По ту сторону октября

Поворот на темное время года, прохладные вечера, едва уловимый запах сырости в жухлой листве, чьи-то шаги в тусклом янтарном свете уличных фонарей… Идеальное время для мистических историй с полным погружением. В сборник вошли истории участников Писательского клуба Марии Бэгшоу. В процессе подготовки тематических рассказов авторы работали над умением создавать и держать напряжение с помощью деталей, знаков и символов, творить миры, которых можно коснуться всеми органами чувств, и придумывать самые невероятные сюжетные повороты.

Содержит нецензурную брань.

Мария Бэгшоу, Екатерина Райс, Евгения Ру, Татьяна Пулко, Аррет Сим, Юлианна Шамбарова, Сигню Юула, Елена Бар

От редактора

Елена Бар, "Иголка"

Мария Бэгшоу, "Туманный шелк"

Татьяна Пулко, "Я вас вижу"

Екатерина Райс, "Анна"

Евгения Ру, "Странное происшествие в горах"

Аррет Сим, "За закрытой дверью"

Юлианна Шамбарова, "Кинуть кости"

Сигню Юула, "Царевна"

Мария Бэгшоу, Екатерина Райс, Евгения Ру, Татьяна Пулко, Аррет Сим, Юлианна Шамбарова, Сигню Юула, Елена Бар

По ту сторону октября

От редактора

Поворот на темное время года, прохладные вечера, едва уловимый запах сырости в жухлой листве, чьи-то шаги в тусклом свете уличных фонарей… Идеальное время для мистических историй с полным погружением.

Талантливый автор умеет ловко сплетать слова и вести своего читателя переулками захватывающих сюжетов так, чтобы тот ни на миг не отпускал руку творца. А еще он знает, как окутывать атмосферой каждую клетку восприятия, заставляя проживать штормовые эмоции и потом жаждать их снова и снова. Именно на такие произведения, вызывающие отклик в каждом нерве, мы обычно и подсаживаемся…

В этом сборнике мы с авторами работали над умением создавать и держать напряжение с помощью деталей, знаков и символов, творить миры, которых можно коснуться всеми органами чувств, и придумывать самые невероятные сюжетные повороты.

Елена Бар, "Иголка"

Тусклый свет фар высветил тоненькую фигурку, бредущую по обочине. Вадим подумал: “Такой мороз! Кто будет бродить в буран? Ох, ёлки!” Что поделать, пришлось притормозить, нельзя бросать людей в беде.

Натужно заскрипев, дверь «Москвича» открылась, в салон ворвался ветер со снегом: Вадим поёжился, растирая ладони.

Звонкий девичий голос перебил вой метели:

– До Преображенки подбросите?

– Садись, дочка, – вежливым тоном ответил Вадим, уже пожалевший о порыве помочь.

“Зачем остановился? Шла нормально, холодно, конечно, но теперь такой круг придется наворачивать. Ёптыть”. Но было уже поздно. Вадим заметил, что у попутчицы оказался небольшой мешок, но не смог разглядеть подробней: лампа давно сгорела. Девчонка стала ерзать на сиденье, шелестя замерзшим пуховиком, и впилась цепким взглядом в Вадима.

“На воробья похожа, – подумал он, – ладно, хоть от голодной смерти её спас”.

Злой ветер с воем швырял хлопья снега в лобовое стекло, заставляя «дворники» работать на износ. Вадиму казалось, что машина сейчас развалится. Его наручные часы пикнули, он взглянул на циферблат: “Ёптыть! До нового года час, а я из-за этой малявки не успею”. Он посмотрел на её мешок, пытаясь понять, что там. Резко запахло хвоей, и тут девчонка неожиданно нарушила тишину своим звонким голосом – Вадим аж подпрыгнул на месте:

– А вы сами откуда?

– Да я как раз из Преображенки родом, но в город давно переехал. В Преображенке никого из моих не осталось. Там только три хромых старика живут да Ивановна. А ты к кому, дочка?

– А я к Ивановне. Внучка ее на седьмом киселе. Она помирать собралась, просила помочь ей с вещами и всё такое. Я – Илга, но все меня называют Иголка.

Она надула пузырь жвачки и весело подмигнула Вадиму. Он вежливо улыбнулся в ответ, но почувствовал, как кожа покрылась мурашками от жути. Хотя, что тут жуткого? Простая девушка, едет помочь дальней родственнице. Что-то не так, но Вадим не мог понять что именно, стало страшно и тоскливо. Ближе к селу буран ослабел, и он решил высадить странную пассажирку у таблички с названием села, а дальше сама доберется.

Внезапно печка забарахлила, в машине завоняло и стало холодно. Запах хвои усилился: заболела голова и стало першить в горле. Вадим прокашлялся, ругаясь про себя и подозревая, что хвоей пахнет из мешка Илги. Окна внутри салона покрылись испариной, Вадим выдохнул и оглянулся на пассажирку. Дрожь пробрала все его тело: она дышала, но как-то механически, и пар из её рта не шел, окно с её стороны не запотело. Он опять кинул взгляд на ее мешок: что там такое?

Внезапно со стороны Илги донесся хриплый шёпот:

– Чуйка у тебя работает, мужичок, – она пнула мешок и прошипела. – А тут дети, невинные милые детки.

– Ччччто? Чу-чуйка? Г-г-где дет-т-ти? – Вадим боялся обернуться. Почему её голос стал хриплым? – Вы о чём?

– На «Вы» перешёл? Я же дочкой тебе была? – Илга с издёвкой усмехнулась. – Чуйка твоя, мужичок, интуиция. Называй, как хочешь.

Илга быстрым движением коснулась руки Вадима. От неожиданности и адской боли он вывернул руль, и машина скатилась в овраг, несколько раз перевернувшись.

Вадим очнулся от боли. Нет, не боли – мучения! Казалось, будто в руку воткнули разом тысячу острых игл, и они раздирали его. Он боялся открыть глаза. Только чувствовал, будто руку кромсают изнутри крошечными челюстями.

Неожиданно стало совсем темно. Вадим понял, что Илга наклонилась над ним. Он решил открыть глаза – все равно умрет. Открыл и заорал: бездонные черные дыры на белом лице смотрели ему прямо в душу, выворачивая её наизнанку. Вадим чувствовал, как его жизнь перетекает в злобное существо, и тут услышал какой-то шорох сбоку. Может, кто-нибудь ему поможет?

Илга почти пропела нежным и сладким голосом:

– Нет, никто не поможет. Это не люди шумят, а мой мешок с иглами. Ты извини, что я тебя выбрала. Древним духам вроде меня нужны жертвы. Вы, людишки, не понимаете, что чем вы добрее, тем меньше проживете. Плохие люди с гадкими душонками – порченый товар. А добрые чистые души – их еще выбрать нужно. Ты не понял? – она резко склонила голову набок – Мы за вами следим как за стадом овец и отбираем лучших. Ты же спасатель, а в этом году поделился почкой с чужим человеком.

Илга оторвала взгляд от Вадима и подняла мешок над ним. Слабеющий Вадим в свете луны увидел, что мешок шелковый, покрыт какими-то знаками и из него торчат острые иглы, с которых на него что-то капнуло.

– Ты понял? В тебе иглы, я – игла, я в тебе. Видишь сколько детских душ я собрала? – она потрясла мешком над ним, – но их лимит исчерпан. А без чистых душ взрослых Солнце не завершит свой годовой цикл и Древние не продлят ваш мир на еще один Ваш год.

Она села на корточки. Её серебряный голос лился музыкой в кровоточащие раздираемые иглами уши Вадима.

– Ты первый, мне нужно еще две. Если тебя это утешит, я не совсем жестока, и дети умирали без мучений. Они просто уснули. А вы, людишки, не обладающие девственной плотью, но с доброй душой, должны принять удар. Вини только себя. Вы, добряки, всегда проигрываете.

Она громко хмыкнула.

Вадим сходил с ума от боли и желания слушать её вечно. Он орал: в сердце будто воткнули нож с тысячью острых концов на каждой зазубрине лезвия и крутили в разные стороны, усиливая нажим. Он чувствовал, как кровь из его сердца брызжет на лицо Илги, а эта тварь вбирает её в себя без остатка.

Капля собственной крови вдруг попала Вадиму в рот, и он с наслаждением её проглотил. Он так любил сейчас каждый свой атом в этой капле крови: она принадлежала только ему! Утопая в пучине боли, он услышал последние слова Иголки: