Страница 58 из 195
* В графах 2–4 приведены сведения за январь — сентябрь. В графе 5 для 1900–1911 годов приведены сведения за весь год, а для 1912–1914 годов — за январь — сентябрь.
** Н.с. — нет сведений.
Из данных, приведенных в таблице, видно, что наибольшее количество выписок приходится на 1907 год (14 221), затем идет спад до 1910 года, а потом — опять некоторый подъем. Одновременно растет количество шифрованных и «химических» писем, а также писем, перлюстрированных по требованию министра внутренних дел[633].
2. Планы реформирования службы перлюстрации после Первой российской революции (1905–1907 годов)
Российская революция 1905–1907 годов показала неподготовленность органов политического сыска к борьбе с антиправительственным движением такого размаха. Поэтому уже в ходе революции началась работа по перестройке политических спецслужб, создавались планы их реформирования[634]. Поскольку перлюстрация являлась одним из направлений политического розыска, то деятельность «черных кабинетов» также оказалась в поле внимания руководства МВД и Департамента полиции. Прежде всего вставал вопрос об организации новых перлюстрационных пунктов и об улучшении работы уже существовавших.
По приказу министра внутренних дел П.А. Столыпина старший цензор Санкт-Петербургского почтамта М.Г. Мардарьев (заместитель руководителя всей службы перлюстрации в Российской империи А.Д. Фомина) был направлен 29 мая 1908 года в Киев и Одессу «для переустройства секретного дела на новых началах». 14 июня 1908 года Мардарьев подал Фомину рапорт о результатах поездки. В частности, он отметил, что теперь в этих пунктах, как и в Петербурге и Москве, «корреспонденция будет отбираться и передаваться для досмотра приученными к делу, испытанной верности долгу почтовыми чиновниками при отправлении ими своих прямых служебных обязанностей». Причем «как отборка, так и передача в цензуру писем, смею думать, замаскированы будут довольно удачно, и поэтому толки о досмотре Цензурою частной корреспонденции должны прекратиться»[635]. Кстати, при представлении Мардарьева в январе 1909 года к награждению орденом Св. Станислава 1‐й степени было отмечено, что поручение министра внутренних дел Столыпина о преобразовании цензурных пунктов в провинции «им было блестяще выполнено»[636].
В феврале 1910 года вице-директор Департамента полиции С.Е. Виссарионов провел ревизию трех перлюстрационных пунктов и представил доклад по результатам ревизии. В связи с этим в Департаменте полиции в феврале 1913 года состоялось специальное совещание о постановке перлюстрационной работы в империи[637]. Естественно, эти материалы следует рассматривать как часть общих попыток реформировать органы политического розыска в данный период. В 1911–1912 годах тот же Виссарионов ревизовал охранные отделения в Варшаве, Киеве, Москве, ГЖУ Волынской и Московской губерний[638]. В конце ноября — начале декабря 1912 года состоялся съезд руководителей политического сыска. Под руководством Виссарионова была создана рабочая группа в целях переработки и совершенствования нормативных документов[639].
Поездка Виссарионова в феврале 1910 года состоялась по указаниям министра внутренних дел П.А. Столыпина и товарища министра П.Г. Курлова, ведавшего политическим розыском в империи. Вице-директор ДП посетил Москву, Варшаву и Саратов, пытаясь получить ответ на три вопроса: по чьим директивам проводится перлюстрация? насколько широки ее пределы? почему при сравнительно больших затратах отдача от «секретного дела» оказывается незначительной? В результате 3 апреля 1910 года он представил отчет товарищу министра Курлову.
В Москве Виссарионов имел беседы с московским почт-директором В.Б. Похвисневым, старшим цензором Московского почтамта В.М. Яблочковым, а также с начальником 1‐й экспедиции почтамта, в которой проводился отбор корреспонденции для перлюстрации, Н.Г. Пезе‐де-Корвалем[640]. В Варшаве его собеседниками были начальник Варшавского почтово-телеграфного округа М.К. Богуцкий, помощник варшавского генерал-губернатора по полицейской части К.К. Утгоф, начальник Варшавского охранного отделения К.И. Глобачев и старший цензор варшавской цензуры иностранных газет и журналов А.Ф. Шлиттер. Поскольку Глобачев был назначен на этот пост незадолго до приезда Виссарионова, то последний получил также материалы от бывшего начальника Варшавского охранного отделения П.П. Заварзина. В Саратове ревизор из Петербурга получил информацию от начальника Саратовского ГЖУ полковника В.К. Семигановского и начальника Саратовского охранного отделения ротмистра А.П. Мартынова.
Выяснилось, что руководители почтовых учреждений Богуцкий и Похвиснев заботятся о предоставлении цензорам необходимых условий для работы, но не входят в существо этой деятельности. Указания по отбору корреспонденции для просмотра поступали от руководителя «секретной», или «особой», части при цензуре иностранных газет и журналов в империи А.Д. Фомина или его заместителя М.Г. Мардарьева из Петербурга, от начальника Московского охранного отделения, от помощника варшавского генерал-губернатора по полицейской части Утгофа на основании докладов начальника Варшавского охранного отделения, а также (по вопросам контрразведки) от начальника штаба Варшавского военного округа. Кроме этого, вскрытие переписки осуществлялось по собственной инициативе Яблочкова и Шлиттера — с учетом местной политической жизни. Обследование заказной и денежной корреспонденции производилось на основании распоряжения московского почт-директора и начальника Варшавской почтово-телеграфной конторы. Из Петербурга в начале каждого года поступал так называемый «алфавит», т. е., как уже известно читателю, список лиц, чья корреспонденция подлежала перлюстрации. Этот перечень затем дополнялся по инициативе руководителей местной цензуры. В Москве в течение года в него обыкновенно вносилось до 300 адресов. Из них на следующий год по распоряжению из Петербурга переходило около семидесяти, а остальные исключались[641].
Определенным откровением для С.Е. Виссарионова стало то, что чины московской цензуры трудились также для министерств военного, морского, иностранных дел и Министерства двора. Перлюстрация дипломатической переписки консулов производилась и в Варшаве. Все копии, снятые в Москве и Варшаве, направлялись в Петербург — А.Д. Фомину и М.Г. Мардарьеву. После 1905 года для их пересылки были приняты особые конспиративные меры. Пакет с секретными бумагами адресовался Василию Ивановичу Матушкину (что означало — Фомину или Мардарьеву). Этот пакет вкладывался в другой, с надписью «В Отдел Высочайшей корреспонденции». Уже в Петербурге производилось распределение полученного материала по ведомствам: министру внутренних дел, товарищу министра, управлявшему политическим сыском, директору Департамента полиции, в МИД и в Военное министерство. В частности, распределением бумаг, полученных из Варшавы, ведал В.И. Кривош[642]. Кроме этого, при необходимости копии передавались в Охранное отделение в Москве и К.К. Утгофу для Охранного отделения в Варшаве. О перлюстрации для Министерства двора начальник первой экспедиции Московского почтамта Н.Г. Пезе‐де-Корваль, руководивший отбором писем, сказал Виссарионову: «Здесь такие лица замешаны, что от страха назвать их пятки трясутся», а потому фамилии этих лиц он готов назвать лишь П.Г. Курлову лично[643]. Как тут не вспомнить о подозрениях вдовствующей императрицы Марии Федоровны и ее дочери Ольги Александровны? Тем более что С.П. Белецкий признавался: «…когда нужно было передать распоряжение [курсив мой. — В.И.], вызывался Мардарьев, которому говорилось лично», «если же интересовала переписка партийных лиц… посылался чиновник, и фамилии передавались из рук в руки, чтобы не было лишней переписки»[644]. Таким образом, здесь речь идет не об обычном «алфавите», который сообщался в письменном виде. Под «распоряжением» явно понимается указание о перлюстрации в отношении очень высокой особы или лиц, чтение переписки которых могло вызвать общественный скандал. Например, тот же Белецкий 16 сентября 1917 года заявил, что в 1913 году получил указание министра внутренних дел Н.А. Маклакова о просмотре всей корреспонденции защитников М. Бейлиса, в том числе родного брата министра, В.А. Маклакова[645].