SoSущее

Его элементарно оплевали. Точнее, заплевали, потому что едкая густая слюна покрыла его тело сплошной вязкой коростой. А потом, потом его… Да, кажется, его облизал чудовищный змей.

И не просто облизал. От взрыва спас…

Деримович оторвал голову от гранитной набережной и посмотрел туда, где начинались его злоключения в качестве посвящаемого.

Змей. Бедный змей. Нет, не медный. Бедный и большой змей. Очень большой. Его развороченная взрывом голова лежала на противоположном конце пруда. А прямо здесь, в нескольких метрах от его глаз из воды высовывался хвост Ромкиного спасителя. В свете луны и бликах от фонарей хвост казался металлическим.

Спасаться… — и Деримович, оставляя за собой след из сползающей шкуры, совершил еще несколько пластунских движений а-ля человек-рептилия.

Он ожидал чего угодно: автоматной очереди от притаившихся в деревьях раненых бойцов, встречи нос к носу с головой Ильича, сползшей с куцего знамени (кстати, как там у вождя было с зубами?), не удивился бы и терафиму неугомонного Стеньки, и даже сам вляпавшийся Озар, пришедший наконец-то отомстить за все унижения, причиненные ему Сетовым отродьем, не вызвал бы у него такого приступа безысходного гнева, как этот полный коварства и изощренной подлости поступок…

Поступок Большого Змея, а точнее, его ожившего хвоста. Да, это он, недавний его спаситель и заступник, теперь не менее эффектно выступал в роли загонщика жестоковыйного неофита. Этот черный, блестящий, обхватом со столетний дуб хлыст поначалу просто легонько подвинул его в нужном направлении, а когда Ромка попытался дать деру, поддал ему так, что неудавшийся дезертир пролетел метра три, прежде чем рухнуть на мощеный стилобат. И, чтобы у неофита не оставалось сомнений в существе наказания, хвост легко, как фанерку, одним ударом перебил рядом с ним гранитную плиту. Делать было нечего — пришлось идти к черному пролому в стене.

Не решаясь войти внутрь тоннеля, Деримович встал между колонн и, поглядывая на змеиный хвост, преградивший путь к отступлению, стал изучать обстановку. Нет, назад определенно хода нет. Змей шутить не станет. Тем более безголовый. Похоже, у него одни инстинкты остались, как у его телохранителя. Жаль только — наоборот инстинкты.

А вперед… вперед, пожалуйста, по всей видимости, путь вперед открыт. Стоило ему произнести про себя «открыт», как туннель тут же осветился тусклым желтым светом. Но его было достаточно, чтобы увидеть предстоящий этап его прохождения к Храаму Дающей. «Так, — Деримович шептал про себя цифры… — всего четыре пролета лестницы по семь ступеней отделяют его от зала Славы. Наверное, это что-нибудь значит, 4 по 7. Наверняка, как и числа, заложенные в боковой пандус, который ему так и не удалось пройти. Там, наоборот, пролетов 7, а ступенек в каждом 9. Он сосчитал. Теперь он все считает… А потому что здесь, у этих ненормальных, везде цифры и коды. Адельфы эти, не к ночи будь помянуты, вместо того, чтобы по-людски принять достойного кандидата, устраивают тут…»

Ступенек под ногами семь, лампочек над головой восемь горит. Пытаясь что есть сил утихомирить внутренний ужас, Ромка незаметно пересек невидимую линию входа в тоннель. Он вспомнил лежащий перед Онилиным план мемориала. И это святилище… Он опять задумался, пытаясь соотнести лево-право на карте и здесь. Огня. Точно — огня, а слева — воды… Вспомнить бы какой, живой или мертвой… Но это потом. Ему бы из пламени выбраться.

И Огонь не замедлил себя ждать. Толстый столб синеватого пламени вырвался перед ним из одной стены и тут же вошел в другую. При этом шероховатая поверхность туннеля оставалась целой. Ни дырок, ни подпалин. Деримович отпрыгнул назад и хотел уж было дать деру, но черный хвост позади него нервно хлопнул по граниту. Ромка замер, пытаясь трезво обдумать свое положение, хотя и понимал, что мысль перед этим бессильна. На то оно и посвящение, чтобы мозги в тупик ставить.

А ведь предупреждали. И чего он полез? Мало из знакомых титек текло, так ему перси Дающей подавай. Получил… Фашист гранату, а он свой персональный плазменный крематорий.

А ведь огонь действительно странный. И он реально больше похож на плазму или на электрический разряд, чем на привычное пламя. И не видно, откуда он берется и куда исчезает. Ромка осмотрел свои руки. Только теперь он заметил, что левая стиснута в кулак до состояния монолита. Он с трудом разжал онемевшие пальцы. На ладони лежал СОСАТ, о котором он успел позабыть, но инстинктивно берег. Значит, не все еще потеряно, если чутье работает. Правда, оптимизм его несколько поостыл, когда он увидел, что и правая рука его не пуста — в ней брошенная в него и совершенно бесполезная шапка, на которой все еще болтались куски содранной вместе с ней «плевой» кожи. А может, и кожи оплевывания, из которой он практически вылез. Чертовщина какая-то. Хотя не исключено, что и эта мерзкая кожа — часть ритуала, о котором он, увы, ничего не знает.

Итак, у него есть шапка, СОСАТ и немного знаний. Действительно, немного. А впереди — четыре пролета лестницы через бетонный туннель к залу Славы. А потом озеро горючих слез, курган, а дальше — полный туман. Ясности немного. Теперь ему оставалось решить, что делать. Бежать назад или вперед. Под черный хвост иль этот огнемет? — ни с того ни с сего ожил в нем проэтический вирус. Он даже засмеялся, вспомнив героическую борьбу наставника с рифмической заразой.

«Агнимёт-уипёт», — заключил Ромка, пытаясь рассмешить свою насмерть перепуганную сторону. Сторону натуры, разумеется. Ту, которая все еще человеческая, увы, слишком человеческая.

Ромка размахнулся и бросил в туннель шапку. Место первой вспышки она успешно преодолела, ткнулась в низкий потолок и уже решила благополучно прилечь между вторым и третьим пролетом, как мощный столб пламени буквально протек через нее, после чего шапка, не сдвинувшись ни на йоту, превратилась в черный ком, подобный тому, который остается после сожжения вороха бумаг. И этот ком медленно спланировал на гранит и распался в тонкий слой праха.

Деримович почему-то вспомнил вырезанную над входом в святилище надпись: «НАВСЕГДА СОХРАНИТ НАШ НАРОД ПАМЯТЬ О ВЕЛИЧАЙШЕМ».

Сохранит, это точно. После этого крематория-агнимета только память о нем и останется. Добрая или не очень — не столь важно.

Роман представил себе этот агнимет в действии, но при этом перед ним почему-то не вспыхивали огненные столбы, а красовалось само слово, которое, как он искренне считал, пишется именно так, «агнимет».

Хватило бы у кого наглости назвать в сложившейся ситуации Деримовича невежей? Нет, и не в силу сострадания к загнанному в угол недососку, а по другому критерию, имя которому «практика». И еще по причине присущего кандидату высшего, сокрытого от профанов знания, того самого, что, живя глубоко внутри, позволяет принимать гениальные решения, основываясь на банальных ошибках. Того озарения, которое дается далеко не всем, даже из среды гельмантов. Но при этом самый последний лох, не лишенный природного дара размышлять трезво и практически, может оценить силу такой неформальной интуиции. И только особые представители ученой лохни, лишенные какого бы то ни было воображения, но при этом называющие себя интеллигенцией, будут фыркать и говорить о варварском невежестве недоученного овулякра.

Какая, по сути, разница, в результате какого умственного процесса Деримович сумел деконструировать ведического бога огня, выловленного им на грамматическую ошибку? Главное — результат. Агни — это не Гни. А гни — это глагол.

— Агни, — позвал в СОСАТ жаркого бога Роман.

И Агни отозвался — четыре горизонтальных столба пламени пронзили пространство перед ним.

Роман вплотную подошел к ближайшему. Странно, синеватое пламя казалось чрезвычайно жарким, но тепла от него не шло. Если бы не шапка, он бы решил, что это оптический обман, в который можно шагнуть без вреда для здоровья.

Но это не обман. Вот она, крошечная горка пепла на втором лестничном пролете.

— Гни, — торжественно сказал он, зачем-то подняв вверх руки.