Страница 24 из 52
Но особенно ярко кризис конца 1920 – начала 1921 г. проявился в повстанческом движении крестьянства. Наибольший размах сопротивления деревни «военному коммунизму» приходится именно на период окончания гражданской войны, когда угроза белой реставрации окончательно отпала. Практически во всех хлебопроизводящих районах страны полыхали крестьянские мятежи, из них не менее 50 – крупные. В официальной пропаганде тех лет за ними закрепилось определение «ползучей контрреволюции», а некоторые современные историки называют эти месяцы периодом «малой гражданской войны».
На юге все еще действовали отряды Н. Махно. Обширные партизанские зоны складывались на Северном Кавказе. Кровопролитные бои шли на Тамбовщине, где мощное крестьянское движение возглавил эсер А. С. Антонов. Временами его армия насчитывала более 50 тыс. бойцов. По признанию В. А. Антонова-Овсеенко, руководившего карательными действиями Красной Армии против крестьян, причиной народного недовольства на Тамбовщине стала деятельность «военно-наезднических банд», в которые к тому времени превратились продотряды. Для подавления тамбовского восстания применялись кадровые части РККА, артиллерия, авиация. Лично Антонов-Овсеенко отдавал приказы использовать против крестьян запрещенное международным сообществом химическое оружие. В целях устрашения за связь с повстанцами выселялись жители целых деревень. Широкий размах приобрело полыхавшее в Самарской губернии восстание во главе с начальником 9-й кавалерийской дивизии А. В. Сапожковым. Повстанческое движение в Западной Сибири привело к образованию вооруженных формирований в 100 тыс. человек. Действуя в Тюменской губернии, в районе Петропавловска, Кокчетава, некоторых других крупных центров, они на несколько недель фактически прервали железнодорожное сообщение между центром России и Сибирью. Некоторые историки, такие как М. А. Богданов, полагали, что именно это крестьянское восстание было самым опасным для Советской власти.
Недовольство все шире распространялось в армии. Так, только в самый последний момент бунт 50-тысячного гарнизона, протестовавшего, как в свое время моряки броненосца «Потемкин», против отчаянных условий существования, удалось предотвратить в Нижнем Новгороде. Аналогичные случаи были и в Смоленске. Как приговор новой власти прогремели события в знаменитой морской крепости Кронштадт. Всего за неделю до Х партсъезда восставшие моряки-балтийцы – в прошлом важнейшая опора пролетарской революции – выдвинули лозунг «Советы без коммунистов!». Есть документальные свидетельства, что на это восстание большие надежды возлагали силы внутренней и внешней оппозиции. Но непрочность повстанческого тыла, а также решительные военные меры большевиков определили скоротечность Кронштадтского мятежа. Не поддержали его и рабочие Петрограда: сами страдавшие от последствий экономической разрухи, они видели в матросах «клешников», «несознательный элемент», пошедший на поводу у «белых генералов». И тем не менее Кронштадт стал одним из тех переломных моментов, которые заставили большевиков подвести черту под пережившей свой век политикой «военного коммунизма».
Кризис заставлял руководство страной озаботиться поиском путей стабилизации. Еще в начале 1920 г. меры, в чем-то созвучные новой экономической политике, предлагались Л. Д. Троцким. В начале феврале 1920 г., после одной из инспекционных поездок по стране, он послал в Политбюро письмо, в котором признал ущербность политики уравнительных реквизиций. Но тогда его рекомендации не были приняты. Звучали в тот период и предложения о расширении политических свобод. С подобными идеями выступали, например, такие видные большевики, как Т. В. Сапронов, Г. И. Мясников, Н. Осинский. В апреле 1921 г. в ЦК РКП(б) пришло письмо соратника Ф. Э. Дзержинского, уполномоченного референта Всероссийской чрезвычайной комиссии Ил. Вардина. Он предлагал изменить отношение к меньшевикам, эсерам, анархистам и прочим социалистическим группировкам с тем, чтобы они могли вписаться в политическую реальность Советской России.
Первой серьезной попыткой выхода из создавшейся ситуации стал проходивший в декабре 1920 г. VIII съезд Советов. Однако основными защитниками «мягкой» крестьянской политики, а также приверженцами демократизации политической системы Советской России на нем выступали умеренные социалисты. В свою очередь, большевики прорыв в аграрном секторе предполагали осуществлять за счет расширения продразверстки вплоть до семенного фонда, насаждения посевкомов и централизованных планов засева, преобразования единоличных хозяйств в коллективные. Апогеем военно-коммунистической ментальности становится рассмотренный на VIII съезде Советов Государственный план электрификации России (ГОЭЛРО). В прежней историографии он рассматривался как вполне реалистичный и даже успешно и в срок выполненный. Однако, как справедливо замечает современный исследователь А. К. Соколов, к таким выводам можно прийти только при условии, если низводить всю философию плана ГОЭЛРО лишь к числу построенных электростанций и количеству выработанной электроэнергии. Но в реальности план ГОЭЛРО – это комплексная программа широких коммунистических преобразований в соответствии с новейшими приемами научной организации труда и самыми современными технологиями, которые тогда отождествлялись с электрификацией. Центральной идеей плана выступала попытка обновить всю структуру производительных сил России. Предполагалось, что крупные электростанции дадут энергию фабрикам и заводам, заставят переходить на современные станки, повысят культуру и рабочую дисциплину. Малые же электростанции будут способствовать обновлению сельскохозяйственного труда, приведут к новой аграрной революции, созданию коллективных хозяйств, обеспечат прочную смычку города и деревни.
Важное место в идейных исканиях, которые были направлены на преодоление кризиса «военного коммунизма», занимала дискуссия о профсоюзах. Она развернулась в конце 1920 г. и продолжалась в течение нескольких месяцев. Завершилась она только на X съезде РКП(б), принявшем решение о переходе к нэпу. В ходе дискуссии сформировалось несколько течений. Так, «Рабочая оппозиция» настаивала на демократизации советского общества и предоставлении профсоюзам права регулировать экономику страны. Группа «демократического централизма» ратовала в основном за то, чтобы ключевое положение в государственном аппарате принадлежало не забюрократизированному центру, а местным партийно-хозяйственным элитам. Со знаменитым лозунгом «завинчивания гаек», всемерной централизации и огосударствления в дискуссии выступил Л. Д. Троцкий. С близкой к Троцкому, но более мягкой платформой (так называемой буферной) выступил Н. И. Бухарин. Наконец, «платформа десяти», которую поддерживали В. И. Ленин, И. В. Сталин, Г. Е. Зиновьев, Я. Э. Рудзутак, выдвигала идею профсоюзов как «школы коммунизма», то есть фактическая власть должна была оставаться у партии, но элементы самоуправления допускались и на низовом уровне. На первый взгляд дискуссия шла о сравнительно узком вопросе – профсоюзной практике. Однако на самом деле проблема стояла шире. Рабочий класс оставался титульным для Советской власти. Расширение его демократических прав означало бы расширение демократии в жизни общества в целом. Дискуссия о профсоюзах касалась и народно-хозяйственных вопросов. Главное, что она помогла понять советскому руководству, что без выхода из системы «военного коммунизма» преодоление кризиса невозможно.
Причины победы большевиков в гражданской войне
Гражданская война, расколовшая тело нации, имела для России тяжелейшие последствия, которые были усугублены военной интервенцией иностранных государств. Не считая экономических, культурных, нравственных потерь, война принесла громадные людские жертвы. В различных научных трудах и публицистике говорится о 10, 12, 20 млн погибших. В значительной мере эти данные завышены. Характерно, что тенденция к завышению потерь в гражданской войне обнаруживается уже в советской историографии. Во-первых, это позволяло затушевать истинные причины экономического кризиса на последнем этапе гражданской войны. Во-вторых, это помогало обличать интервентов и белогвардейцев в их зверствах. Теперь колоссальные потери в гражданской войне служат доказательством порочности революции и большевистского режима.