Искупленный (ЛП)

Все, что ниже моего правого колена, отсутствует. Нога, которой я нажимаю на педаль. Икроножные мышцы, над которыми я ежедневно работаю в спортзале, чтобы стать сильнее. Та самая часть меня, на которую я полагаюсь во время каждого заезда, исчезла, как будто ее вовсе не было.

Слезы бегут из моих глаз. Я ненавижу, когда они скатываются по моим щекам. Я быстро смахиваю их, не желая, чтобы кто-то видел, как я расстраиваюсь. Все вокруг остается жутко тихим, пока мой мир разрушается. На месте сердца в груди образовалась пустота, соответствующая отсутствующей конечности.

Голос доктора нарушает тишину.

— Мне очень жаль, Сантьяго. Я надеюсь, что мы сможем помочь вам скорее выздороветь. Для наших пациентов нормально чувствовать себя подавленными от шока…

— Шок? Знаете, что шокирует? Узнать, что моя сестра встречается с мужчиной, которого я не хотел видеть в ее жизни. Или, может быть, узнать, что я подпишу контракт с лучшей командой Формулы-1 после всего пары лет гонок. А это? Это, блять, катастрофа, — шиплю я. — Так что не притворяйтесь, что это что-то кроме смертного приговора, — я смотрю на доктора со всей ненавистью, на которую только способен. Ненависть лучше, чем оцепенение, просачивающееся в мою кровь, стирающее все, кем я когда-то был. Ненависть — это то, за что я могу держаться. Ненависть — это то, что я могу вспомнить, когда ничто больше не поможет мне.

— Сантьяго, — мой отец говорит кротким голосом, лишенным своей обычной уверенности.

Я не могу найти в себе силы побеспокоиться и извиниться. Я не могу найти в себе силы сделать хоть что-нибудь.

— Я хочу, чтобы все ушли, — говорю я негромко, но предложение несет в себе ощущение законченности.

Плач мамы становится громче. Папа прижимает ее к своей груди, заглушая рыдания.

— Ты не должен быть сейчас один, — маленькая рука Майи вцепилась в мое плечо.

Ноа маячит за ее спиной, как гребанная тень, которой он и является. Я не могу смотреть ему в глаза. Признание его присутствия напоминает мне обо всем, что я потерял. Работа всей моей жизни пошла прахом всего за двадцать четыре часа.

— Все пропало. Одно неверное движение — и вся моя жизнь кончена. Одно глупое, мать его, движение по неправильной части тротуара, — я прячу лицо за дрожащими руками. Я не хочу, чтобы кто-то видел мою боль или мои слезы, потому что это похоже на еще одну вещь, украденную у меня. Моя гордость. Мое мужское достоинство. Мое достоинство. Все это было украдено после одной ошибки. Одной разрушительной, губительной для карьеры ошибки.

К черту.

Жизнь закончилась. Одна ошибка, погубившая жизнь.

— Твоя жизнь не закончена. Мы все исправим, — громко говорит Майя.

Ноа кладет свою ладонь поверх ее, крепче сжимая мое плечо.

— Твоя жизнь не закончена, потому что я не позволю тебе опустить руки. Это не конец.

Я отказываюсь смотреть на него. Моя семья игнорирует мои протесты и стоит рядом со мной, пока я молча выхожу из себя, поддаваясь эмоциональной и физической боли.

Глава 1

Хлоя

Настоящее время

— Привет, мам. Это сюрприз. Брук не придет домой до восьми, — я открываю дверь в свою квартиру.

Она входит в помещение, проводя трясущимися руками по своей растрепанной одежде. Ее темные, сальные волосы прилипли к голове, подчеркивая бледность кожи. Все в ней напоминает труп. От выступающих ключиц до впалых щек, как будто кто-то пылесосом высасывал из нее жизнь.

То, как она смотрит на меня, заставляет меня напрячься. Такой же взгляд у нее был каждый раз, когда социальный работник пытался помирить нас, но мама снова все портила. У большинства людей на каждом плече сидит по дьяволу и ангелу. Моя мама застряла с двумя дьяволами, которые поддерживают ее любимые пороки — наркотики и плохие решения.

— Милая. Я давно собиралась тебе позвонить, — ее тошнотворно-сладкий тон посылает мурашки по моей коже. Она смотрит на меня большими голубыми глазами. — Я знаю, что у нас были планы на вечер, но мне нужно отменить встречу. Я плохо себя чувствую.

Скорее, она не под кайфом. Скрестив руки, я прислонилась к кухонной стойке. Я могу устроиться поудобнее, чтобы пережить еще одно разочарование. Я думала, что на этот раз между нами все будет по-другому. Я думала, что она будет другой.

Глупая Хлоя. Ты когда-нибудь поймешь?

Она продолжает, воспринимая мое молчание как согласие.

— Я в трудном положении. Понимаешь, я должна Ральфу немного денег, а ты знаешь, как он груб, когда я ему не плачу.

— Грубость и рукоприкладство?

Ральф — это причина, по которой социальный работник отменил опеку моей мамы. Когда мамин парень не был груб с мамой, он был ужасен со мной. Социальный работник забрал меня из дома и решил, что мама может попробовать снова через несколько лет, если поработает над собой и бросит своего парня. Мама решила, что Ральф — ее обычный поставщик наркотиков — принесет больше пользы, чем жирный чек, который она получала от правительства за халтурное воспитание детей. Это если кто-то может назвать воспитанием оставление меня на произвол судьбы в квартире, кишащей тараканами.

Она насмехается.

— Я бы не просила у тебя денег, если бы они мне не были нужны.

— Нет, мам. Ты бы попросила. В этом наша проблема. Каждый раз, когда я даю тебе деньги, ты обещаешь взять себя в руки.

И каждый раз, когда ты говоришь, что будешь чистой, я ведусь на это, потому что все еще не могу переступить через свой глупый безнадежный образ мыслей.

Она зажимает потрескавшуюся губу между зубами.

— Мне жаль. Ты знаешь, какая я.

— Лгунья?

Ее смех граничит с гоготом.

— О, Хлоя. Не будь такой.

— Честной?

Кажется, что ее настроение меняется к худшему, так как ее глаза темнеют.

— Язвительные комментарии хороши для подбора мальчиков, но они теряют свое очарование, когда используются против своей матери.

Я выпускаю воздух из легких.

— У меня нет денег.

— Ты лжешь. Сейчас конец месяца. Ты ответственна со своими счетами.

Конечно, она пришла бы в день зарплаты. Как я могла быть настолько глупой, чтобы подумать, что она хочет увидеть меня в мой день рождения?

— Нет. Я не лгу.

— Просто дай мне триста долларов, и я уйду. Это все, что мне нужно, — она грызет потрепанный ноготь.

— Нет.

Глаза моей матери переходят с меня на мою сумочку, висящую на крючке у двери. Ту самую сумочку, в которой хранится мой ежемесячный платеж за квартиру.

— Даже не думай об этом, — я хочу огрызнуться, но мой голос — лишь хриплый шепот. Пожалуйста, не думай о том, чтобы украсть у меня. Я твоя дочь, ради Бога. Мое горло сжимается от этой мысли.

— Ты не понимаешь. Спазмы становятся хуже без моих штучек, — она говорит о своей зависимости от опиатов как о случайной потребности в мороженом. Так было всегда: она жаждала наркотиков больше, чем материнства.

— Ты обещала бросить, — мой голос хриплый, печаль разъедает мое напускное хладнокровие.

Она усмехается, ее терпение, очевидно, истощается.

— Да, но я солгала. Мне жаль. Я пыталась, но это было ужасно. Я не могу жить без этого.

Несмотря на то, что я провела большую часть своей жизни, слушая сладкую ложь и пустые извинения, эти слова все еще тяжело ложатся мне на грудь каждый раз, когда она их произносит. Я словно возвращаюсь в то время, когда была маленькой девочкой.

Мне жаль, что я не пришла на сегодняшнюю сессию с психотерапевтом, Хлоя. Я обязательно приду на следующей неделе, клянусь.

Мне жаль, что Ральф вошел, пока ты принимала душ. Ты же знаешь, что он забывает постучать в дверь.