Золотой скорпион

Глава 54

Маша Рокотова и раньше не любила командировки. Не любила покидать свой город, своих детей, родителей. Чувствовала себя такой одинокой вдалеке от дома, от близких, от друзей! Всю дорогу и уже поселившись в гостиницу она думала о Мите Гуцуеве. Если ученые не ошиблись, то Архангельск – его родной город. Конечно, все это слишком невероятно, чтобы поверить до конца и без сомнений, но Рокотова уже не раз сталкивалась со всеми чудесами и странностями, которые творились в лабораториях компании «Дентал-Систем».

Глядя в окно гостиничного номера, Маша думала о том, что Митя, наверное, и не успел запомнить город, в котором родился. Ведь он был совсем крохой, когда его увезли отсюда. Он даже не помнит толком: брат у него был или сестра. И маму свою даже описать не смог. И все-таки здесь его родина. Может, потому он и рвался из Ярославля на поиски этого места. Там, где хорошо было Маше и ее семье, Мите было пусто и одиноко. Ярославль был чужим для него и родным никогда не станет. Если сейчас все окажется ошибкой, если она не найдет его мать, Митя все равно убежит, и Бог знает, что с ним случится на этом долгом и вряд ли обреченном на успех пути.

Сегодня она ничего не сделала. Поезд прибыл слишком поздно, и Маша не успела найти тот самый дом, который был отмечен на фотографии со спутника. Еще в поезде она крутила карту города и пыталась понять, где эта улица, где этот дом. В Ярославле не удалось найти хорошую интерактивную карту и совместить с фотографией. Точек примерного совпадения могло быть пять-шесть, не меньше. Рокотова решила, что обойдет их все.

Номер «Бизнес-Центр-Отеля» был очень уютным, Маша приняла ванну, накинула голубой махровый халат и устроилась на широкой постели перед телевизором. Смотреть особенно было нечего, ни фильмов, ни новостей по центральным каналам. Новости были только по местному телевидению.

– …подал в отставку. Нашему корреспонденту удалось встретиться с Павлом Иловенским, который находится сейчас в Архангельске, и побеседовать с ним.

На экране появился Павел на фоне какого-то административного здания, за его спиной виднелась красная вывеска, но золотые буквы отсвечивали на солнце.

– Павел Андреевич, не могли бы вы прокомментировать слухи о вашей неожиданной отставке, – попросила корреспондентка.

– Это не слухи, – с улыбкой и щурясь от солнца ответил Павел. – Вопрос о моей отставке уже решен. Сегодня я согласовал его с губернатором, мы обговорили кандидатуру человека, который сменит меня на посту члена Совета Федерации.

– Вы можете назвать имя этого человека?

– Думаю, это право губернатора. Могу сказать только одно: кандидатура достойнейшая.

– Это правда, что вы покидаете Москву?

– Правда. Я покидаю Москву.

– Вы планируете жить в Лондоне или здесь, в родном городе?

– С вашего позволения, я не стану говорить, где именно я собираюсь жить и работать, но мое решение круто изменить свою жизнь и род деятельности связано с семейными обстоятельствами, а вовсе не с желанием покинуть страну. Думаю, я и здесь еще смогу приносить пользу.

– Павел Андреевич, вы по-прежнему остаетесь в списке самых завидных холостяков не только нашей области, но и всей страны. Не связаны ли изменения в вашей жизни с желанием изменить этот статус?

– Я не холостяк, – поправил Павел, – я вдовец. И мне очень непросто выбрать ту единственную, которая приняла бы меня таким, какой я есть.

– А что вы больше всего цените в людях вообще и в женщинах в частности?

– Ценю? Верность…

Маша выключила телевизор и отшвырнула пульт.

Верность. Она в этом и не сомневалась, а значит, поступила правильно. Иловенский ни за что не простил бы ее. Она и сама себя никогда не простит. Все получилось так глупо, так бессмысленно, что невольно задумываешься: может, это судьба? Может, не суждено им было быть вместе? Удивительно, сейчас они совсем рядом, в одном городе. Это тоже судьба? Но ведь они не встретятся. Он уедет, куда там: в Лондон или в Петербург, она вернется в Ярославль. Он будет искать свою единственную, которая окажется достойнее, чем Рокотова. Она станет вспоминать о нем…

Ну, вот, снова нахлынули грустные мысли, снова одолели муки совести. Даже как-то пусто стало в душе и в желудке. Машу затошнило. Она достала из холодильника купленную на вечер колбасу, но есть не хотелось. Тошнило сильнее. Неужели она успела чем-то отравиться в поезде? Вроде бы и нечем. Она приняла таблетку на всякий случай и забралась под одеяло.

Зазвонил сотовый телефон. Маша увидела на экране имя Ильдара Каримова и медлила с ответом. Говорить с ним не хотелось, но, с другой стороны, он наверняка просто хочет убедиться, что она нормально добралась и устроилась, и не перестанет трезвонить, пока она не отзовется.

– Да? Привет.

– Привет. Как ты?

– Все в порядке, доехала, поселилась в гостиницу. Завтра возьму такси и начну объезжать все места, где она может быть. У вас там как дела?

– Да пока все так же: Давыдова в коме, следователь грозится с меня голову снять, если мы ее не откачаем. Программисты курочат Митькиного скорпиона.

– А сам Митя как себя чувствует.

– Чувствует-то он себя нормально, – проворчал Ильдар.

– А что не нормально? – насторожилась Рокотова.

– Да ну его! Я же ему вместо скорпиона свою стрекозу отдал, так, представляешь, он ее расколотил.

– Уронил что ли?

– Если бы. Он ее табуреткой расколошматил. Ему вдруг показалось, что она пыталась улететь в открытое окно. Ну не бред?

– А ведь Вере, помнишь, тоже показалось, что стрекоза по столу ползет. Ты тогда подозревал, что она опять наркотиками балуется.

– Точно, подозревал. Мы даже поссорились. Правда, потом помирились. Знаешь, классно так помирились, прямо на моем рабочем столе в кабинете. Вера еще теперь говорит, стоило эту золотую тварь на пол смахнуть, чтобы так…

– Ильдар! Прекрати сейчас же! Даже не напоминай мне об этом.

– Прости, не буду. А что ты так бесишься? – удивился Каримов. – Я думал, тебя наши с Верой отношения уже так не трогают. У нас с тобой давно ничего такого нет, а я ведь не монах.

– Сволочь ты, Ильдар, а не монах! Ты же видел, в каком я была состоянии после этого нападения. И вот так подло воспользовался. Ты только что занимался любовью на своем рабочем столе с Верой, а потом уложил туда же и меня.