Страница 60 из 195
Остается лишь подогреть все письмо над стеклом обыкновенной керосиновой лампы, и тогда зашифрованный текст, написанный лимонным соком, проявляется весьма просто. Расшифровка — при наличии книги-ключа — дело совсем простое. Первые две цифры означают страницу. Дальше следуют группы по четыре цифры: первые две означают строку, а последующие две — место буквы в данной строке. Значительно труднее точно воспроизвести разрушенное подогреванием и проявлением оригинальное письмо. Надо подобрать точно такую же бумагу, переписать, старательно подделывая почерк, оба текста, явный и секретный, и, что весьма важно, привести конверт в такой вид, чтобы он не возбуждал ни малейших подозрений. Короче говоря, то письмо, которое в Париже получит член центрального комитета [партии социалистов-революционеров], написано не саратовским революционером, но начальником Саратовского охранного отделения. А подлинник остается в архивах[650].
В целом же С.Е. Виссарионов пришел к следующим выводам: (1) «результаты, получаемые от цензуры, представляются довольно слабыми, в сравнении с теми затратами, которые делаются на нее»; (2) причины этого «заключаются в полной бесконтрольности петербургской цензуры и неудачном подборе лиц на местах».
Поэтому он внес ряд предложений по реформированию «черных кабинетов». Первое — поставить руководство делом перлюстрации в империи под прямой контроль директора ДП МВД или товарища министра. Второе — открыть новые перлюстрационные пункты «в местах наиболее сильного революционного проявления»: в Вильно, Ростове-на-Дону, Саратове, Екатеринославе. Третье — «освежить личный состав»: уволить в отставку «с надлежащей пенсией» В.М. Яблочкова (род. в 1846 году) и К.Ф. Зиверта (старший цензор киевской почтовой цензуры, род. в 1843 году) по причине их возраста. Четвертое — «прикомандировать к Варшавской и Петербургской цензуре молодых благонадежных чиновников, которых надлежит учить цензурной технике, с тем, чтобы они образовали кадр, из коего затем и пополнять отдельные пункты». Пятое — «оборудовать все пункты последними усовершенствованиями цензурной техники (…в Одессе и Киеве нет даже фотографических аппаратов)». Шестое — «обязать чинов цензуры ознакомиться с программами революционных партий, напр. [имер] в объеме изданных Департаментом полиции обзоров». Седьмое — «завести делопроизводство наподобие Варшавской цензуры». Восьмое — «командировать периодически с инструкторскими целями сведущих лиц в отдельные пункты для улучшения дела». Девятое — «распределение наград производить по представлению местных старших цензоров»[651].
Но далее события развивались по другому сценарию. На тексте доклада Виссарионова есть следующие пометки: слова «Это лишнее» — напротив пожелания сохранять копии перлюстрированных писем и «вещь недопустимая» — напротив упоминания о работе цензоров для ревизии сенатора Н.П. Гарина[652]. Таким образом, к основным положениям доклада читавший (видимо, П.Г. Курлов) своего отношения не высказал. Реакция руководства вообще оказалась крайне неспешной и не очень понятной. В этом плане показательна история с проектом открытия вновь перлюстрационного пункта в Вильно, закрытого в 1895 году. 13 февраля 1910 года был подготовлен документ об отпуске А.Д. Фомину 6 тыс. руб. на его создание. 19 февраля П.А. Столыпин наложил резолюцию «Согласен». 3 марта Фомин сообщил начальнику ОО ДП А.М. Еремину, что деятельность цензуры иностранных газет и журналов начнется в Вильно 15 марта. Но неожиданно на докладе Еремина 5 марта П.Г. Курлов «приказал приостановить это дело впредь до особого распоряжения» министра. И тот же Курлов 15 апреля докладывает Столыпину о записке Виссарионова и его предложениях, указывая «на крайнюю необходимость возможного развития этого дела ввиду заметного ослабления центральной агентуры после дела Азефа».
К данному вопросу вернулись в конце 1910 года. Еще в конце 1909‐го А.М. Еремин запросил ряд начальников ГЖУ об их отношениях с руководителями почтово-телеграфных контор на предмет ведения перлюстрации, о чем подробно будет рассказано ниже. В конце ноября ответы начальников ГЖУ на запрос Еремина были доложены Курлову. Последний приказал составить смету расходов на открытие новых перлюстрационных пунктов. М.Г. Мардарьев предложил направить в Иркутск цензора В.Е. Лоренсона из Харькова, а в Ростов-на-Дону и Саратов — соответственно Прошкина и В.С. Верескуна (доверенных лиц из Варшавы с многолетним опытом работы), указав их примерное жалованье. Михаил Георгиевич предлагал сделать их чиновниками особых поручений при губернаторах и как таковых представить к соответствующим чинам и награждению орденами. Относительно сметы указывалась необходимость иметь средства на съем конспиративной квартиры, наем помощника, на жалованье почтовым сотрудникам, на канцелярские материалы, покупку фотоаппарата и пишущей машинки, выдачу прогонных и подъемных. В декабре 1910 года была составлена новая смета и на открытие перлюстрационного пункта в Вильно. В январе 1911‐го она была представлена П.Г. Курлову, который ее утвердил. А.Д. Фомин доложил о готовности начать работу с 1 февраля того же, 1911 года. Но вновь последовала отмена принятого решения, и 28 февраля Фомин возвратил Еремину уже полученные 2125 руб.[653] В июле 1913 года в бумагах ОО ДП формальной причиной неоткрытия пункта в Вильно было названо то, что якобы Фомин ошибочно докладывал Столыпину о необходимости особого высочайшего повеления на такой шаг. Здесь же отмечалось, что ошибку необходимо исправить[654]. Но это не было ошибкой! Как показано выше, все перлюстрационные пункты (кроме Тифлисского в 1909 году) открывались и закрывались по повелению императора.
Наконец, в феврале 1913 года в Департаменте полиции под председательством его директора С.П. Белецкого состоялось совещание по вопросу цензуры почтовой переписки. Резолюцию совещания, по‐видимому, готовил С.Е. Виссарионов, поскольку текст ее в основной части совпадает с отчетом от 3 апреля 1910 года. Из существенных отличий можно отметить предложения «сделать цензуру… подчиненной одному лицу — Директору Департамента полиции», а также организовать не четыре, а двенадцать новых пунктов перлюстрации: в Вильно, Риге, Белостоке, Саратове, Казани, Ростове-на-Дону, Томске, Иркутске и в пограничных пунктах Вержболове, Александрове, Подволочиске и Унгенах. И опять никаких конкретных действий не последовало. Сложно понять, каковы причины этого — нехватка денежных средств или боязнь публичных скандалов в ситуации после 1905 года? На то, что такая боязнь существовала, указывает резолюция, адресованная директору ДП Н.П. Зуеву в марте 1910 года в связи с планами открытия «черного кабинета» в Вильно: «К чему это? В провинции более чем опасно злоупотребление этим». Позже, 30 сентября 1917 года, на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Зуев скажет, что П.А. Столыпин «считал распространение перлюстрации нецелесообразным, опасаясь огласки и общественного возбуждения»[655]. В том же 1913 году, в конце июля, М.Г. Мардарьев, как отмечалось выше, поставил вопрос перед руководством ДП о перемещении перлюстрационного пункта в Харькове из местной почтовой конторы на частную квартиру[656].
Еще одно доказательство в пользу того, что боязнь публичных скандалов могла быть сдерживающим моментом, имеется в переписке начальника Витебского ГЖУ полковника А.Р. Шульца с ОО ДП. 31 августа 1913 года он писал, что если раньше перлюстрация в Витебске велась с помощью 18 почтальонов, то затем предыдущий начальник ГЖУ генерал-лейтенант Загоскин якобы получил указание командира Корпуса жандармов и товарища министра внутренних дел П.Г. Курлова прекратить эту практику. Шульц просил разрешить ведение перлюстрации «с соблюдением всесторонней конспирации и в более ограниченных рамках». Эту просьбу он вновь повторил в письмах 23 октября и 23 декабря 1913 года. Наконец 4 января 1914 года ему был направлен ответ, что товарищ министра внутренних дел В.Ф. Джунковский отложил рассмотрение вопроса на неопределенное время. И только 30 мая Шульц сообщил в ДП, что при проезде Джунковского через Витебск вопрос был решен «в утвердительном смысле». При этом товарищ министра дал указание пользоваться данным приемом розыска (перлюстрацией) «при соблюдении полной осторожности и в исключительных случаях»[657].