Страница 10 из 76
У памятника Пушкину остановился. Здравствуй, Пушкин! Вот он какой! Раньше видел на открытках, на картинках в учебнике, а теперь он тут, рядом. Поэт опустил голову, о чем-то глубоко задумался, а рядом течет и течет бесконечный людской поток…
Володя спустился вниз по бульвару. Воротник рубашки слишком тесно охватывал шею. Ноги в новых ботинках с тупыми носами горели. Что там под огромными, напоминающими паруса зонтами? Столики? Молочное кафе. Очень кстати. Он присел за столик и выпил два стакана молока, заедая его поджаристыми аппетитными булочками. Прекрасно. Проблема с завтраком решена, и теперь можно шагать дальше. Вот и серое здание, зажатое в узком промежутке между двумя пересекающимися улицами. Это общежитие. Толкнув тяжелую, массивную дверь, подумал: «Только бы Ольга была на месте».
В просторном вестибюле старушка с бледным от пудры лицом внимательно оглядела его с ног до головы и сказала:
— Подождите, — и быстро засеменила по коридору.
Володя стал оглядывать вестибюль. Шикарная люстра, ковровая дорожка, ведущая к лестнице, диван и столик — видимо для посетителей.
Вздохнула где-то очень далеко валторна. Володя сразу узнал тему из Пятой симфонии Чайковского. Пробежали девушки с нотными папками. На Володю даже не взглянули. Стук каблуков заставил Володю обернуться: к нему шла Ольга.
— Ты здесь? — Она протянула руку и села на диван.
— Вот приехал. Не выдержал.
По лицу Володи струился пот. Он стал объяснять: приехал, чтобы поговорить с профессором Ухуцесси. Может, это глупо, даже наверняка глупо, но ее письмо… Нет, нет, она тут ни при чем, все решил он сам… Ольга глядит на него в упор, она совсем близко и вместе с тем очень далеко. Минута, другая… Ольга посмотрела по сторонам, вздохнула: так, все понятно, он хочет увидеть профессора Ухуцесси; захватил все свои сочинения — очень хорошо; те, что были у нее, уже переданы профессору. Ольга опять вздохнула: что ж, может, он и прав, лучше все выяснить сейчас, чтобы не мучиться целое лето. Остается решить один практический вопрос: как устроить их встречу. Профессор Ухуцесси очень занят, особенно сейчас, когда на носу экзамены, а Володя связан временем: не может долго находиться в Москве.
— Погоди минуточку.
Ольга пошепталась с напудренной старушкой и поднялась по лестнице. Володя остался один. Конечно, неловко получилось: приехал не вовремя, отрывает людей от дела. И Ольга какая-то далекая… Недавней его решимости как не бывало — хоть сейчас вставай и уезжай, и бог с ним, с этим профессором.
Вернулась Ольга. Рядом с ней парень, в очках, в шикарных серых брюках и кремовой рубашке с красивым отложным воротником.
— Володя, познакомься: Даниил Корнев.
— Метелев.
— Я о вас слышал. Оля рассказывала мне. — На чистом, с залысинами лбу Корнева появились морщины. — Значит, вы насчет профессора Ухуцесси… — Он поглядел на часы, потом зачем-то на лестницу: — В четыре часа буду ждать вас в консерватории около гардероба. Не опаздывайте. — Корнев кивнул и ушел.
Володя посмотрел на Ольгу и вдруг смутился, как-то оробел. Лицо у нее было спокойным, но глаза светились холодом.
— Ну вот, все устроилось, я рада, — сказала она, улыбнувшись. — Тебе повезло.
— Это тот самый Корнев, о котором ты мне говорила?
— Да. А что?
В ее голосе послышалось недовольство — никому не позволено вторгаться в ее личное, даже самому близкому другу.
Володя спохватился:
— Да ничего. Просто так.
Она снова заговорила о его внезапном появлении: дело в том, что профессор Ухуцесси мог отсутствовать, он очень занятой человек. Вообще, сейчас такое время, дорог каждый час… Похоже, она выговаривала ему за Корнева. Володя попробовал отшутиться: он следует ее примеру — она всегда приезжает в их город неожиданно. Но это бывает так здорово! Ее внезапность — подарок ему, провинциалу.
— А! — Ольга махнула рукой и рассмеялась. — Все устроилось, и я рада. Поговоришь с профессором. Если Ухуцесси скажет «да», значит, ты прошел главное испытание и впереди у тебя прямая дорога. А сейчас извини, надо бежать.
К лицу Володи прилил жар. Ольга сейчас уйдет. Как же так? Неужели нельзя побыть с ним хотя бы полчаса? Он лихорадочно искал в кармане носовой платок, но никак не мог найти.
— Да, да, задерживаю, ты извини. Значит, мне к четырем в консерваторию. Ты меня обязательно ругай…
Ольга быстро взглянула ему в лицо и, помолчав, сказала:
— В четыре у тебя встреча с профессором. К шести ты наверняка освободишься. Приходи к памятнику Тимирязеву, это здесь, недалеко. Хорошо?
— Хорошо.
Предстоящее свидание показалось Володе каким-то вымученным, выпрошенным.
Чуть в стороне от бойкой столичной улицы, за густой зеленью деревьев, будто другой мир — тихо, пустынно. Массивные белые колонны, массивные, тяжелые двери с бронзовыми витыми ручками.
Корнев уже ждал Володю.
— Скорее. Гурий Иванович уже на месте.
— Но ведь четырех еще нет.
— Мало ли что.
Быстро поднялись по лестнице, перешагивая через ступеньку, Володя не запомнил, на какой этаж. Полутемный коридор, группками ходят студенты, тихо переговариваются. Девушки в светлых летних платьях, парни в рубашках с галстуками, в коверкотовых костюмах, чистенькие, умытые, причесанные. Вдоль стен — двери. Корнев открыл одну из них, заглянул.
— Гурий Иванович, пришел Метелев, о котором я вам говорил. — И, посторонившись, он пропустил Володю вперед.
— Здравствуйте, проходите, — послышался голос Ухуцесси.
Знаменитый профессор был невысок, грузен, лицо круглое, обрюзгшее, нос с горбинкой. Володя ожидал увидеть строгого, властного старика, а перед ним оказался добродушный седеющий толстяк, который сейчас внимательно оглядывал Володю.
— Присаживайтесь.
Профессор, конечно, уже все разглядел: пиджак на Володе явно домашнего производства, ворот рубашки маловат, шея из него торчит, как у гуся, волосы с подпалинкой — от солнца. И на чемодан обратил внимание: на нем словно рубили капусту.
— Ну-с, показывайте.
Володя щелкнул замками, достал из чемодана толстую нотную тетрадь, подал.
— Почему назвали «Песни без слов»?
Володя пожал плечами.
— Не знаю, — откровенно признался он. — Хотелось выбрать такую форму, которая не связывала бы. Есть же у Мендельсона…
— У кого?
— У Мендельсона.
— Да, да, совершенно верно. Совершенно верно, — повторил нараспев Ухуцесси и открыл рояль.
Крупными пальцами полистал тетрадь и, ворочая могучей шеей, стал тихо наигрывать, бормоча что-то себе под нос и гримасничая:
«Это что? А… Понятно — трам-та-та-трам, — ударял он пальцами по клавишам. — А это — трам-трам-трам — пожалуй наивно. А? Пожалуй, пожалуй, хотя вот тут — трам-ля-ля-трам-та-та… А это? Тра-ля-там-там, — снова зазвучала цепь аккордов. — Пожалуй, ничего, да, вот это место — трам-та-трам-та… Хм, хм… Для целой вещи маловато, но можно развить, да, да, можно…»
Володя сидел ни жив ни мертв. Профессор листал и перелистывал его тетрадь, наигрывал как-то нелепо, отрывочно, бессердечно терзая мелодию. Порой Володя просто не узнавал своих «Песен» — под пальцами профессора они искажались, а брюзжащий, с хрипотцой голос не предвещал ничего хорошего.
«Трам-там-та-там-трам, — продолжал наигрывать Ухуцесси, поводя широким подбородком. — Самое высокое из искусств — музыка. Кто это сказал? — спрашивал он себя ворчливо и сам же отвечал: — Бетховен сказал. Самое высокое…»
Наконец профессор медленным движением закрыл крышку рояля и сонно посмотрел куда-то в окно.
— Хорошо. Ладно. Значит, так: я беру вас в свой класс.
Володя вздрогнул и поднял глаза. Профессор теребил его нотную тетрадь.
— Кое-что я оставлю у себя. К осени пожалуйте к нам. Само собой, экзамены. Так что готовьтесь.
— Понимаю, — с трудом выдавил из себя Володя.
— Ну так вот. Договорились. Документы перешлите теперь же. — Профессор еще раз посмотрел на Володю, что-то взвешивая. — И пишите. Сочиняйте свои «Песни без слов», не лодырничайте. Все, что напишете за лето, привезете с собой. Вот так… До скорой встречи.