Древний Египет

К Дарию I предание относится более благосклонно: оно даёт понять, что он старался загладить впечатление, оставленное Камбизом, и причисляет его к законодателям. Он действительно носил фараоновское имя «Сетету-Ра» («Подобие Ра») и оказывал стране милости чрез известного нам Уджа-Гор-ресента, который сам отправился в Сузды, где, подобно Эздре, добился указа о восстановлении медицинской школы при Саисском храме. Персидские цари вообще дорожили успехами медицины и хорошими врачами, и Дарий охотно поручил египетскому вельможе снабдить высшую школу необходимыми учебными пособиями и открыть приём «книжников» (вероятно, студентов) исключительно «сыновей особ», чтобы «не было среди них простолюдинов» — так далеко ушла в это время кастовая исключительность… «Поступил так», прибавляет надпись, «его величество, ибо знал пользу искусства…» Дарий и лично посетил Египет; от имени его предпринимались постройки храмов и в долине Нила, и в Великом Оазе; в Хаммаматских рудниках имеются иероглифические надписи его архитекторов, носящих персидские имена, но молящихся египетским богам. Дарий повелел провести канал к Чермному морю, и об этом великом деле была в пяти экземплярах поставлена надпись на четырёх языках — персидском, вавилонском, эллинском и египетском. Последняя по редакции совершенно отличается от трёх первых и представляет обычную египетскую царскую надпись, может быть, составленную тем же Уджа-Гор-ресентом. Здесь Дарий именуется «рождённым Нейт, владычицей Саиса, владыкой всего, что обходит диск солнца. Нейт признала его своим сыном и простёрла ему свою руку с луком для повержения врагов, когда он ещё был во чреве матери… Он, царь Верхнего и Нижнего Египтов, расширяет его границы, и все иноземцы идут к нему с дарами и работают для него…» Между тем, в персидской версии этот самый превращённый в правоверного фараона Дарий прямо заявляет: «Я — перс, и из Персии подчинил Египет». Возможно, он намекает на устранение подозрительного сатрапа Арианда. В конце его царствования, под впечатлением Марафона, и египтяне сделали попытку вернуть самостоятельность. Восстание это удалось усмирить уже Ксерксу, после чего положение Египта было значительно ухудшено. Идея «царства Стран» при Ксерксе уступает место деспотичной централизации. Цари перестают считаться с государственностью покорённых стран, они прекращают своё усердие к местным божествам. Имена Ксеркса и Артаксеркса писались египетскими иероглифами, но исключительно как транскрипция персидских; фараоновских имён для них уже не составляли; официальным языком в Египте, как и вообще на всём западе Персидской монархии был арамейский. После смерти Ксеркса произошло новое восстание, на этот раз более упорное, поддержанное афинянами; греки упоминают даже об египетских царях Инаре и Амиртее. Повышенное настроение египтян можно видеть и из Геродота, который путешествовал вскоре после подавления восстания. Ему рассказывали, что египтяне древнейший народ, насчитывающий 17 тысячелетий исторического существования; что боги всех народов происходят от их божеств, что фараоны владели скифами и колхами и доходили до Фракии, объехали с завоевательными целями южное море до пределов возможного плавания, и т. п., Дарий II снова оказал внимание египетской государственности и религии — он именуется, как фараон «Мери-Амон Ра» (возлюбленный Амоном-Ра); от его имени редактированы красивые богословские гимны Амону в храме великого Оаза. Но было уже поздно — в конце его царствования начинаются волнения, перешедшие затем в восстания. Ещё в 410 г. сатрап Египта Аршам отправился к царю с докладом о тревожном положении в стране. В это время жрецы на о. Элефантине, до которого уже докатилась волна восстания из Дельты, расправились с ненавистными для них евреями, составлявшими значительную часть гарнизона местной пограничной крепости. Для них они были олицетворением иноземного ига; персидское правительство, кроме того, оказывало этим своим слугам всякое покровительство, а существование иудейского храма, в котором приносились в жертву агнцы, было прямым поруганием местного египетского культа, почитавшего овна как символ местного божества Хнума. Жрецы, подкупив коменданта крепости, засыпали в ней колодец, а потом разрушили иудейский храм. Иудейская колония отправила об этом донесение и завела переписку и с властями, и с иерусалимской общиной; переписка обрывается на 407 г.; один частный документ, последний, датированный уже 5-м годом царя Амртея, которого Манефон называет единственным царем XXVIII, второй саисской династии (405–399).

Египет освободился ещё раз от власти азиатов. Народ ещё не изжил своих богатых духовных сил и дал ещё несколько десятилетий блестящей культурной самостоятельной жизни. Нас поражает энергия царей XXIX и XXX династий, этих Неферитов, Тахов, Хакоров, Нектанебов, которым приходилось всё время держать страну в боевой готовности, отбиваясь от персов, вести широкую великодержавную внешнюю политику, выступая в роли завоевателей в Сирии, поддерживая местных князей в борьбе с Персией, заключая союзы то со спартанцами, то с кипрскими царями, то с афинянами, развив при этом интенсивную строительную деятельность во славу богов и храмов, которым они приносили обильные пожертвования. Так, найденная в развалинах Мемфиса надпись перечисляет несметные дары Нектанеба I храму Аписа; Нектанеб II после своей коронации в стольном городе Саисе возжелал «сотворить угодное своей матери Нейт» и издал указ о передаче в пользу её храма десятины со всего ввозимого по «Греческому морю» и десятины со всего производства «Пиамро, названного Нукрат» (Навкратис) и т. п. Нам не понятно, как могла истощённая страна доставлять средства и для войн, и для культа, и для построек, которыми наполнен весь Египет. Мы читаем о различных финансовых мероприятиях фараонов, иногда введённых по совету греческих выходцев. Так, передают, что по совету афинянина Хабрия, Tax обложил храмы (что уже отчасти практиковалось и в конце саисской эпохи), ввёл ввозные и вывозные пошлины и т. п. Но этого одного едва ли достаточно для объяснения.

И в религиозном, и в художественном, и в литературном отношении персидская эпоха была продолжением Саисской. От Фил до Гесема и Навкратиса и даже за пределами Египта — в Палестине и в Финикии рассеяны памятники царей этой эпохи. Храмы, наосы, статуи, обелиски, изваяния львов, стелы и барельефы магического и иного содержания и т. п., большею частью из твёрдого камня, поражают изяществом, законченностью, тщательностью отделки. Филейские пропилеи и карнакский пилон Нектанеба, его же сидящая статуя в Париже, львы в Ватикане, статуя Хакора, наосы и т. п. не уступают лучшим произведениям более счастливых эпох. Имя Нектанебов встречается на памятниках немногим реже знаменитых имён великих фиванских фараонов; специфический нектанебовский стиль распознаётся легко. Нередко с соединениями этой эпохи соединялись сказания о чудесах. Так, храм в родном городе династии, Севенните, украшен Нектанебом II по повелению, полученному в сонном видении. На границе Дельты и Азии, в Гесеме воздвигнут наос в честь Бога Сопда, покровителя востока, когда этого бога «после многих лет увидали здесь явственно» — как знамение победы этого страшного воинственного божества востока над исконными врагами, исчадиями того же востока — персами. Под влиянием политической борьбы с азиатами, а может быть, и без влияния иранства усиливается дуалистическая струя в египетской религии, демонология; продолжает расти набожность, доходящая до мелочности. Человек чувствует себя под неусыпным блюстительством божества, которое является ему во сне и творит для него чудеса. И индивидуальное благочестие нашло себе выражение, между прочим, в автобиографических надписях, составленных в форме молитвенного или благодарственного обращения к божеству, причём жизнь автора иногда излагается, как проявление промысла. Так, один из современников превратностей конца персидской эпохи, свидетель Александрова завоевания, князь Ираклеополя, Самтаул — Теф-нахт восклицает богу своего города Хершефи — Атуму: «О, владыка богов, царь обеих земель, владыка всех стран, свет, освещающий землю, правое око которого солнце, а левое — месяц, душа — свет, из ноздрей которого исходит ветер, всё оживляющий. Я — твой преданный раб; я наполнил волею твоею моё сердце… оно дивится множеству чудес в доме твоём день и ночь. То, что сделал ты для меня, неизмеримо выше этого. Ты расширил мой путь к дому цареву… ты возвысил меня пред бесчисленными, когда ты повернул тыл к Египту, ты вложил любовь ко мне в сердце властителя Азии, и он дал мне сан верховного жреца… Ты защитил меня в войне греков, когда ты отразил Азию; пало бесчисленное количество на моей стороне, но никто не поднял руки против меня. Затем я узрел тебя во сне, и твоё величество сказал мне: “спеши в Ираклеополь — я буду с тобою”. Я прошёл границу, будучи один, переплыл море без страха, помня о тебе и не преступая твоих повелений, и ни один волос не пропал с моей головы. Так, благодаря тебе, хорошо было начало; ты послал и радостный конец — дал мне долголетие, полное благополучие»… Или жрец Гора и быка Мневиса в Илиополе Онх-Псамметих молится: «О, владыка мой, создавший себя сам, творец неба, Феникс, пребывающий в нём непрестанно. Вспомни мои дела: я входил пред тебя со страхом в сердце пред твоей диадемой; я величал её и умилостивлял, да будет она милостива ко мне в меру силы гласа моего, а ты да радуешься, созерцая её красоту… Сохрани дом мой, да моим детям пребывать в нём, причём сердца их да будут правы и согласны воле твоей, по благоволении твоём, подобно сердцам достойных, которые не говорят о разного рода стяжании: “о, если бы это было дано нам”. Да передадут они достояние своё по наследству детям, творя волю величества бога Ра вовеки, о, владыка мой, Осирис Мневис. Я — раб твой, изрядный сердцем, покорный… Вспомни прекрасные годы, проведённые мною в твоём святилище. Я проводил дни и бдел ночи, доставляя всё в твоё чистое место и в твою сокровищницу… до наступления дня твоего восхождения на небо… когда всё было поражено скорбью на всей земле… Я поручил казначею бога озаботиться исполнением обрядов работы Анубиса ежедневно, согласно писаниям, да прейдёт сей бог в мире, да будет путь его к обновлению в святом месте в благополучии… Да достигну и я блаженства, следуя моему Ка при прехождении в иной мир, да будут чада мои у моих ног, да скажут потомки мои: “служащий твоему величеству получает блаженство”». — Пред нами заведующий культом священного тельца илиопольского Атума Ра-Меруэра, по-гречески Мневиса, который после смерти, как умершие люди, именуется Осирисом — Мневисом и восходит на небо; его бальзамируют «работой Анубиса», как людей и прочих священных животных, на что требуются большие расходы и что продолжается много дней, согласно ритуальным писаниям. До нас дошли и подлинные документы, и греческие свидетельства о заботах владык Египта как туземных, так и инородных, относительно культа священных животных, столь интенсивного в это суеверное время. На жизнь храмов и духовенства в эту эпоху проливает много света ещё один интересный памятник, обнимающий саисское и персидское время — дело фамилии жрецов бога Амона в г. Таюджои близ Ираклеополя. Храм здесь был построен ещё Шешонком в честь Амона и фиванских богов в благодарность за победы в Палестине. Местный жреческий род происходил от верховных жрецов в Фивах и занимал выдающееся положение в государстве — он дал несколько «начальников гаваней» — чиновников, которым при первых царях Саисской династии был подчинён весь юг «от южной башни Мемфиса до Ассуана»; они заведывали всей внутренней и внешней торговлей и жили в Ираклеополе вблизи богатого Фаюма, нося тилул его князей. За время смут и иноземных нашествий храм пришёл в упадок. При Псамметихе I жрец Петиисе, племянник и сотрудник одноимённого с ним «начальника гаваней», на свои средства восстановил храм и культ, и «сделался Таюджои столь же славным, как великие храмы Юга»; в память о своей деятельности он поставил две вотивных статуи с надписями из элефантинского камня, сам он получил наследственное жречество Амона и его эннеады. Внук его был отряжен сопровождать Псамметиха II в сирийском походе; в его отсутствие жрецы из угодливости передали его место сыну монарха. Хлопоты его не увенчались успехом, т. к. царь