На стороне мертвецов

Глава 1. Двое в лодочке и зонтик

Неслышно, почти без всплеска весла погружались в воду и снова поднимались, роняя золотистые от солнца капли. Нос раздвинул камыши, и лодка мягко протиснулась меж ними. Камыши сошлись за кормой, словно закрылся шелестящий зеленый занавес. Митя чуть заметно шевельнул веслами, и лодка заскользила по протоке, меж высоких камышовых стен. Рядом, то расстилаясь по волнам, то взбегая на камыши, плыла ее тень.

— Шшшшииир! — кончиком кружевного зонта Лидия провела по зеленой стене и камыш мягко зашелестел в ответ. — «Пугу-пугу! Козак з Лугу!» — тихонько прошептала она. Повернулась к Мите, глаза ее загадочно блеснули. — Знаете, здесь, в плавнях… — взмахом кружевного зонта она очертила и протоку, и стены камыша, и жаркое солнце в вышине. — Когда-то прятали сокровищницу Войска Запорожского. Говорят, наш предок, полковник Шабельский, и прятал. Впрочем, здесь в каждом семействе про предков эдакое говорят. — признала она и со вздохом заключила. — Не все же они разом ее прятали, как думаете, Митя? — и снова потыкала зонтом в камыши, словно надеялась, что пресловутое сокровище вывалится ей в руки.

— Думаю, главное сокровище здесь! — шепнул в ответ Митя, отпустил весла, и потянулся к ней… Щелкнуло, зонтик раскрылся, отгораживая Лидию, будто щитом, и Митя ткнулся губами в кружево.

— Но нас же здесь никто не видит! — обиженно пробормотал он, сквозь завитки кружева разглядывая притаившуюся за невесомой преградой Шабельскую. Губы у той дрожали от смеха. — Вольно же вам смеяться над скромным… робким… влюбленным! — на каждом слове он пытался обминуть зонтик, одновременно старательно кроя физиономию страдальческую, но и слегка ироническую. Ужасно хотелось глянуть на свое отражение в воде — это выражение лица ему не давалось. То страдания получалось с избытком, то иронии.

— Робки вы, Митя, как… как… — все также отгораживаясь зонтом, насмешливо пропыхтела Лидия.

— Как лев? — немедленно предположил Митя. — Ведь робею я только перед вами, Лидия… Или лучше орел?

— Уж извольте приземлиться, гордая птица! — зонтик сложился перед самым его носом… и ткнул его кончиком в грудь, отталкивая обратно на скамью.

— Жестокая! — вздохнул Митя, демонстративно хватаясь за грудь, и тихонько кончиками пальцев ощупывая место тычка. Вот же… провинциальная барышня… на деревенском молоке вскормленная… так ткнула, что синяк будет! — Всего один несчастный поцелуй!

А то синяк будет, а поцелуй… нет?

— Почему же мой поцелуй — несчастный? — возмутилась Лидия.

— Потому что отказ в нем разбивает мне сердце! Дзинь — и осколки!

— Ах, оставьте ваши шутки! — она снова открыла зонтик, прячась от пригревающих солнечных лучей. — Мы уже взрослые, Митя. — в голосе Лидии прорезалась неожиданная строгость и выпрямилась она тоже строго, и неодобрительно. — Вы же знаете, в этот сезон батюшка, наконец, решился меня вывозить. Вместе с Зиной и Адой… — она зло стиснула резную ручку зонта — то, что старшей барышне Шабельской предстояло дебютировать в свете вместе с двумя младшими сестрами-погодками приводило Лидию в ярость. — Я больше не могу позволять никаких… детских поцелуев!

— Как вам угодно. — Митя тоже выпрямился — оскорбленно — и заработал веслами. Вяло покачивающаяся на воде лодка вдруг как встрепенулась, и стремительно заскользила по протоке. Камыш замелькал у борта, точно рядом быстро разматывалась штука зеленого сукна.

— Ми-итя… — Лидия не выдержала первой. — Ну, Ми-итя же! Не дуйтесь! Вы же будете танцевать со мной на моем первом балу? Хотите, я впишу вас на кадриль? На третью? Ох, даже на первую? Не сейчас, конечно, а как только у меня будет бальная книжечка. Говорят, в Екатеринославе можно купить контрабандные. Французские! — она мечтательно закатила глаза.

— Вы забываете, Лидия, что если вы изволите уже быть взрослой… — не глядя на нее, а продолжая размеренно, не сбиваясь, грести, бросил он. — То я младше вас на полтора года и меня к развлечениям «взрослых» могут не допустить вовсе. Я не смогу танцевать с вами ни первую, ни третью… никакую кадриль!

Митя надеялся, прозвучало правильно: его отсутствие на первом балу Лидии — ее беда, а вовсе не его.

— Ох! — Лидия поднесла к губам затянутую в светлую перчатку руку. — Я… Я забыла! Вы… вы такой сильный… широкоплечий…

Митя стиснул рукояти весел, а лодка рванула по протоке с удвоенной скоростью. Ему прекрасно известно, что его фигура… далека от принятой ныне в свете тонкости и стройности, как у альвийских лордов. Почему, ну почему он пошел в плебейскую породу отца, а не в матушку? Сам Митя лицо матери почти не помнил, та умерла, едва ему исполнилось четыре года. Но на единственном портрете госпожа Меркулова, урожденная кровная княжна Белозерская, была аристократически хрупкой… ох, да простят Кровные Предки, откровенно тощей и угловатой. А достанься Мите матушкин длинный нос — оставалось бы только покончить с собой. Но у мужчин, у дядей и кузенов Белозерских, Кровная Порода выглядела весьма и весьма… Вот почему Митя не уродился таким же, отчего эта плебейская кряжистость, только усилившаяся от упорных занятий греблей… которые должны были открыть ему дорогу в петербургский Яхт-клуб на Большой Морской, а оттуда, как знать, и ко двору… а сгодились только уездных красавиц по протокам катать в этой… Он с отвращением оглядел морщащуюся под легким ветерком воду, сочную зелень камыша… в этой провинциальной пустыне?

— …такой взрослый… — продолжала лепетать Лидия. — Я совершенно забыла, что на самом деле вы еще маленький-маленький мальчик… — она захихикала. — Дитя! — и зашлась уж совершенно неприличным для барышни хохотом.

— Дитя? — вскричал Митя. — Ах, дитя! — и бросив весла, метнулся на корму.

— Что вы делаете, что… А-ай! — лодка качнулась, едва не черпнув бортом, просела, задирая нос, когда Митя почти рухнул рядом с Лидией. — Что…

Договорить он ей не дал, сгребая в охапку. Ее стан, перетянутый ярко-голубым шелковым поясом был восхитительно мягким, в отличии от девиц, с которыми ему уже случалось целоваться на детских балах в Петербурге. Митя в ошеломлении сообразил, что на Лидии просто нет корсета и… провинциальная жизнь сразу обрела прелесть! Он стиснул руки на талии Лидии так, что та испуганно пискнула, и впился губами в сладкие, пахнущие вишней губы.

— А-ах! — губы к губам выдохнула Лидия, и руки ее разжались, роняя проклятый зонт. Она судорожно вцепилась ему в плечи, точно боясь вывалиться из лодки, он увидел рядом, совсем близко ее широко распахнутые васильковые глаза — и прижался к ее губам крепче, сильнее, глубже, до сорванного дыхания…