого, а Александрия и другие греческие города давали тон в области мелкого искусства и художественной промышленности. «Коптское искусство — типичный представитель тех возникших позади эллинистических берегов в глубь стран уже в древнее время течений, которые получили перевес в христианское время, вместе с монашеством перекинулись на запад и стали основой так наз. романского искусства. Превращение древнеегипетского в коптское идёт не от монументального искусства, но от художественной промышленности. Здесь впервые образовался тот хаос, при котором художник, чувствуя по-египетски, с рукой, воспитанной на туземной технике, производит греческие фигуры и сирийско-эллинистические орнаменты. Это и есть то смешение стилей, которое я называю коптским искусством. Решительным в нём является вовсе не христианское содержание. Коптское искусство подготовляется уже в эллинистическое и римское время, возведение христианства в государственную религию застаёт его уже вполне развитым, оно в это время уже проникает и в сферу монументального искусства. Оно состоит из трёх элементов: дух и техника — египетские, сюжеты и формы — большею частью греческие, орнаментальные мотивы сильно сирийские». Итак, и здесь то же, что и в письменности — внешность греческая, дух и приёмы — туземные. В области архитектуры последние оказались более устойчивы; достаточно вспомнить, например, стены монастыря св. Шенути у Сохага (Белый и Красный или колонны монастыря св. Мины близ Александрии, а также надземные гробничные сооружения в некрополе Великого Оаза, обследованном русской экспедицией В. Ю. Бока. Для III-V вв. характерен изломанный трёхчастный фронтон, иногда богато орнаментированный; это своего рода барокко, вероятно, восходит к Сирии, откуда пришли разнообразные формы растительного или растительно-звериного орнамента в виде виноградных гирлянд, аканфов с изгибами, завитками, плетениями и т. п., с гранатовыми плодами или фигурами зверей, птиц и т. п. в пустых круглых пространствах, а также в виде меандров с цветками, ростками и т. п. внутри. Эти мотивы господствуют также в III-V вв., а затем частью переходят на надгробные стелы; они же богато украшают разнообразные формы капителей корзиночных и чашевидных колонн. По красоте и своеобразию их эллинистический и христианский Египет занимает первое место и, вероятно, в нём, наряду с Сирией и Малой Азией, следует видеть источник тех прекрасных произведений этого рода, которые известны из Византии, Равенны, Венеции. В скульптуре, наряду с античными сюжетами, удерживаются и национальные черты: африканские толстые тела на тонких ногах, сухость формы, резкое расчленение туловища, круглые головы с короткими волосами, схематизм в складках одежды, плоский рельеф и древние символы, особенно иероглиф жизни, стилизованный в виде креста. Древнеегипетское мастерство в передаче животных утратилось — особенно уродливы, почти геометричны львы, ставившиеся у порталов и епископских седалищ. Этот заимствованный из Передней Азии обычай, где львы у ассириян и хеттов играли роль охранителей, перешёл чрез Египет в Европу и до сих пор напоминает нам у входов в здания о Востоке. Иногда, как в древнем Египте, человеческие фигуры помещаются в наосах, нишах; национальный стиль под сирийским влиянием иногда одерживает верх над греческим, например, на сложной композиции Входа Господня в Иерусалим в монастыре Шенути или на рельефном изображении самого Шенути в Берлинском музее, где снова выступают древнеегипетские условности соединения на одной фигуре изображения в профиль и спереди. Излюбленны изображения святых на конях (типы Георгия Победоносца, Феодора Стратилата и др.), идущие частью от императоров-триумфаторов, частью от Гора, поражающего злую силу; последний, в виде всадника с головой кобчика, но en face, нередко встречается на тканях, которые вообще представляют собою характерные произведения египетской индустрии и наполняют музеи, будучи весьма разнообразны по технике, материалу, рисунку. Фабрики Александрии, Ахмима, Антинои и др. поставляли эти ткани от II до XII в. всюду до Западной Европы включительно; на наш юг проникли их мотивы, уже скрещенные с персидскими сасанидскими. Сначала преобладают эллинские рисунки на одеждах с одноцветными, тёмными полосами, с гобеленовым узором, линейным орнаментом, фигурами античного стиля; с IV в. появляются христианские символы, пышность красок увеличивается за счёт тщательности рисунка. И в живописи переживают иногда древнеегипетские приёмы. Например, в росписях некрополя Великого Оаза (Эль-Багауат), где богатство цикла превосходит римские и неаполитанские катакомбы и где фигуры заимствованы из эллинистического искусства, а изображение Богоматери указывает на сиро-палестинское влияние, египетское наследство сказывается в расположении фигур этажами и рядами, в склонности к надписыванию, и в древних условностях (головы и ноги в профиль при туловищах спереди), в формах деревьев, лодок и т. п. Сходный характер имеют иллюстрации — миниатюры московского голенищевского папируса Мировой хроники V в., написанной, вероятно, в Александрии на греческом языке; рисунки имеют национальный дух и характер, в них мало эллинистического элемента; подобно изображениям на древних папирусах, это раскрашенные рисунки, имеющие значение иллюстраций, как бы иероглифического пересказа текста, а не украшений; нет ни ландшафта, ни фона, ни обстановки, ни светотени, ни полутонов и оттенков. Национальный характер произведения сказывается и в том, что центральным по важности рисунком является разрушение Серапея епископом Феофилом — победа национальной церкви над эллинизмом. Если эта, как и другие рукописи на папирусе, является в своих иллюстрациях продуктом национального искусства под эллинистическим влиянием, то художественная часть рукописи на пергаменте идёт из Передней Азии, от древнего искусства Вавилона, Ниневии и особенно Персии, и даже дальнего Востока, и также подпала влиянию эллинизма. Здесь богатая орнаментика, обрамление миниатюр, цельные композиции и т. п. Этот стиль господствует в армянских рукописях, проникает в коптские, а затем переходит и в Западную Европу. Он проник в Египет так же, как скульптурный растительный орнамент и как впоследствии шёлковые ткани. С арабским владычеством и распространением Ислама восточные влияния усилились; орнамент стел и тканей и вообще декорация принимает новый характер; живопись держится дольше. Мало-помалу коптское искусство умирает; едва ли оно дожило до X в. Египет сделался областью так называемого арабского искусства, даже без национальной окраски.