SoSущее

Проблема оказалась несложной. Довольно быстро Артем нашел в Сети несколько онлайн-планетариев, и, хотя все они были неуклюжи для того, чтобы по типу события определить его дату, он почему-то не сомневался, что пролог, а может быть, и эхо описываемых в книге событий он и наблюдал сегодня ночью на острове Крит. Только не в песках того, что стоит на противоположном от Мамаева кургана берегу Волги, а на том, который расположился ровно по центру Средиземного моря…

Он проверил свое предположение в нескольких астрономических моделях. Сомнений быть не могло. Подобное сочетание звезд и светил в день Больших Овулярий для сентября в этом столетии было первым. И это сочетание приходилось… приходится… на… да, несомненно, на завтрашний день.

Волопас попытался коротко воспроизвести в памяти события прошедшей недели, начиная с момента получения Откровения и заканчивая бегством с острова в компании своего ассистента Антона, растаманского вида Марьяна, бывшего личным драг-сомелье владельца яхты «Паллада» Микаэля Семиразина, и двух неземной красоты артисток оригинального жанра: женщины-сирены и женщины-змеи, покинувших вместе с ними борт «Паллады». А ведь и правда, с того вечера в тихом центре Москвы, когда в его жизнь вторгся некий Богг, не прошло и недели. Недели, растянувшейся для него в целую вечность.

Начиналась она весело: вечеринка в хамонерии грешила излишествами, причем такого рода, какого он не позволял себе уже лет десять: полусырой окорок под темное, плотное и тяжелое, как венозная кровь, испанское вино. Фламенко, как и хамон, было не менее настоящим — пронзительно резким по звуку, с острыми, будто нож ревнивца, выпадами танцовщиц, чуть не ломающих вытянутые дугой спины, с выставленными вперед подбородками, порхающими пальцами и горящими черным огнем глазами. Красавицами в гламурном смысле исполнительниц назвать было нельзя, но восхищающими и манящими — запросто. Тогда, после обильной дегустации, стараясь не выпускать из вида Антона, который пристроился к сцене и норовил коснуться быстрого черного ботинка ближней к нему танцовщицы, Артем тренировал свои гипнотические способности на двух симпатишных дурехах, просочившихся на заседание клуба с целью отлова какого-нибудь еще не подцепленного на крючок «папика».

Не давая ни одной из охотниц преференций, Артем наблюдал за их быстрыми взглядами, бросаемыми то на его запястье, то на затылок и уши, которые, в соответствии с «папиковыми» стандартами, вероятно, требовали ежедневного внимания личного цирюльника. Спутникового пейджера, помещенного в титановый корпус и замаскированного под обыкновенные электронные часы, разумеется, не было в «кратком перечне олигархических атрибутов», и это, наряду с подчеркнутым вниманием, которым пользовался «кандидат в папики» в клубе «Хам/On», доводило юных рыбачек до состояния бурридановых ослиц, хотя участь наших симпатяшек облегчалась тем, что для них альтернатива выбора пролегала не между двумя столпами баблополучия, а целиком помещалась в гамлетовское «быть или не быть», точнее, «кадрить или не кадрить» единственного этого. А еще эти дурацкие, убранные в косицу седые волосы, спадающие на мощные плечи, эта трехдневная небритость — так выглядят арт-бездельники, бывшие чемпионы, вечно ищущие продюсеры, фотографы и прочие унтерменши, которые и сами не прочь прильнуть к какой-нибудь взбрыкнувшей пергидрольной баблобабульке.

Волопас зажмурил глаза: то ли от воспоминаний об этом, как ему казалось, последнем беззаботном вечере его жизни, то ли от полоснувших по лицу солнечных лучей, ворвавшихся в идеально чистый иллюминатор, — не поднимая век, он улыбался чему-то такому, чего нельзя описать, ухватить, вернуть и тем более купить. Так улыбаются засыпающие дети, греющиеся на солнцепеке коты, бабушки и дедушки, ведущие на детскую площадку шалунов-внучат…

На слове «Внуково», произнесенного мягким женским голосом, он очнулся. Открыл глаза. Посадочная полоса, которой вот-вот должно было коснуться шасси самолета, почему-то уходила вниз. В мастер-сьюте за стеной кто-то пронзительно высоким голосом завизжал, и вслед за этим звуком послышалась успокаивающая мужская речь. Единственно, что удалось разобрать Артему, это произнесенное в мягкой манере имя Мелани. Такой английский характерен для индусов, пакистанцев и тайцев. Потом послышался голос той самой напуганной Мелани, которая откликнулась на реплику условного «индуса» странным для англоязычной компании возгласом «ага», после чего приоткрытая дверь, разделяющая салоны, захлопнулась и отрезала от него продолжение диалога.

Он до сих пор не знал, кому принадлежит этот роскошно отделанный «Гольфстрим». Их подобрали на Крите как диверсантов: на военном аэродроме, в ночи, без документов, багажа и не вполне одетых. Вежливо проводили в гостевой салон, усадили в огромные кожаные кресла; а замерзшим в своих концертных костюмах девушкам выдали уютные, пахнущие свежестью халаты. Все было обставлено без суеты и лишних вопросов, как будто их забрал не бизнес-борт, а десантный транспорт, прилетевший за уцелевшими партизанами. За весь полет лишь на мгновение приоткрылась разделяющая салоны дверь, и пара внимательных карих глаз, принадлежащих мужчине средних лет и восточной внешности, окинула быстрым взором беглецов, но, встретившись со взглядом Волопаса, в доли секунды вновь сделалась безучастной. Несмотря на краткость открывшейся сцены, Артем успел мысленно сфотографировать всех расположившихся на кремовых диванах пассажиров. Несколько лиц показались ему знакомыми, хотя в силу неуловимого физиогномического сходства высшей европейской знати, он мог и ошибиться. Но его гипотезу о присутствии на борту князя Монако и потомка Старца Горы можно было проверить: годы тренировок зрительной памяти позволяли ему держать картинку в голове во всех деталях достаточно долго для того, чтобы впоследствии сравнить ее с изображениями из картотеки.

Проводив взглядом молочно-белое облако, Волопас вновь вернулся в тот, отмеченный Боггом московский день… Было уже совсем поздно, точнее, рано, поскольку полночь осталась далеко позади, когда какая-то неведомая сила вырвала его из объятий юных охотниц. К тому моменту Артем уже знал, как их зовут: Диана и Ника. Идеально вписанные в роль имена симпатюль скорее всего были рабочими «никами», но юные ловчихи не прокололись ни разу. За крепкое усвоение легенды — честь им, хвала и светская слава. Но тогда, наверное, им показалось, что удача покинула их. Иначе как объяснить неожиданное охлаждение к ним «папика». И такой поворот охотничьего дела только усугубил уверенность юных львиц в том, что карась действительно стоил того. Изображающий олигарха жиголо уж точно бы не отказался от мелких услад. По крайней мере, на месте. А этому дундуку с косичкой, ему-то, что? не понравилось? Что сразу не впились?.. Не похоже, карась по виду из терпеливых… Жена пасет? В хамонерии — вряд ли. «Хам/On» на бордель не похож. А если другие цацы в гареме ждут-томятся? Будь так, можно было бы и посоревноваться, кабы знать заранее, что за фрукт. А вдруг не фрукт вовсе, а овощ? Или, хуже того, ботан? А то, не приведи Богг, подстава ментовская… Поэтому, чтобы без церемоний обслуживаться, одеваться надо так, как людям положено: «вотч-код» соблюдать да стричься по-человечески, — тогда и без игрищ можно. А так, поди, угадай, что за ним числится, бабла суммища или лошиного ума уймища.

В ту «Хам/Onскую» ночь, изрядно нахамонерившись, домой он вернулся под утро. Туго соображая после жестокого хереса, упавшего на сладкую малагу, разбавившую, в свою очередь, зрелое каталонское, сел за комп. Просмотрел почту. Заглянул в «Скайп» и «Сезам». Ничего, достойного внимания, там его не поджидало.

Встав из-за стола, он решил отправиться спать. Почистил зубы и… почему-то вернулся на рабочее место.

Открыл папку с так называемым Откровением Богга. Из трех находившихся в ней файлов он щелкнул по letterfromfuture.html, и файл выскочил в «Опере», красуясь длинным, не помещавшимся в одной строке, заголовком. Таким: «Письмо из прошлого в будущее Вячеслава Лебедкина, составленное 4 октября 1957 года, с полученным ответом от тезоименитого правнука и последовавшими вслед за этим действиями».