Фея Семи Лесов

Я подумала, что так происходит, наверное, потому, что все мы находимся в так называемом кругу «людей без предрассудков», – сама Мария Антуанетта так нарекла это общество, собирающееся каждый вечер за игорным столом; здесь стираются все ранговые различия.

Я изо всех сил старалась вслушиваться в то, что говорила королева, однако ее речь была так беспорядочна, она так часто обращалась от одного обсуждаемого предмета к другому, что я не успевала следить за ее мыслью и чувствовала, как мои глаза поневоле закрываются. Был уже второй час ночи.

– Моя сестра, Мария Амелия, герцогиня Пармская, – говорила королева, – обещала приехать в Париж инкогнито… Кажется, эта российская императрица – помните, как ее называют? Семирамида Севера! – так вот она, кажется, все еще имеет любовников и раздает им государственные посты, хотя ей самой уже наверняка шестьдесят… Ах да, Габриэль, – обратилась она к герцогине де Полиньяк, – этот повеса Разумовский все-таки завоевал сердце моей дорогой сестры Марии Каролины, мне сообщили об этом из Неаполя… А ее муж, этот несносный король Фердинанд, все время проводит за рыбалкой. Ну, просто как его величество – за токарным станком… Право, я не могу в этом составить ему компанию.

Я едва удерживалась от зевка. Герцог де Мортемар, стараясь меня развлечь, рассказывал мне что-то о Вольтере, но мне все это было уже давно известно, и я скучала; тогда герцог принес мне чашку обжигающего шоколада с кусочком бисквита. Я улыбкой поблагодарила кавалера.

Рука принца Конде лежала на талии принцессы Монако, принцесса де Ламбаль нежно склонила голову на плечо маршалу де Кастри, Водрейль забавлялся с баронессой дю Буабертло, мадам де Гале кокетничала с де ла Вижери, даже плоская, как доска, мадам де Боссюэ нашла себе барона д'Анселя. Все сговаривались о будущих свиданиях и о планах на будущую ночь. Прелестная Соланж де Бельер шептала моему отцу, что будет ждать его у калитки Резервуаров…

Часы в зале Гвардии громко пробили два ночи. Послышались четкие шаги солдат, стук ружей – было время смены швейцарского караула. Я поднялась и незаметно вышла в большой приемный зал. Здесь были сумерки, но в каждой амбразуре окна, в каждой темной нише и укромном уголке притаились влюбленные пары. По тяжелому дыханию и телодвижениям я поняла, что они заняты чем-то весьма интимным, и это меня шокировало.

– Вы удивлены? – спросил сзади чей-то голос. Я обернулась и увидела герцога де Мортемара.

– Признаться, да. Разве нельзя найти более подходящего места для таких занятий?

– Оставьте это ханжество… Через две недели вы ничем не будете отличаться от нас, старых придворных. В Версале день идет за месяц.

Смеясь, он увлек меня к окну, обвил рукой мою талию и стал целовать мне пальцы. Мало-помалу его губы продвигались выше, от кисти к локтю, а там уже и к плечу… Удивленная, я молчала. Почему он считает себя вправе целовать меня? Хотя здесь, возможно, это в порядке вещей… Но, в конце концов, в таких делах должно учитываться и мое мнение!

Я уже собралась отстранить герцога, но тут возле нас выросла чья-то фигура. Это был какой-то мужчина… Освещенный светом луны и факелов, горевших во дворе, его силуэт казался особенно зловещим. Я узнала графа д'Артуа.

Он ступил шаг к нам, и герцог де Мортемар медленно отстранился.

– Сударь, – ледяным высокомерным тоном произнес брат короля, – не кажется ли вам, что вы здесь лишний?

Герцог растерянно развел руками.

– Я не знал, монсеньор, что эта дама занята.

– Отлично знали, черт побери! – грубо крикнул принц. – И, пожалуйста, отправляйтесь в салон.

Я вспыхнула от гнева и стыда, видя, как герцог удаляется. Ну и трус! Хорошо еще, что он мне безразличен… Больше всего меня раздражало то, что свидетелями этой сцены стали все влюбленные парочки.

– Вы думаете, вы мой хозяин? Думаете, вам все позволено? – воскликнула я в бешенстве. – Вы крайне заблуждаетесь, черт возьми! Я… я… я видеть вас не желаю!

Он только смеялся.

– А все-таки меня боятся. И я разгоню всех мотыльков, что слетелись на свет вашей красоты, мадемуазель.

От бессилия я затопала ногами. Нет, его ничем не проймешь!

Гневно фыркнув, я выбежала из зала, проклиная принца на чем свет стоит.

Я бежала по галереям, пустынным гулким залам, длинным анфиладам комнат, постепенно приходя в себя и чувствуя, что заблудилась. Версаля я совсем не знала. Куда мне идти? Где ночевать?

Звонкие голоса привлекли мое внимание, я подошла поближе и, выглянув из-за колонны, прислушалась. Герцог Ангулемский, сын графа д'Артуа, беседовал со своими пажами:

– Мой отец уже нашел себе новую любовницу. Эта носатая Полиньяк ему надоела. Пойдемте, я покажу вам новую.

Я затаила дыхание, сгорая от желания влепить этому мальчишке пощечину. Подумать только, ему всего лишь одиннадцать лет, а он уже такой же негодяй, как и его отец! Принц увел своих пажей куда-то вниз, видимо, намереваясь разыскать меня, – ведь о ком, как не обо мне, шла речь?

Бредя по пустынной ночной галерее, я совсем загрустила. Мне уже хотелось обратиться с расспросами к швейцарцу, стоявшему на карауле, как вдруг на одной из лестниц я столкнулась с худой безгрудой женщиной в черном платье и с горой кружев на корсаже. И хотя ее лицо не было мне знакомо, увидев меня, она радостно всплеснула руками:

– Наконец-то! Мы были в отчаянии, разыскивая вас, дорогая мадемуазель де Тальмон. Вам давно уже пора спать. Королева встанет к десяти утра, и вам нужно присутствовать при утреннем ритуале.

Я была такая уставшая, что обрадовалась известию о приготовленной комнате, но из осторожности спросила:

– Кто вы такая, мадам? Я вас совсем не знаю.

– Я камер-юнгфера ее величества, мадам де Мизери. Вас назначили фрейлиной, значит, мы будем вместе служить королеве.

«Ну уж нет, – подумала я. – Чистить ей туфли и подавать ей булавки я не намерена…»

– Покажите мне мою комнату, – произнесла я вслух. Мадам де Мизери провела меня в большую уютную комнату, обставленную серой с золотом мебелью, с молельней и маленьким кашемировым будуаром. Да, в тех случаях, когда я буду не в силах доехать до Парижа, я буду ночевать тут…

И все же, засыпая на шелковой, пахнущей лавандой наволочке, я знала, что счастлива. Несмотря на преследования графа д'Артуа, бал был великолепен. Я стала настоящей светской дамой, или постепенно стану ей. За мной будут ухаживать мужчины. Я постараюсь быть самой-самой красивой… Чтобы Анри, увидев меня вновь, все-таки сказал мне, что любит меня.

Я уснула, усталая и счастливая, и видела только радостные сны.

Мои шаги гулко раздавались в холодной тишине огромного зала. Я слушала, как забавно стучат каблучки моих венецианских туфелек – цок-цок-цок… Зеркальный паркет отражал меня всю, с ног до головы. Эти бесчисленные анфилады комнат, лишенные жизни, не слышащие звуков, утомляли меня. Мне хотелось снова в Версаль, где я провела чуть больше месяца и к которому уже успела привыкнуть. Там, по крайней мере, всегда шумно и весело.

Я остановилась посреди танцевального зала особняка, где проходили балы, которые давал мой отец изредка. Здесь было совершенно пусто. И холодно… Камин давно не топили. Этот холод слегка усиливался господствующим в зале белым цветом. Белые бархатные портьеры, белая перламутровая мебель и сияние белого снега, проникающее сквозь оконные стекла. Мне нравился этот холод. Он освежал, бодрил, встряхивал.

Было 6 декабря, день святого Никола. Это его просят устроить женитьбу или замужество… Дети выставляют у камина свои башмачки и чулочки, надеясь найти там подарок. И Рождество уже не за горами. Праздник Рождества, после которого начинается новый 1787 год, предполагалось отметить в Версале, с грандиозным балом, охотой, умопомрачительной иллюминацией и разъездами по Парижу. По этому случаю мне уже шили карнавальный костюм. Я намеревалась быть феей Лунного Света. Для этого готовилось платье из золотой сверкающей парчи, расшитое серебристо-голубыми звездами, и легкое лазурно-алмазное покрывало – оно должно было хорошо смотреться в моих белокурых волосах.