SoSущее

Займет-не-займет, а Ромка решил мало-помалу ползти в сторону лестницы.

Правда, когда он вынырнул за очередной порцией воздуха, его ждало двойное разочарование. Первое заключалось в том, что разделительная линия, незначительно поднявшись вверх, замерла где-то на уровне пупка. И второе: ослепленный взрывом страж на звук стрелял почти так же метко, как и на глаз. И, кажется, он совсем не собирался умирать.

Деримовичу пришлось снова нырнуть в бассейн и задуматься о второй части заклинания. Апис-ляпис, получается, действует на нижнюю часть тела. Как раз до пупка. А на верхнюю? Кто из камня еще там являлся или в камень обращался? И какой из многочисленных камней предания? Краеугольный? — Был такой. Основания? — Черти что. Бесполезняк, подумал в сердцах мист и, чувствуя, как от удушья поплыла голова, поспешно вынырнул. Слишком поспешно. Прямо под черное дуло, которое смотрело ему в глаз до того уверенно, что можно было подумать, будто оно само, а не обезумевший исполин, искало цель.

Какая-то неимоверная, глухая, как ватное одеяло, тишина повисла над курганом. Ромка не дышал, хотя и находился на воздухе, не дышал и защитник-гигант, то ли отслеживая звуки-цели для финального выстрела, а может, и вовсе не нуждаясь в этой человеческой слабости. Теперь стоило Ромке шевельнуться и все, прощай молодость, титьки-митьки и прочие радости вновь испеченного олигарха.

Но он не шевельнулся.

Он просто нашептал СОСАТу только что придуманную им по типу митьки-титьки белиберду[228] для окончательного вляпывания свободного героя. «Митра-Петра» — так звучала она.

Надо же, он и слыхом не слыхивал, что Митра сам из петрогенов, то есть рожденных из камня героев. А Петр — последний в их ряду.

Но он все же успел, Митра кургана, нажать на курок.

И все могло разом окончиться.

И стоящий на входе кандидат в олеархи-сосунки так бы и остался лежать на самых дальних подступах к Храаму.

Без геройской чести и траурных почестей. Просто еще один недососок-гельмант, оставшийся по ту сторону «⨀».

Да, все бы произошло именно так, но код «Митра-Петра» оказался правильным.

Ключом запечатывания. Клависом ляписа[229].

Да, он нажал на курок, неистовый страж Родины-матери.

Только пуля не дошла до края ствола, вовремя слившись с ним в единое скульптурное целое.

Словно почувствовав на себе омертвляющий взгляд Медузы, герой-защитник сделал отчаянную попытку повернуться в сторону наглеца, чтобы достать его чем угодно: руками, зубами… нет, уже поздно. Бетонная корка, быстро застывавшая на его теле, сковала движения гиганта, и его отчаянный порыв сделался тем, чем и был ранее — пластической находкой ваятеля[230]. И только глаза околдованного словом исполина какое-то время провожали неофита испепеляющим взглядом. Он-то и оставил в затвердевших очах монумента таинственные черные дыры.

Уставший кандидат в сосунки, вынув изо рта уже дважды спасший его от смерти СОСАТ, вяло поднимался по лестнице, забыв обо всем, что ему предстояло сделать на следующих ступенях посвящения.

И зря.

— Стоять, сука! — раздался скрипучий голос, когда Деримович поравнялся с уходящей вверх стеной.

Неожиданно, и нельзя сказать, что обнадеживающе.

Ромка повернул голову в направлении звука, но никого не увидел. Только густые тени на рельефе подсвеченной стены.

Он сделал еще шаг. Стена издала треск, как будто от нее откололся кусок камня, и вслед за ним послышалось металлическое клацанье затвора.

— Стоять сказано! — раздался другой голос.

Деримович поднял голову вверх и увидел, как шевельнулись на стене тени, рождая скрежещущие звуки, потом от нее отделилась какая-то серая масса и потянулась к нему. Ромка сделал шаг назад, и тут же над ним вспыхнула огнем высеченная в бетоне надпись: «Ни шагу назад».

Когда-то этот призыв относился к защитникам Сталинграда, но теперь явно адресовался ему.

— Назад ни шагу, — басовитым многоголосием донесся от стены и устный приказ.

И вся она вдруг ожила движением. Все вмурованные в стену лица, фигуры, руки и ноги, — всё зашевелилось разом, словно бы пытаясь освободиться от бетонного плена. Вот гигантская лапища, выдравшись из стены по локоть, пытается помочь крохотной по сравнению с ней голове. Вот отделился от серой поверхности ствол автомата и бросил на рельеф длинную тень. А чуть поодаль боролась с каменным пленом четверка солдат, построенных в шеренгу для неведомого марша, да с тем и брошенных. Их широким плечам было тесно в бетонных шинелях, а на суровых лицах запечатлелось страдание и, скорее, не от телесных мук, а из-за невозможности выбраться из каменного плена. Выбраться, чтобы исполнить приказ убитого командира, чтобы выстоять и разгромить давно истлевшего врага.

Засмотревшись на оживающий бетон, Ромка чуть не попал под каблук вынырнувшей из торца ноги. Отскочив в сторону, он выругался и увидел нечто такое, от чего можно было сойти с ума.

С противоположного рельефа, в который также вмуровали, наверное, с роту солдат, на него смотрел целый лес стволов. До смерти перепуганный кандидат инстинктивно подался назад и наткнулся на что-то твердое. Это была стена. Его стена…

После этого касания все стало происходить как будто во сне, где у предметов нет четких границ и очертаний. Застывшие формы сделались податливы, стена его затягивала: вначале на грудь легли бетонные пальцы, из которых выглядывала ржавая арматура, потом чья-то железная пятерня схватила его за пятку. Единственное, что он успел сделать перед тем, как исчезнуть в бетонной толще, это закинуть в рот средство связи сосунка — дар Онилина, спасительный СОСАТ.

Церемониальный заплыв в ночных водах Внешней Волги в эти предстартовые минуты напоминал скорее операцию по спасению пассажиров затонувшего лайнера «Красная Заря», чем спортивное состязание, — до того растерянно и обескураженно выглядела переминавшаяся с ноги на ногу команда пловцов. Лишь немногие из участников знали, что заплыв случится не утром, при стечении как бы просочившихся журнашей и просто зевак, а ночью, по грозному окрику Зовущей. Остальные, не имевшие доступа к инсайду, все те, кто еще недавно рвался попасть на суперэлитарную тусовку, включая опазицию, несертифицированных олигархов и прочих недоношенных, — во всей этой массовке настроения царили отнюдь не радужные. Кто-то боялся холодной воды, кто-то лунной ночи в темной воде, кому-то вообще Волга, да и вся эта камарилья с купанием были поперек горла, но дела на земле Дающей строились так, что, не преодолев воды влажные, в финансовые реки было не войти, потому и терпели купальщики немыслимые в обыденной жизни унижения — стояли, ждали, тряслись…

Его, онилинского сигнала ждали. Да-да, не свистка этого струганого локапалы, тонущего в волнах обожания, а четкой команды «пошли» — от главного церемониарха сегодняшних Овулярий.

Не простых Овулярий.

Больших.

Можно сказать, исключительных.

Вот они, красавчики, адельфы верные. И что за дивная картина в сплоченных рядах! Посмотрел бы кто сейчас на участников заплыва с той стороны «⨀», ни за что бы не поверил, что такое возможно. Когда правые и левые, красные и голубые, белые и коричневые стоят на берегу тихо, мирно, прямо как звери в засуху у единственного водопоя. Ни жарких споров, ни испепеляющих взглядов. Куда подевалась классовая ненависть, почему затух огонь борьбы и кто развеял пепел Клааса[231], который больше не стучит в горячие сердца? И самое главное, кто бы смог ответить на все эти вопросы?

Есть такой ответчик. Платон Азарович Онилин. Он точно знает, для чего затихла на волжском берегу борьба, почему представители пятой колонны мирно сосуществуют с адептами пятой империи, а непримиримая опазиция охотно смиряется с бандитствующим официозом. Не скроешь от опытного церемониарха тайну начал. Ибо все хотят быть: если не сосунками у груди Дающей, так хотя бы в поле всеобщего внимания.

228

Белиберда — магические заклинания, произносимые без участия сознания, но при этом приводящие к нужному результату; одна из составных частей так называемого «пути дурака»; от сочетания тюркских слов: белми (не знает) + берде (?ничего). — Вол.

229

«Ключ камня» в буквальном переводе с латыни. — Вол.

230

Если проследить метаморфозы каменного героя, то можно заметить, что конечный результат, запечатленный ваятелем, зеркально отображает тот, который наблюдается на Мамаевом кургане нашего мира. — Вол.

231

Возможно, здесь упоминается магическая процедура «снятия клаассовой порчи». Клаас — сожженный на костре отец Тиля Уленшпигелся. Его пепел, который Тиль носил в мешочке на груди, «стучал» ему в сердце, толкая на безрассудные поступки. — Вол.