Страница 71 из 195
В свою очередь, Голицын, поддержав предложение Нессельроде, рекомендовал: обойтись без учреждения перлюстрации в Одессе; наблюдать переписку одесских консулов в Радзивилове, куда командировать чиновника со знанием английского и итальянского языков; производить прием и раздачу корреспонденции в константинопольской почтовой конторе, направив в Константинополь одного чиновника. Николай I дал на все это «высочайшее согласие»[770]. В Константинополь был направлен коллежский регистратор А.Ф. Маснер, специалист перлюстрации во втором поколении, «знающий весьма хорошо производство сего дела». Чтобы исключить «всякое стороннее любопытство», была осуществлена «операция прикрытия»: Маснера уволили из Почтового департамента, причислили к Азиатскому департаменту МИДа и направили в Константинополь[771]. Одновременно А.П. Бутеневу была направлена обширная инструкция, предлагавшая русскому дипломату «блюсти за перепискою, приходящею в почтовую вверенной Вам миссии экспедицию и отходящею чрез оную в Молдавию, Валахию и Одессу».
Министр иностранных дел К.В. Нессельроде рассчитывал в результате на ознакомление с перепиской турецких сановников, сотрудников иностранных миссий, польских эмигрантов и всех других потенциально враждебных Российской империи лиц. При этом русскому послу отводилась важная роль: по инструкции он должен был в реестре всех писем отмечать подлежащие вскрытию, затем, просмотрев их, указывать Маснеру, «с которых необходимо снять копии или сделать выписки». В ответ Бутенев выдвинул серьезные возражения. Он напомнил, что миссия на срок от шести до восьми месяцев покидает Стамбул, переезжая из Пера (Бейоглу) в район резиденции султана Бююк-Дере (Бюйюкдере), и быстрая связь с почтовой конторой в данный период будет невозможна. А кроме того, на эти занятия нет времени ни у него, ни у его чиновников. В итоге из Петербурга поступило уточнение ограничиться надзором за корреспонденцией главным образом иностранных посольств, в особенности — за перепиской посольств французского и английского с их агентами в Одессе или княжествах Валахии и Молдавии.
Через год А.П. Бутенев вновь доложил директору Азиатского департамента К.К. Родофиникину, что опыт перлюстрации на протяжении четырех месяцев подтвердил: «…нигде не оказалось ни политических, ни каких‐либо других суждений особливой важности». Тем не менее А.Ф. Маснер оставался в Константинополе до начала Крымской войны в 1853 году[772].
Таким образом, на протяжении десятилетий сохранялось ведомственное и персональное сотрудничество Особой канцелярии МИДа с «черными кабинетами» Главного управления почт и телеграфов, а также с чиновниками III Отделения, а затем Департамента полиции. Занимавшиеся перлюстрацией чиновники цензуры иностранных газет и журналов при Санкт-Петербургском почтамте П.Х. Витте, М.М. Михайлов, Ф.Ю. Ульрихс, Э.К. Цирлейн, А.О. Чиколини одновременно многие годы служили секретарями и переводчиками в Министерстве иностранных дел[773]. Руководители Министерства внутренних дел в начале XX века регулярно направляли министру иностранных дел с пометкой «совершенно доверительно» расшифрованные телеграммы или добытые агентурным путем копии писем и донесений иностранных дипломатов. 2 июня 1905 года начальнику Главного морского штаба А.А. Вирениусу из ДП отправили переводы двух писем морского атташе Великобритании в Петербурге капитана Кальтропа. 8 июня директору ДП С.Г. Коваленскому представили переводы писем британского посла Ч. Гардинга и секретаря британского посольства. Копия первого письма была доложена государю, а обе копии — министру иностранных дел В.Н. Ламздорфу. В дальнейшем Николаю II представлялись донесения британского посла по поводу потопления английского парохода русскими крейсерами в июне 1905 года, о беспорядках в Лодзи и Киеве; выписка из частного письма британского посла от 7 июля и т. д.[774] 26 октября 1905 года в МИД были направлены копии шести телеграмм из американского посольства, трех — из китайского, два донесения из греческого посольства и одно — из румынского[775].
В ноябре 1904 года из Департамента полиции во второе отделение поступили три японских кода, добытые в Париже агентами ДП. По этому поводу 24 ноября старший чиновник В.В. Сабанин писал товарищу министра князю В.С. Оболенскому-Нелединскому-Мелецкому:
Что же касается части фотографированного шифрованного ключа, то находящиеся в распоряжении экспедиции листки представляют собой не подлинные фотографические оттиски части японского ключа, присланные из Парижа Департаменту полиции, но сделанные, по распоряжению А.А. Лопухина, для экспедиции фотографические копии. Копии эти крайне нам необходимы. <…> при помощи одних этих листков разбор соответствующих телеграмм невозможен, ибо на них помещено лишь 20 700 знаков из числа 100 000, составляющих ключ.
Далее Сабанин просил обратиться в ДП с просьбой прислать остальную обещанную часть японского ключа[776].
В отчете за 1907 год старший чиновник А.А. Долматов сообщал о сотрудничестве с сухопутным и морским генеральными штабами: «…нам доставляются случайно добытые дипломатические депеши разного рода, из которых многие оказались весьма интересными и полезными. Те из этих депеш, разбор которых удается, в русском переводе возвращаются агенту Генерального Морского штаба г. [В.И.] Кривошу, который доставляет нам оригиналы»[777].
Нередко российские послы, добывавшие ту или иную дипломатическую переписку, обращались во второе отделение Особой канцелярии с просьбой об их расшифровке. Так, российский посол в Турции И.А. Зиновьев писал 30 ноября 1901 года управляющему МИДа В.Н. Ламздорфу: «Нахожу необходимым приобретать по временам копии как с отправляемых [германским] посольством… в Берлин, так и с получаемых оттуда… телеграмм». К письму были приложены две серии телеграмм и высказывалась просьба сообщить их содержание. Через две недели от Зиновьева поступили две новые серии германских телеграмм[778].
Вообще с развитием технических средств связи расшифровка посланий, передававшихся по телеграфу, приобретала все большее значение. Во всеподданнейшем докладе А.М. Горчакова 29 октября 1856 года отмечалось, что распространение телеграфного сообщения «дает обширное поприще деятельности цифирных экспедиций и уже теперь удесятерив их работу, может дойти впоследствии до чрезвычайных, еще невообразимых размеров»[779]. Это создавало новые проблемы и трудности — см. таблицу 5.
Таблица 5
Показатели деятельности второго отделения за 1873–1902 годы [780]
Из таблицы видно, что при росте индивидуальной нагрузки на одного сотрудника две трети телеграмм оставались непрочтенными — следствие извечной войны между создателями новых кодов и дешифровщиками.
Для успешной работы дешифровщикам в первую очередь необходимо было иметь как можно больше материала, т. е. депеш, зашифрованных данным ключом. В.В. Сабанин 5 января 1905 года докладывал товарищу министра В.С. Оболенскому: «…разбор французских телеграмм действительно встретил большие затруднения. Над преодолением их работает ныне А.А. Долматов, которому передается соответствующий шифрованный материал и коммуникации»[781]. Шифрованные телеграммы поступали в отделение МИДа с телеграфа. В этой связи показательна записка В.В. Сабанина директору канцелярии МИДа А.А. Савинскому от 10 мая 1905 года:
Доставка английских телеграмм из Тегерана крайне желательна. Мы прежде ежедневно получали их через Одессу и имели таким образом всю переписку С [ент] Жемского кабинета [Сент-Джемский кабинет — обозначение английского правительства, происходящее от названия дворца Св. Джемса (Джеймса), резиденции английских королей в 1698–1809 годах] между Лондоном и Тегераном. Телеграммы эти имели для нас большое значение… и по своей технике, так как Лондон употреблял для Тегерана те же ключи, как и для Петербурга. <…> С 1903 года эти телеграммы больше не доставляются.