Страница 25 из 195
В эти же дни, 3 марта, выборгский губернский почтмейстер Цагель доложил санкт-петербургскому почт-директору, что получил от фридрихсгамского почтмейстера три письма, которые не прошли Полевой почтамт, ибо были непосредственно вручены почтальону в местечке Ловиза. К рапорту были приложены копии двух перлюстрированных писем, а третье, «как незначущего содержания», было оставлено без копии. Автором этих писем являлся шведский подданный, представитель весьма разветвленного дворянского рода Кноррингов. Одно письмо, на шведском языке, было адресовано в Выборг доктору Мелартину; другое, по‐французски, — генералу от инфантерии русской армии Б.Ф. Кноррингу. Хотя содержание писем было абсолютно пророссийским (в письме к доктору была фраза: «Финляндия взята, и Александр есть Государь наш»), министр внутренних дел доложил об этих письмах императору и получил высочайшее повеление «письма эти отправить по надписи». Одновременно последовало распоряжение запретить почтальонам «брать самовольно письма» в обход Полевого почтамта[290].
По мере занятия русской армией шведских владений в Финляндии объем корреспонденции, проходившей через Полевой почтамт, быстро нарастал, поскольку шведские почтмейстеры тоже должны были теперь присылать в него почту. Поэтому уже 14 марта 1808 года Ф.Ф. Буксгевден просил А.Б. Куракина командировать еще одного чиновника для Полевого почтамта. Он также указал на то, что письма, которые подаются на почту во Фридрихсгаме, Вильманстранде и Нейшлоте и адресованы в российские города, «могли бы всего лучше осматриваемы быть в санкт-петербургском почтамте, через который они идут», ибо «хотя небольшое принесено было [бы] здесь облегчение». В результате в Полевой почтамт из Петербурга был направлен канцелярист Павел Эттер, «по знанию им иностранных языков»[291].
Наконец, когда в российскую столицу в ноябре 1808 года прибыли финские сословные депутаты для переговоров, они жаловались в том числе на то, что жители «затруднены в торговых сношениях, так как все письма проходят Полевой почтамт и только потом рассылаются по принадлежности». На основании доклада товарища министра иностранных дел графа А.Н. Салтыкова император дал указание Куракину как министру внутренних дел решить вопрос об учреждении почтовой связи с Финляндией на общих основаниях. Но вопрос решался крайне медленно, и в конце ноября «старейший из депутатов Новой Финляндии» — барон Карл Эрик Маннергейм, прадед будущего маршала, — подал ноту «о крайней необходимости учредить обыкновенное почтовое сообщение» между Финляндией и Петербургом. В такой ситуации Александр I распорядился направлять корреспонденцию из Финляндии через Выборгскую почтовую контору. Однако это не означало отмены контроля за перепиской. «По случаю особенного поручения выборгскому почт-директору касательно корреспонденции идущей из Новой Финляндии» санкт-петербургский почт-директор отозвался о Х.И. Цагеле, что он «заслуживает всякое от начальства доверие»[292].
Организация перлюстрации почты, идущей через Великое княжество Финляндское, и впоследствии оставалась в поле внимания российских властей. Непосредственным организатором перлюстрации являлся финляндский почт-директор Ладо. Еще в 1808 году, когда он был директором канцелярии графа Ф.Ф. Буксгевдена, ему было приказано прибыть из Або (Турку) в Петербург «для обстоятельнейшего донесения о своих занятиях». В результате он сделался известным государю, который сохранял доверие к нему многие годы. Министр внутренних дел О.П. Козодавлев 1 октября 1811 года сообщил финляндскому почт-директору высочайшую волю о производстве перлюстрации в Финляндском почтамте. 23 декабря 1811 года Александр I повелел Ладо «о всех делах чрезвычайных и тайне подлежащих» доносить непосредственно ему. В день ссылки государственного секретаря М.М. Сперанского, 12 марта 1812 года, за его подписью в Финляндский почтамт ушла бумага, в которой сообщалось о благоволении государя «за бдительность» и предлагалось «и впредь тем же путем доводить до сведения все заслуживающее внимания». Через месяц, 10 апреля, Козодавлев вновь объявил почт-директору «монаршее удовольствие» и «Высочайшую волю», чтобы «он доносил министру внутренних дел не только по делам перлюстрации, но вообще и обо всех секретных своих наблюдениях». Почт-директору разрешалось при необходимости посылать пакеты прямо государю, делая на них надпись «В собственные руки Его Величеству», в конверте на имя министра внутренних дел. Таким образом, министр служил лишь «каналом» для пересылки секретной корреспонденции. 18 мая последовал приказ «наблюдать строжайше за перепискою» шведских комиссаров, прибывших в Финляндию. 7 августа 1812 года из Петербурга извещали о возможном прибытии императора в Або (Александр I находился в Або с 12 (24) августа и возвратился в столицу 24 августа) и его встрече с почт-директором Ладо, чтобы «в особенности донес подробно о перлюстрации и лицах, до коих оная касается». При этом о производстве перлюстрации и других секретных поручениях почт-директору не должны были знать высшие чиновники Княжества Финляндского — генерал от инфантерии Г.М. Армфельд, статс-секретарь барон Р.Х. Ребиндер и генерал-губернатор Ф.Ф. Штейнгель[293].
В 1812 году, за несколько месяцев до вторжения Наполеона в Российскую империю, также начали создаваться полевые почтамты. 24 февраля военный министр Барклай‐де-Толли секретным письмом сообщил министру внутренних дел О.П. Козодавлеву о распоряжении императора «избрать двух достойнейших чиновников для занятия мест почт-директоров при армиях». Уже на следующий день последовал ответ, что в штаб 2‐й армии предлагается коллежский советник и кавалер ордена Св. Владимира 4‐й степени С.П. Ямпольский, состоявший ранее почтмейстером при Константинопольской миссии. Для 1‐й армии министр запросил литовского почт-директора А.И. Бухарского, ибо «сей последний служил при обоих моих предшественниках и даже при бывшем Главном директоре почт [Д.П.] Трощинском по секретной части, и совершенно все то, что по оной в подобных сему случаях наблюдать потребно [знает] [курсив мой. — В.И.]»[294].
В последующие несколько дней произошли новые назначения. В Луцк, в распоряжение командующего 2‐й армией П.И. Багратиона были направлены С.П. Ямпольский, помощником его — титулярный советник Гоменович, канцелярским служителем — чиновник по фамилии Рубец и два почтальона. В Полевой почтамт 1‐й армии в Вильно почт-директором 3 апреля 1812 года был назначен испытанный специалист перлюстрации коллежский асессор Х.Х. Кантер, помощником его — кобринский почтовый экспедитор, губернский секретарь С.Н. Мина, канцелярским служителем — коллежский регистратор Либельт и два почтальона. Литовский почт-директор Бухарский доложил министру внутренних дел Козодавлеву, что при подготовке инструкций для почт-директоров учитывал распоряжения, на основании которых организовывались полевые почтамты в 1805, 1806 и 1809 годах. В результате «снабжены они будут потребными для сих Почтамтов вещами, как то: печатями, книгами, сумками и чемоданами, да для особого секретного употребления нужными материалами [курсив мой. — В.И.]». В инструкции Полевому почтамту, составленной Бухарским, пункт 21‐й гласил: «Секретные поручения командующего армией обязаны вы выполнять с совершенной скромностью и верностью по присяжной должности и коль служба и обязанность ваша того требует»[295]. Кстати, в 1815 году Х.Х. Кантер, назначенный почт-директором Полевого почтамта Южной армии, вернувшейся в Россию после заграничного похода, запросил Почтовый департамент о присылке «необходимых материалов и принадлежностей». Ответ от департамента был следующим: если «разумеет по секретной части, то Кантер снабжен ими при начальном отправлении его в Полевой почтамт»[296].
При этом А.И. Бухарский в отдельных случаях принимал в отношении чиновников решения, противоречившие пожеланиям министра. Например, О.П. Козодавлев 29 февраля сообщал в Литовский почтамт, что, по его данным, А.Ф. Трефурт просит назначить его полевым почтмейстером и он, министр, будет на это согласен, если Бухарский, «по известным <…> способностям г. Трефурта», изберет его на эту должность. Но литовский почт-директор писал 6 марта министру, что «поскольку все назначения уже сделаны, то Трефурт не менее полезен будет здесь [в Вильно] по опытности его в секретной части и по недостатку людей к сему». Одновременно в письме к другому адресату Бухарский просил его извинить, что не исполнил приказания министра, поскольку Х.Х. Кантер более опытен, чем Трефурт, имеет опыт во время войны 1806–1807 годов, а А.Ф. Трефурт может быть полезнее здесь по секретной части[297].