Руки прочь от Миссисипи

– Ну если это очень нужно…

Тут доктор высунулся из окна и зашептал:

– Долли, оставайся вежливой, как бы отвратительно он себя ни вёл. Иначе он доведёт дело до конца и отправит Миссисипи на живодёрню, только чтобы позлить тебя.

– Ну-ну! – ухмыльнулась Долли. – Меня не так-то легко вывести из себя.

– И вот ещё что! – Доктор поманил её поближе. – Здесь триста марок. Отдашь ему, если не поможет твоё красноречие.

– Знаешь что, Кнапс? – Долли сунула деньги в кошелёк. – Мне будет ужасно любопытно узнать, кто из нас от любви к животным первым разорится. Давай, вали уже отсюда. Теперь наш с Эммой выход.

Дом Клипербуша показался Эмме жутковатым. Серый и недружелюбный, он стоял в глубине замощённого двора, окружённый пустыми хлевами и высокой живой изгородью боярышника. Единственный выход к дороге вёл через большие железные ворота.

Когда Долли распахнула их, Эмма пробормотала:

– Я бы такой дом и даром не взяла.

– Клипербушу он тоже не особенно нравился, – сказала Долли. – Но дом принадлежал его семье с незапамятных времён, вот он его и не продавал. Он не помышлял об этом, даже когда начинал бредить эмиграцией.

Пустой двор Долли и Эмма пересекли молча. Перед конюшнями стоял большой новенький автомобиль.

– Это… племянника? – шёпотом спросила Эмма.

– С чего это ты вдруг зашептала? – поинтересовалась Долли. – Боишься, что тебя услышит дух старого Клипербуша? Уверена, что он давным-давно в Америке.

Она подошла к автомобилю и глянула через стекло.

– Н-нет, этот явно не Клипербуша. Уж больно фанфаронский, на мой вкус.

Эмма огляделась по сторонам и поёжилась, она чувствовала себя здесь неуютно.

Большая парадная дверь дома была немного приоткрыта. Долли потянула Эмму туда.

– Идём. Внутри всё не так уж плохо.

Но и внутри дом показался Эмме таким же мрачным.

– Ох, – вздохнула она, – если бы меня заставили жить в таком доме, я бы тоже сбежала за границу.

Племянника Клипербуша они нашли наверху в спальне – единственной комнате, не заставленной старой громоздкой мебелью. На стене висели два плаката: на одном был изображён Гранд-Каньон, на другом – плывущий по Миссисипи пароход. Рядом с кроватью стояли два собранных чемодана.

Альберт Гансман прощупывал матрац своего покойного дяди.

Долли постучалась в открытую дверь.

– Зря стараетесь, – сказала она, – ваш дядя всегда относил свои деньги в банк.

Племянник Клипербуша обернулся.

– Вам-то что тут надо? – набросился он на Долли.

Та же изобразила на лице свою самую любезную улыбку.

– Герр Гансман, мы пришли сюда по поводу Миссисипи – кобылы вашего покойного дяди. Я Долорес Блюментрит. Возможно, вы меня ещё помните. Мы несколько раз встречались с вами в этом доме. А моё хозяйство – у деревенского пруда. Ребёнком вы там нередко околачивались.

– Ах ну да! Конечно! Деревенский друг животных. – Альберт Гансман рассмеялся. Прозвучало это не очень приятно. – Припоминаю, припоминаю. Такса-Долли – так мы вас всегда звали. Я и мои друзья.

– О, мне вспоминаются некоторые прозвища пообиднее, – заметила Долли.

Эмма перевела взгляд на неё. Долли-то улыбалась, а вот её глаза не смеялись.

– Я слышала, что вы хотите избавиться от кобылы вашего дяди, – продолжала она. – Это правда?

Гансман кивнул.

– Да. Я уже вызвал забойщика. Ведь её не продашь, вы бы её только видели.

– Именно, – поддакнула Долли. – Потому-то я и здесь. Я с удовольствием взяла бы кобылу к себе. А вы избавились бы от неё, не сходя с места и не заплатив ни пфеннига. Да и лошади жилось бы у меня хорошо.

Гансман наморщил лоб.

– Честно говоря, мне безразлично. Хотите заполучить эту клячу, дайте мне больше того, что платит забойщик. Очень просто.

– Да что вы? – Долли всё ещё глядела так, словно считала своего собеседника славным малым. Эмме ничего не оставалось, как лишь восхищаться настолько талантливым притворством. – И сколько же?

Гансман дёрнул плечом, стряхнул с костюма паука и раздавил его.

– Забойщик платит мне триста марок, дайте четыреста – и лошадь ваша.

– Знаете что? – Долли убрала со лба седые волосы. – Я дам вам двести. Всё, что у меня с собой.

– Что? – Гансман снова расхохотался. – Это что, дурацкая шутка? На такой вздор у меня нет времени.

– Именно, – опять поддакнула Долли, – у вас нет времени. По вам сразу видать. Вот я и предлагаю вам двести марок. Ближайший забойщик лошадей – толстый Пит, а он живёт далеко, очень далеко. И вообще, он всегда ужасно тянет резину. Что он вам сказал? Пообещал, небось, что приедет послезавтра? Или послепослезавтра? Тогда можете спокойно накинуть ещё денька четыре. На Пита никогда нельзя положиться. Вот вы позвоните ему. – Долли указала на переносной телефон, торчавший у Гансмана из кармана куртки. – Вон ведь у вас какой замечательно удобный аппарат. Позвоните Питу и спросите у него, когда он заберёт Миссисипи.

Альберт Гансман поглядел на Долли, вытащил было телефон – и снова засунул обратно.

– Ну ладно. Я тоже слыхал, что этот забойщик не из проворных. – Он поправил галстук. – Дайте мне двести пятьдесят.

Эмма затаила дыхание и перевела взгляд на бабушку. А ту всё это, похоже, здорово забавляло.

– Двести, я сказала. Вообще-то говоря, не мне ли здесь положено быть тугой на ухо? А?

Гансман рассерженно сощурил глаза.

– Такса-Долли… А ведь вы, кажется, всегда были такой упрямой, верно? Дядя как-то сказал, что голова у вас будет потвёрже кладбищенской стены. Не связывайтесь с Долли, говорил он.

– Да-да, он хорошо меня знал, – усмехнулась Долли. – Даже очень хорошо. Когда-то он хотел забрать меня с собой в Америку, но это давняя история. Ну так как? Двести?

Гансман пожал плечами.

– Двести. Будто у меня нет дел поважнее, чем торчать здесь и торговаться по мелочам со старой женщиной. Давайте деньги, но тогда и лошадёнку сразу с собой забирайте, ясно?

– Да, так и сделаем, – вырвалось у Эммы. – С удовольствием.

Гансман на неё даже не взглянул.

Долли достала из кармана куртки кошелёк и отсчитала деньги ему в руку.

– Да, и вот ещё что, – прибавила она. – Я предпочитаю такие вещи оформлять в письменном виде. Напишите мне на листочке, что я приобрела лошадь на законных основаниях.

Гансман вздохнул. Его телефон зазвонил, но он не обратил на него внимания.

– Будут ещё особые пожелания? Может, мне эту клячу ещё и упаковать красиво, и бантик ей подвязать?

– Нет, спасибо, – сказала Долли. – В этом нет нужды. Мы её так заберём.

В ответ Альберт Гансман и тут залился смехом, но звучал он ненамного приятнее.

– И на кой ляд она вам вообще сдалась? – спросил он.

– Да видите ли, – Долли окинула взглядом спальню Клипербуша, – я, собственно, лишь хотела спасти Миссисипи от забойщика – уверена, что вам этого не понять. Но раз уж она теперь стоит такой кучи моих кровных денег, заработанных тяжким трудом, у меня появилась ещё и другая идея. Моя внучка без ума от лошадей. А от моего старого мерина проку уже мало. Вот я и подарю кобылу ей.

Эмма смотрела на Долли, окончательно потеряв дар речи.

А Гансман опять рассмеялся.

– Тэк-тэк, – с издёвкой сказал он. – Что ж, деточка, как говорится, будьте счастливы. Прям мечта, а не лошадь!

Только Эмма не обратила на него никакого внимания. Словно онемев, она всё ещё стояла и вдумывалась в слова, только что произнесённые её бабушкой.

– Что писать? – спросил Гансман, раскрывая свой блокнот.

Долли продиктовала:

– Настоящим подтверждается, что я, Альберт Гансман, продаю Долорес Блюментрит кобылу Миссисипи по цене в 200 немецких марок. Дата. Подпись.

Когда Гансман протянул Долли подписанный листок, она его тщательно перечитала. Затем, кивнув, свернула и засунула в карман брюк.

– Большое спасибо. Может случиться, что вы всё-таки ещё отыщете в этом матраце золотые сокровища. Пойдём, Эмма.