Страница 1 из 102
Ша Форд
Аномалия Шарли
(Аномалия — 1)
Перевод: Kuromiya Ren
ГЛАВА 1
Май 2412
— Что с ней такое?
Предложение звучало эхом на фоне моих ранних воспоминаний. Этот вопрос с нажимом на последнем слове был идеальной основой моего детства:
«Что с ней такое?».
Я все это помнила. Я пряталась в нашей гостиной, свернувшись калачиком в гостевом кресле, потому что мне неудобно было сидеть на семейном диване. Мне вообще было нехорошо, если честно: слизь текла из носа и все тело болело. В горле горел огонь, а в голове были ножи. Все плыло, крутилось в комнате. Ничто не оставалось неподвижным дольше нескольких секунд.
Мои родители боялись подходить ко мне. Они сжались в дальнем конце комнаты, перешептываясь. Я видела, как палец моего отца сильно давил на зеленую кнопку вызова на семейном интеркоме. Они звонили в больницу — им сказали подождать минутку.
Но моя мама никогда не умела ждать.
— Прошу прощения? Прошу прощения? — она постукивала скульптурным ногтем по динамику связи. Я знала, что она была расстроена, потому что никогда не делала ничего, что могло бы повредить ее ярко-красный лак. — Не могли бы вы сказать нам, что происходит?
— Они нам скоро ответят, милая, — мягко напомнил ей папа.
Он был спокойным, сильным — тот, кто научил меня бросать мяч, заботится обо мне, хотя я не такая крепкая, как другие дети. Он говорил, что сейчас я немного отставала, но однажды я их всех обгоню. Он говорил, что дети, которым приходится работать немного усерднее, всегда выигрывают больше всего. И я ему верила.
Он никогда не давал мне повода ему не верить.
— Я не могу в это поверить, — шипела моя мать себе под нос. — Разве они не знают, кто мы?
Она возмущалась — не ради меня, а просто ради того, чтобы возмутиться. Это был ее любимый голос. У моей матери было много голосов; она носит много шляп. Ее работа — звучать убедительно, и почти все ей верили.
Я просто хотела ей верить.
— Нет, я не успокоюсь! — завизжала она, когда мой отец снова заговорил тихо. — Моя малышка страдает, и эта ужасная женщина держит нас на паузе! Взгляни на нее, на мою бедную маленькую Шарлиз…
Я слышала беспокойство, но не видела его. Ее лицо было гладким, как стекло — красивое, неотражающее стекло. Блеск свежевымытого окна.
Я видела прямо сквозь нее.
— Сэр? — из динамика раздался женский голос.
— Вовремя! — сказала моя мать.
Отец опустил руку ей на плечо. Ему было разрешено прикасаться к ней: они женаты и жили в уединении собственного дома. Но трогать на публике было неприлично, да и при мне они редко касались друг друга.
Что-то было не так.
— Да, мэм, мы все еще здесь. Что мы можем сделать? — сказал он.
— Ну, по нашим оценкам, ваша дочь нуждается в немедленной помощи. Я посылаю фургон к вам…
— Двадцать семь, Тришейд Драйв, Рубин, — быстро сказал папа.
На другом конце возникла пауза. И женщина ответила:
— Да, сэр, мы знаем. Фургон будет через пять минут. Пожалуйста, убедитесь, что ваша дорога свободна.
Фургон? Из больницы? Я не знала, что это значило, но начинала волноваться. Комок размером с кулак набухал в моем горле. Когда я попыталась сглотнуть, обожгло так сильно, что из глаз потекло — и как только это началось, я не могла это остановить.
Это было страшно и странно. У меня никогда раньше ничего не выходило из глаз. Они текли целых пять минут, пока больничный фургон добирался до нашего дома. Я задыхалась, дрожала — мое тело, казалось, хотело вытолкнуть как можно больше влаги. Мое горло болезненно расширилось от звука, которого я никогда раньше не издавала. Шум, сопровождающий влажность, шум, сопровождающий каждую новую волну боли.
Мне было всего шесть лет, и я жила очень защищенной жизнью. Я пока не знала, что значило выть. Я не знала, что значило плакать. У меня не было слов, чтобы описать чувство сгорания заживо изнутри.
Но в течение следующих двенадцати лет я научусь.
— Пожалуйста, очистите территорию.
В гостиную ворвалась небольшая армия медработников. На них были толстые резиновые костюмы, закрывающие все тела, с капюшонами и прозрачными лицевыми щитками. На белых костюмах были выбиты красные кресты: маленькие кресты на каждой руке и большой — на груди. Их голоса проникали через круглые скрипучие динамики посредине щитков; их резиновые тела скрипели при ходьбе.
Из-за костюмов и шума я боялась, что это могли быть монстры.
— Сэр? Мэм? Нам нужно, чтобы вы очистили территорию, — снова сказал медработник.
Мои родители задавали вопросы. Я слышала их голоса, но не могла сосредоточиться на словах: один из этих скрипучих резиновых монстров направлялся прямо ко мне.
И я окаменела.
— Мисс Шарлиз?
Его костюм громко скрипел, когда он сел на корточки перед моим стулом. Динамик закрывал нижнюю часть его лица, но сквозь щиток я видела его глаза: ярко-голубые, как у моего папы. Его брови были светлыми, а не темными, но его глаза были достаточно близко, чтобы меня успокоить.
— Как вы себя чувствуете, мисс Шарлиз?
— Плохо, — выдавила я. Так больно было выдавливать единственное слово. Мои глаза снова наполнились слезами.
Если медбрата и беспокоили мои опухшие щеки и насморк, он этого не показывал. У него было гладкое и ничего не выражающее лицо, как у моей матери — и как у остальных жителей Далласа. Их лица редко делали что-либо, кроме как оставались спокойными и красивыми. Иногда их губы могли приподниматься или, в моменты крайнего разочарования, опускаться в уголках.
Я бы, наверное, не заметила, как выглядели их лица, если бы мое было таким же, как у всех. Но это было не так.
Мое лицо иногда искажалось. Он искривлялось, когда я злилась, была счастлива или расстроена. Я не могла ничего поделать. В первый раз это случилось в первый день в школе. Наш учитель попросил нас нарисовать картинку, а рисование мне больше всего нравилось. Когда экран моего стола погас, и я увидела палитру цветов, из которых мне нужно было выбирать, мои губы изогнулись и широко раскрылись.
Я показала зубы перед всем классом. Я должна была показывать зубы только тогда, когда чистила их — в ванной за закрытой дверью. Это была одна из тех частей меня, которую никто не хотел видеть.
Другие дети шептались об этом до конца дня; мой учитель отправил меня домой с запиской. Моя мать накричала на меня. Губы моего отца опустились.
Я не могла контролировать то, как выглядит мое лицо.
Так что с тех пор я скрывала это.
Мои волосы были длинными и непослушными. Когда я наклонила голову, они скрыли мое лицо, как занавеска. Я видела весь мир так. Но мир меня не видел.
— Можете посмотреть на меня, пожалуйста?
Я сделала, как сказал медбрат. Он залез в один из резиновых карманов и вытащил маленький квадратный предмет на ладони.
— Вы знаете, что это?
— Куб, — прохныкала я.
— Отлично. Можете положить большой палец на маленькую кнопку сверху? Тут… хорошо. Нажмите на нее.
Я держала большой палец на месте несколько секунд, пока куб загорался. Обычно я была бы рада увидеть его: только полиции, больнице и мэрии было разрешено носить с собой кубы. Они знали все обо всех в Далласе и могли заставить маленькие парящие объекты появляться в воздухе.
Ряд огней поднялся от вершины куба и собрался в изображение моего личного файла.
— Подождите секунду, мисс Шарлиз. Я просмотрю это.
Мой файл представлял собой простую синюю папку, оборотную сторону которой украшал один из моих школьных рисунков. Каждый год я выбирала новый. Первым был рисунок солнца. На этот раз это был улыбающийся фиолетовый кот, и то, как его хвостик обвивал пухлые лапки, меня радовало.
Другая сторона папки была заполнена моей личной информацией. Больница должна знать обо мне все, чтобы они могли помочь, когда я ранена; полиция должна знать, чтобы найти меня, когда мне понадобится помощь.