Фабрика мертвецов

Глава 46. Новый управляющий

Митя сидел на крыше помещичьего дома, стараясь слиться с трубой. От сложенного на заднем дворе очага тянуло запахом каши. Из комнат слышался топот, что-то бухало, шаркали лопаты, нанятые в деревне мужики совсем изредка перебрасывались парой слов и тут же замолкали. Надо отдать Бабайко должное, даже сейчас, после его смерти, жители деревеньки отличались редкой молчаливостью. Весьма приятной обычно, но не совсем уместной сейчас — под гул голосов было бы легче прятаться.

Заскрипело колесо, и мужик с тачкой протопотал по настеленным на парадных ступеньках мосткам. Вывалил обломки лепнины, серую штукатурочную пыль, мусор и старые кирпичи поверх кучи у поросшей сорняками клумбы и налегке поспешил обратно. Стараясь не смотреть на мусорную кучу впрямую, Митя припал к краю крыши и затаил дыхание.

Тишина… Кровь в висках — стук-стук! Неподвижность — очень хочется пить, кажется, язык наждаком скребет по пересохшим губам. Дрожит разморенный полуденным зноем воздух, покачивается едва-едва, как отражение в тихом лесном озере… Покачивается куча… приподнимается… приподнимается вся, целиком, будто спаянная некой силой… колыхаясь краями туда-сюда и выписывая вензеля, будто пьяная, ползет обратно к дому.

Шур-шур, шур-шур… Митя приподнялся, опираясь кончиками пальцев о черепичный желоб у края крыши… Шур-шур… Куча медленно заползла на мостки и, теряя по пути то отломанную ножку стула, то серый от въевшейся известки бальный башмачок, принялась карабкаться к парадным дверям. Двери снова распахнулись, и толкающий наполненную с верхом тачку работник с разгону въехал колесом в ползущую ему навстречу кучу.

— А-а-а! — от вопля мужика с полузасохших деревьев сыпанула старая листва.

Куча словно взорвалась, скинув весь мусор прямиком в распахнутые двери.

— А-а-а! — Работник заорал второй раз, когда сиганувший с крыши Митя рванул к выскочившему из-под кучи лохматому клубку.

— Ап-тяп-тяп-тяп! — жалобно запричитал клубок, уворачиваясь от Митиных рук.

— А-а-а! — Мужик заорал в третий раз: клубок запрыгнул в тачку, мрачно зыркнул на него круглыми, как пуговицы, глазищами… Тачка вырвалась из рук работника, и помчалась вниз по сходням, наподдав тому рукоятью под дых. Верещащий клубок шмыгнул у мужика промеж ног и шустро запрыгнул в дом.

Митя в прыжке перемахнул тачку, промчался по сходням, отпихнул работника с дороги, ворвался в переднюю и помчался вслед за клубком по усыпанному битым камнем и известью старому паркету. Стремительно серея от налипшей на шерстку известки, клубок мчался через анфиладу первого этажа, бойко перемахивая с мусорной кучи на подоконник, с подоконника на дверной косяк, прокатился по притолоке, оттолкнулся от прислоненной к стене створки, походя обронив ее на Митю…

Тяжеленная дубовая створка рухнула перед ним, подняв фонтан серой пыли.

Улепетывающий клубок подпрыгнул на ветхом кресле с торчащими пружинами и с писклявым воплем сиганул в камин.

— Ап-тяп-тяп! — из камина вырвалось облако черной золы, загрохотало, заухало, уходя вверх по каминной трубе, раздался торжествующий вопль: — Тя-яп-тяяяяяп!

И — бумс! — удирающий клубок с разгону врезался в предусмотрительно вставленную в трубу заслонку.

Из засады за креслом выскочил Меркулов-старший и…

Блямс! Вместе с вихрем золы вопящий клубок плюхнулся в подставленный мешок.

— Ага, попался! — Отец затянул горловину мешка. — Ты что творишь, анчутка? Это ж надо — чтоб домовой собственный дом в порядок привести не давал! Разве справный хозяин станет в эдакой грязи жить?

— Разбойники! — из мешка донесся тоненький, похожий на мышиный писк, голосочек, и мешок с домовым отчаянно задергался, вырываясь из отцовской руки. — Ужо я вас, ворюги! Не сметь хозяйское добро воровать!

— Я здесь хозяин! — Отец с досадой тряхнул мешок. — Ты б лучше раньше хозяйское добро сторожил, чем теперь хлам обратно в дом таскать!

— Покра-али! — протяжным воем донеслось из мешка. — Все покрали, разбазарили, ничего не осталось! Анчутка ничего не смог, у анчутки дом пустой, без хозяев, анчутка слабый, молока, маслица, хлебчика анчутке никто не дает, вот и не смог, не остановил… Не дам! — горестные причитания сменились пронзительным воплем. — Ничего не дам, не украдете больше ничего, ни кусочка, ни соринки, воры, разбойники…

Оба Меркуловых переглянулись.

— Домовой может сойти с ума? — неуверенно переспросил Митя.

— Кто его знает!

Сквозь ткань мешка проступил контур раззявленного рта и зубов. Домовой упорно жевал мешок, пытаясь прогрызться на волю. Вымоченный в святой воде и расшитый крестами полицейский спецмешок для злокозненной нечисти не поддавался, но и домовой сдаваться не собирался.

— И как мы теперь без домового?

— Из какого заброшенного дома сманить? — наблюдая как шевелится мешок, предложил Митя.

— Точно такого же? — Отец встряхнул мешок. — Наш дом тоже… заброшенный.

Он устало плюхнулся в кресло и тут же вскочил, едва не напоровшись на торчащую пружину.

Бух-бух-бух! По земле прокатилась отдаленная дрожь. Сквозь распахнутое окно было видно, как над оградой усадьбы появляются широченные стальные плечи паро-ботов — сидящие меж ними человеческие фигурки казались крохотными.

— Штольц! — Отец облегченно улыбнулся. — Надо же, даже раньше приехал, чем обещал… И оба автоматона привел. Надо велеть, чтоб сгребли проклятый мусор! Хотя бы сегодня мы его наконец вычистим! — мстительно процедил он.

Из мешка донесся горестный вой. Отец сунул Мите мешок с домовиком и направился к дверям. Митя нехотя поплелся следом — приезжих было трое, а встречаться с Ингваром ему совершенно не хотелось. Но не прятаться же от него — много чести!

Ножищи паро-ботов тяжело бухнули у парадных дверей и все стихло.

— Свенельд Карлович, герр Лемке! Ингвар! — Отец шагнул навстречу гостям. — Не могу сказать, что не рад вашему раннему появлению, но право же, мне неловко, у вас и в своем поместье дел полно…

— У меня… — голос Свенельда прозвучал хрипло, он закашлялся и долго еще кашлял в полной тишине, пока наконец не произнес, ясно и четко: — У меня нет поместья, Аркадий Валерьянович, да и не было никогда, а к поместью Анны Владимировны я более касательства не имею.