Фея Семи Лесов

– Боже мой! – только и смогла я произнести. Я все еще не могла поверить, что эта беда приключилась именно со мной.

– Ну, что вы! – сказал Лассон насмешливо. – Разумеется, положение не слишком приятно, но и не так уж трагично, как вы это изображаете на своем лице!

– Господин Лассон! – закричала я в отчаянии. – Неужели ничего нельзя сделать? Отец убьет меня!

– О, в это я не вмешиваюсь, мадемуазель.

– Но я же слышала… я знаю, бывают средства. Искусственные роды, например… Я заплачу вам много денег…

Лассон галантно поклонился.

– Увы, мадемуазель, я не так смел, чтобы рисковать своей репутацией. Знаете, что делает полиция и католическая церковь с теми, кто занимается подобными делами? Она их четвертует без всяких проволочек. Пожалуй, даже если бы ваш отец собственной персоной просил меня о такой услуге, то и тогда бы я отказался.

Он увидел, что с моих ресниц готовы сорваться слезы, и смягчился.

– Отчего бы вам, мадемуазель, не испробовать средство, к которому прибегают все наши дамы?

– Какие дамы? – спросила я машинально.

– При той жизни, что царит в Версале, таких дам много. Утешьтесь тем, что вы не одна, и покиньте Париж на некоторое время. Уединитесь в провинциальном глухом поместье… У вас есть прекрасный предлог для этого – траур. А когда у вас родится ребенок, наймите ему кормилицу, вот и все. Подобные приключения еще никого не убивали. Они просто придают юным дамам серьезности.

– Боже, но ведь я не смогу и слова сказать отцу!

– Скажите виновнику вашего несчастья… ведь это, кажется, граф д'Артуа? – Лассон хитро прищурился.

Я молчала, почувствовав внезапную враждебность к врачу. Что ж, пусть он и весь Версаль думают, что я беременна от графа д'Артуа. Кто знает, может быть, я еще извлеку какую-нибудь выгоду из этого.

Я ехала домой в самом мрачном расположении духа. Все казалось мне злым, нелепым, враждебным. Весь мир направлен против меня… А ведь мне еще предстоит поговорить с отцом. Это, пожалуй, самое трудное.

– Ах, да успокойтесь вы! – сказала наконец Маргарита. – Ничего в этом нет ужасного. Ведь, если рассудить, то это вовсе не стыдно. Если бы Господь Бог хотел, чтобы дети только у замужних рождались, он бы так и сделал, правда?

Лицо отца было бело как мел, губы сжаты, голос звенел от ярости. Я втягивала голову в плечи, не в силах побороть эту проклятую робость, которую я чувствовала всегда, когда разговаривала с принцем. Ах, мне бы чуть-чуть дерзости, нахальства! Может быть, его тон не был бы тогда таким гневно-убийственным.

– Вы опозорили меня. Вы это понимаете?

– Да, конечно, – прошептала я нерешительно, – но, с другой стороны, доктор Лассон сказал мне, что таких, как я…

– Меня не интересует, что сказал вам этот аптекаришка. Я знаю только то, что вы ославили меня на всю Францию. С завтрашнего же дня о вас начнут судачить Париж и Версаль. Несомненно, этим воспользуются бульварные газеты, памфлетисты и прочие писаки. Вас назовут уличной девкой, и это, пожалуй, будет справедливо. Но ваше имя, черт возьми, будут связывать с родом де ла Тремуйлей!

– О Боже, – взмолилась я, – но ведь вы сами, сами ничего не имели против моих отношений с графом д'Артуа!

– Да, но я не знал, что вы еще в Бретани вели себя как самая последняя развратница!

Он крикнул это так яростно, что я оторопела. У меня зазвенело в ушах, к горлу снова подкатила дурнота. Нет, неужели он не понимает, в каком я сейчас состоянии? Как он может говорить со мной так жестоко, оскорблять меня такими словами?

– Ваша мать была куртизанка, и вы сразу же после монастыря начали вести себя как шлюха. Не знаю, как мне удавалось сдерживать вас в предыдущие годы. Едва вас выпустили из-под замка, как вы сразу связались с самым мерзким из тамошних провинциальных дворянчиков! Уж лучше бы я запер вас навсегда в монастыре, чем дал вам беспрепятственно удовлетворять прихоти вашей крови. Уж не знаю, чего там намешано: в вашей родословной хватает и цыган, и итальянцев и мавров…

Меня охватила ярость.

– И крови французских принцев из рода де ла Тремуйлей тоже! – выкрикнула я злобно. – Вашей крови, да!

Он побагровел.

– Вы осмеливаетесь говорить со мной в таком тоне?! Может быть, вам напомнить, что это я вас создал, и я же могу в порошок стереть?

– Вовсе не вы меня создали, отец! И я не хочу быть всего лишь вашим созданием. Черт возьми, воспитание, которое вы мне дали, не дает мне спокойно выслушивать ваши оскорбления!

Комкая платок, я в бешенстве вскочила на ноги и несколько секунд подыскивала слова для изъявления своего возмущения.

– Почему вы всегда вспоминаете мать? Кем бы она ни была, она никогда не говорила о вас плохо, и не внушала мне презрения к вам… Вы говорите, что я вела себя как уличная девка. А помните тот случай, когда я приехала к вам за советом? Вы приказали мне подчиниться требованиям графа д'Артуа – вы, мой добродетельный отец! Где же тогда были ваши честь и гордость? А самое ваше поведение? Ослепительная маркиза де Бельер, горничная Каролина! Вы думали, что я ничего не замечаю? Но я все понимала, я училась у вас, я…

И тут он меня ударил. Легко, но чувствительно, как, наверно, бил своих гвардейцев. Конечно, он забылся и был в ярости. Но эта пощечина вдруг освободила меня. Исчезли страх, робость, скованность. У меня в душе не осталось ни осадка от той непонятной боязни. Перемена была так внезапна, что я на какое-то время лишилась дара речи.

– Вы отвратительная наглая девчонка, – сказал он ледяным тоном, но еще тяжело дыша от гнева. – И я вас проучу.

Судорожными движениями расстегивая ворот, он бросился к окну. Холодный воздух повалил в комнату… Я села на свое прежнее место, погружаясь в какое-то оцепенение. Вот и случилось то, чего я больше всего боялась, но теперь уже не боюсь. Я перестала быть благоразумной. Как это хорошо, черт побери! И в эту минуту даже ребенок, весть о котором я встретила с таким ужасом, казался мне желанным. Он только на первый взгляд связал мне руки. На самом деле я освободилась.

Придя в себя, отец дернул шнурок звонка. На зов явилась служанка – перепуганная и тупая пикардийка.

– Соберите багаж мадемуазель де Тальмон, – коротко приказал принц.

Я исподлобья взглянула на него. Что же он все-таки задумал? Может быть, вернет меня в Тоскану, в ту самую деревню? Вот было бы забавно.

– Итак, – холодно произнес отец, – вы нынче же ночью уезжаете. Я отправлю вас в очень отдаленное место, где вы сможете задуматься над своим поведением, родить своего проклятого ребенка и поразмыслить над тем, от чего вы так легко готовы отказаться. И теперь уж, поверьте, я позабочусь, чтобы у вас не появилось там нового любовника.

– Могу ли я узнать, что это за место, – таким же холодным тоном спросила я, – или вы будете держать это в секрете? Может быть, это Северный полюс! Или Москва?

– Нет. Это остров Мартиника в Вест-Индии. Туда только плыть надо два месяца. Вы будете жить там на нашей ферме Пти-Шароле. Извещение для управляющего прибудет раньше вас. Надеюсь, мое объяснение вас удовлетворило?

– О, вполне, – сказала я с горьким сарказмом, чувствуя, как злые слезы подступают к горлу. – Больше милости ко мне не проявила бы и инквизиция. Правда, вы забыли о том, что я беременна, и подобная поездка вряд ли послужит на пользу моему здоровью…

– Не беспокойтесь, – спокойно сказал принц. – За вашим здоровьем проследит корабельный врач, я его знаю.

– Но ребенок?

Он смотрел на меня очень серьезно и, выговаривая четко каждое слово, произнес:

– Ребенок? Да будь он проклят! Если вы хотите знать, то я посылаю вас в Вест-Индию с большой надеждой на то, что вы его потеряете. Я надеюсь, что он не задержится на этом свете – для этого там слишком чудесный тропический климат.

У меня потемнело в глазах. На мгновение мне показалось, что я сошла с ума, раз уж слышу такое. Говорил ли это мой отец? Более чудовищных слов не произнес бы и сам дьявол.