Антропология революции

И вместе с тем это забвение «неприятных» аспектов взаимоотношений с советской властью (конфискаций, репрессий, социальной дискриминации 1920–1930-х годов), отметивших биографии большинства предков и друзей моих информантов, означал возвращение «бывших» в служилое сословие российского государства, из которого они были исключены революцией.

Наше исследование касается судеб и биографий в основном работников идеологических и международных отделов ЦК КПСС. Суммарно это примерно 50 % работников аппарата. Вероятно, по происхождению и образовательному уровню они существенно отличались от работников других отделов. Но пока это только рабочая гипотеза, подтвержденная слишком малым количеством фактического материала.

Вместе с тем именно идеологические и международные отделы — вкупе, быть может, с отделом организационно-партийной работы (управлявшим партийными кадрами в регионах) — были в общем и целом ответственны за выработку политического курса страны. СССР все-таки был идеократией — страной, внутренние порядки которой оправдывались необходимостью реализации некой глобальной идеи, за формирование и отстаивание которой отвечали именно эти люди. И именно сотрудники упомянутых отделов, а не представители отделов отраслевых или функциональных были задействованы в качестве советников при «первых лицах» при разработке новых путей развития страны, точнее, приспособления ее к меняющимся реалиям в сфере внутренней и внешней политики. Проще говоря, именно им в первую очередь принадлежала большая доля политической власти в стране[708].

То, что политическая власть оказалась поделенной между потомками революционеров и потомками представителей бывшего среднего и даже высшего класса, весьма хорошо показывает характер социальных изменений в стране, пережившей, казалось бы, после революции глубочайшую ломку прежнего порядка вещей в пользу больших социальных групп, или, если угодно, низших классов. Если посмотреть на общую статистику по рассмотренной нами группе в пятьдесят человек, то видно, что из них потомками «бывших» являются 24 человека. Как минимум половина сотрудников самых идеологизированных секторов аппарата ЦК КПСС 1960-х — первой половины 1980-х годов были потомками дворян, священников, дореволюционных предпринимателей средней руки, царских чиновников и офицеров — пусть часть из них и поддержала революцию или отдалась ее течению, служа новой власти так же старательно, как старой, в том числе и в рядах Красной армии. Но как минимум трое родителей будущих работников аппарата ЦК КПСС, отнесенных нами к категории «красные» за активное участие в Гражданской войне, ранее были кадровыми офицерами царской армии.

Таким образом, «бывшие» оказались не уничтожены, а потеснены, но освободившиеся места заняли не «представители трудящегося народа» вообще, а в основном те из них, кто воевал за передел власти.

Особенностью политического процесса сталинского времени стало почти полное уничтожение революционной элиты первого и второго эшелонов, однако люди, занявшие в ходе революции не столь заметные посты (что все равно было для них существенным подъемом по социальной лестнице), сталинский «средний класс», сумели дать своим детям приличное образование. И те, приумножая социальный капитал, конвертировали образование в престижную по статусу и весьма доходную (по меркам советского времени) работу в ЦК КПСС в 1960–1980-е годы.

Сегрегация в отношении чистоты социальной биографии и этнического происхождения, характерная для позднесталинского времени, в которое будущие сотрудники аппарата ЦК заканчивали школы и поступали в институты, помогла этому в полной мере. Этническая дискриминация при приеме на работу в аппарат ЦК КПСС, куда с конца 1930-х годов не брали евреев и немцев — составлявших (особенно в первом случае) реальную конкуренцию славянам как при поступлении в вузы, так и в борьбе за лучшие рабочие места, — со второй половины 1950-х годов позволяла занимать в нем места и потомкам «бывших»[709]. Последние имели более значительный социальный капитал (библиотеки родителей, круг друзей семьи, уровень подготовки в хорошей школе, знание с детства иностранных языков), позволявший им не только получать образование в престижных вузах, но и по сути, а не по диплому становиться незаменимыми специалистами в своих областях и иметь широкие контакты в профессиональной среде. Любопытно, что семеро из «бывших» (учитывались и те, кто в период революции разделял взгляды «красных»), как раз наиболее родовитая их часть (то есть внуки дворян, крупных промышленников, духовенства, университетской профессуры), посещали в детстве школы, расположенные в пределах Садового кольца Москвы, поскольку, как правило, жили неподалеку.

Дореволюционное служилое сословие оставалось таковым и при советской власти. Практически все потомки московских «бывших», придя в аппарат ЦК КПСС, занимали свой пост (как правило, «средневысокий», вроде заведующего сектором или консультанта) пятнадцать, двадцать и более лет (Карен Карегизьян (7)[710], Алексей Козловский (16), Георгий Остроумов (18), Анатолий Черняев (33) и другие[711]), сделав за этот период, быть может, один-два шага по карьерной лестнице, в то время как большая часть «красных» обреталась в аппарате от пяти до десяти лет, чтобы потом уйти в государственные структуры или партийную журналистику — на номинально более высокую, но далекую от делания реальной политики должность (Георгий Арбатов (6), Федор Бурлацкий (6), Лев Вознесенский (12), Геннадий Гусев (9), Всеволод Иванов (2), Ричард Косолапов (8), Юрий Красин (12), Станислав Меньшиков (7), Владимир Суходеев (9), Василий Фединин (10) и другие[712]), а потом, в редких случаях, и вернуться — но на более высокую, чем прежде, позицию.

Сочетанием таких видов социального капитала, как образованность (пусть и относительная), причастность (пусть и через родителей) к управленческому классу и привычка к жесткой дисциплине (весьма востребованной в аппарате ЦК), объясняется и высокий уровень представительства в избранной нами группе выходцев из семей военных и сотрудников «органов». Пятая часть будущих аппаратчиков (десять человек) родились в офицерских семьях, и еще у семерых офицерами были дядья[713].

Другой характерной особенностью указанных групп стала семейная причастность к «цеху». Несмотря на все политические перипетии истории XX века, многие семьи опрошенных сохраняли выбранную профессиональную ориентацию. Двое из изученных нами одиннадцати сотрудников международных отделов ЦК КПСС были наследниками дипломатов сталинского времени или сотрудников внешнеторговых организаций. Корпоративный вуз — МГИМО, большую часть учащихся которого составляли дети дипломатов, в значительной мере обеспечивал в 1960–1980-е годы формирование состава «международных» отделов ЦК и, наоборот, отсеивал на вступительных экзаменах представителей неэлитных групп. Ярким примером этого служит судьба консультанта международного отдела (1980–1985) Станислава Меньшикова, который был сыном министра внешнеторговых связей сталинского времени и посла в США времени хрущевского[714].

В сфере идеологии к «цеху» жрецов — глашатаев непреложных истин — были причастны не два, а три и более поколений семей респондентов. Дети священников становились учителями и медиками, возможно, участвовали в революции, а их внуки шли учиться на писателей, артистов и журналистов, а потом оказывались в аппарате ЦК. Хороший пример дает биография инструктора, лектора, консультанта отделов международной информации и пропаганды (1962–1974) Льва Вознесенского: он был сыном революционера, затем ставшего сталинским министром образования, и внуком деревенского священника[715]. Другой пример из биографии «бывших» — заведующий сектором (1960–1980-е) того же отдела пропаганды Наиль Биккенин: сын известного татарского медика с пантюркистскими симпатиями, внук муллы (по отцу) и крупного торговца зерном (по матери), а также внучатый племянник «депутата Государственной думы от кадетской партии»[716]. Любители исторических анекдотов по достоинству оценят тот факт, что сектор журналов отдела пропаганды в 1970–1980-е годы, то есть место, где формировалась повседневная политика на крайне важном для «общества» и власти идеологическом направлении, по очереди возглавляли внучатый племянник депутата Государственной думы (Биккенин) и внучатый племянник члена Государственного совета Российской империи (Козловский), но я здесь вижу не случайное совпадение, а тенденцию. При любой иной российской власти эти же (или очень похожие на них) люди сидели бы в аналогичных кабинетах.

708

Дискуссия о том, как именно распределялась политическая власть в СССР этого периода, в настоящее время только начата. Сами работники аппарата ЦК КПСС склонны отказываться от того, что они являлись представителями власти, перекладывая эту ответственность на членов Политбюро и секретарей ЦК или хотя бы заведующих отделами (по формулировке Вадима Медведева, на «политический уровень»). Неясным остается вопрос о долях власти, которые в разные периоды времени имели государственные ведомства или региональные партийные комитеты. Вместе с тем в решении колоссального количества повседневных вопросов, связанных с функционированием подконтрольных ЦК структур, мнение даже рядового инструктора ЦК — куратора этих структур было определяющим, хотя при необходимости и оспариваемым.

709

Исключения составляли международные отделы, куда брали «полукровок» с хорошей языковой подготовкой.

710

Правда, он начал работать в ЦК только в 1983 году.

711

В их числе такие проинтервьюированные и мемуаристы, как выходец из семьи профессора М ГУ и внук известного деятеля дореволюционного образования, консультант международного отдела Александр Вебер (23), внучка крупного дореволюционного предпринимателя, секретарь (ранг, равный инструктору) общего отдела Ольга Ольшанская (21); внук дворянина, служившего чиновником в Министерстве путей сообщения, инструктор отдела культуры Юрий Уткин (20).

712

Среди них инструктор отдела пропаганды Владимир Водолагин (7), инструктор, завсектором отдела пропаганды Владимир Михайлов (5), инструктор, завсектором, заведующий отделом пропаганды Борис Стукалин (5).

713

Примечательно, впрочем, что ни один из упоминавшихся «чекистов» не доработал в этом качестве даже до 1941 года. «Отцы» вовремя уходили с такой работы (в 1920-е — первой половине 1930-х годов), «дядья» поступали так же, но нередко подвергались репрессиям.

714

Подробнее о нем и его отце см.: Меньшиков С. О времени и о себе. М.: Международные отношения, 2007.

715

Подробнее о нем и его семье см.: Вознесенский Л. А. Истины ради… М.: Республика, 2004.

716

Биккенин Наиль. Как это было на самом деле: сцены из общественной и частной жизни. М.: Academia, 2003. С. 34–35. При этом мемуарист не указывает, как звали его именитого родственника и даже к какой линии (отцовской или материнской) он принадлежал. В книге воспоминаний о Биккенине родственники и друзья уточняют, что речь идет о депутате от Оренбургской губернии Зигангире Нургалиевиче Байбурине (1852–1915), выпускнике Казанского университета и медике по образованию (хотя при вхождении в Думу он записался крестьянином) (см.: Человек из XX столетия: Наиль Биккенин: философ, журналист, политик… / Сост. А. Б. Кравченко. М., 2008. Электронный вариант неопубликованной книги. Автор благодарит Александра Лисина за предоставление этого текста). Однако в подготовленной для этой книги справке отсутствует информация о том, что в 1906–1907 годах Байбурин возглавлял губернскую панисламистскую политическую организацию, действительно близкую к кадетской партии. Отсутствует и упоминание о том, что при регистрации в Думе Байбурин указал себя «башкиром», что, возможно, объясняет, почему однозначно идентифицирующий себя в качестве татарина Биккенин не стал перечислять фамилии родственников по матери.