Мэйделе

– Не надо нервничать, – улыбнулся профессор, еще вчера наблюдавший счастье девочки от похвалы Спасокукоцкого, очень круто взявшегося за этого почти ребенка. – Вы все знаете, вот и расскажите мне…

И Гита рассказывала, зачастую увлекаясь, но ее не останавливали – профессора еще помнили себя самих, радовались за нее, за ее желание нести избавление людям, поэтому с удовольствием принимали экзамены. А растерявшая страх девушка радовалась от каждой отличной оценки, великолепно сдавая сессию и тем самым приближая день отъезда домой. Ее стремление было заметно многим, потому Гиту, которую все чаще начинали называть Мэйделе, не нагружали.

Вот наконец последний экзамен оказался позади, и литерный поезд, уведомив всех паровозным гудком, был готов увезти ее вместе с Аркашей домой. Лязгнули сцепки, поплыл назад Киевский вокзал, отмечая начало пути домой. Счастливо улыбаясь, ехала домой а идише мэйделе.88

Часть 11

– Мама! Мамочка! – кричала Мэйделе, чуть ли не вываливаясь из вагона, несмотря на недовольство проводницы.

– Мэйделе! – ветер принес ответный крик, и, едва лишь поезд остановился, девушка оказалась в объятиях Мамы. – Как ты, малышка?

– Мамочка… – шептала, не замечая своих слез, Гита, обнимая и целуя самое дорогое существо на свете, а с перрона смотрел на это Аркаша, думая о том, какой же Мэйделе еще, по сути, ребенок.

– Мэйделе! – Ривка, приехавшая на день раньше, обняла сестренку, не расцеплявшуюся с Мамой.

У них было совсем немного времени – всего десять дней, но это были их дни, поэтому Нудельман, лишь поздоровавшись с тетей Цилей и Ривкой, хотел уже отправиться домой, что ему сделать, разумеется, не дали. Все вместе Пельцеры и Аркаша отправились домой, а Гита рассказывала. Она рассказывала, как соскучилась, как ей плохо без Мамы, как она счастлива вернуться домой. Снег скрипел под подошвами зимних ботинок, а семья шла домой, совершенно не замечая заснеженной Одессы.

Уже дома, рассевшись за столом, хотя Аркаша, извинившись, все же ушел, Гита, Ривка, Йося, Мама и Папа смотрели друг на друга со счастливыми улыбками. Дети вернулись, хоть и ненадолго, домой, и было в этом что-то действительно волшебное. Мэйделе жалась к обнимавшей ее Маме, за окном стоял январь тысяча девятьсот сорокового года, последнего счастливого года, но ни Гита, ни Мама этого еще не знали. Сейчас они сидели за общим столом, делясь своими успехами, и только Гита, полузакрыв глаза, грелась в тепле Маминых рук.

– Тяжело тебе, доченька? – тихо спросила Циля свою младшую.

– Ничего, Мама, я справлюсь, – радуясь возможности поговорить на идише, ответила девушка. – Главное, чтобы ты улыбалась.

– Тяжело нашей Мэйделе, – заметил Йося, видя это выражение неземного счастья на лице сестры. – Может быть, стоило перевести ее в Одессу?

– Нет, Йося, – покачал головой Изя. – Мама права, там ее будущее, вот закончит, будет уважаемым врачом и у нас.

– Как бы я хотела забрать вас всех с собой, – тихо проговорила Гита. – Просто сунуть в карман и увезти, чтобы вы были рядом.

– Мы всегда рядом с тобой, малышка, – улыбнулась Циля, погладив дочь, становившуюся в эти мгновения совсем маленькой.

– Аркаша мне очень помогает, – призналась девушка, наслаждаясь Маминым теплом. – Если бы не он, я, наверное, пропала бы.

– Может быть, ты ему дорога? – поинтересовалась Циля. – Подумай об этом.

– Хорошо, Мамочка, – пообещала та, кого звали «девочкой» в любом возрасте. Правда, сразу же думать об этом она не захотела, потому что рядом была Мама.

Каникулы пролетели как-то очень быстро. И, хотя Ривка гуляла с Мишкой по Чкалова,89 уже ставшей почти центральной улицей города, с удовольствием посещала кинотеатр, то вытащить младшую из дома было технически невозможно – только с Мамой. Мэйделе ходила хвостиком за Цилей все десять дней каникул, не желая покидать самого родного человека на свете. Но наступивший февраль заставил семью вновь расстаться.

Снова поезд… Гита плакала всю ночь, не давая спать и Маме. Девушка ничего не могла с собой поделать, только утром немного вздремнув. Сидя за столом, Мэйделе вглядывалась в лица… Папа, озабоченно смотревший на нее. Йося – немного грустно от разлуки, ведь он очень любил свою младшую. Ривка – с жалостью, старшая сестра очень хорошо понимала свою младшую. И Мама… Самая теплая, самая лучшая на свете Мама. Гита желала запомнить лица, которых будет лишена целых пять долгих месяцев, еще не зная, что Папина больница послала в институт запрос на практику товарища Пельцер и этот запрос было решено удовлетворить, ибо как относилась Мэйделе к своей семье, ни для кого секретом не было.

А вечером скорый поезд уносил сестер в Москву. Гита плакала в объятиях Ривки, не в силах успокоиться. Старшая сестра, грустно улыбаясь, гладила Мэйделе по голове, давая выплакаться. Это было очень тяжело. Ривка понимала, что младшая любит Маму сильнее всех них вместе взятых. Они все уже давно забыли, что Мама не рожала Гиту, сестра оказалась такой родной и милой, что словами это просто не выражалось. Аркаша ехал в соседнем купе, позволяя сестрам побыть друг с другом, отчего Мэйделе была ему очень сильно благодарна, начав задумываться о том, что и почему делает юноша.

Гите было физически тяжело расставаться, кроме того, что-то не давало покоя девушке, что-то будто надвигалось откуда-то со стороны, будто готовое прыгнуть и вцепиться в нее, подобно огромной собаке откуда-то из памяти Гиты. И от этого еще становилось просто страшно. Усталая Гита уснула прямо на руках свой старшей сестры, гладившей ее всю ночь. А слышавший подробности истерики Нудельман лишь сокрушенно качал головой – его Мэйделе было очень, очень непросто, так непросто, что девушка едва выдерживала разлуку. Отец Аркадия внимательно выслушал сына на каникулах, только вздохнул – в сердце этой девочки была лишь Мама, полностью занимая это самое сердце.

– Доброе утро, Ривка, – открыла свои волшебные глаза Мэйделе. – А мне Мама снилась…

– Ой-вей, мэйделе… – вздохнула старшая сестра, не забыв погладить младшую. – Садись, покушаем.

В Москву поезд прибыл ближе к обеду, Ривке надо было сменить вокзал, успевая на свой поезд – в Ленинград, поэтому сестры двигались быстро. Попрощаться, впрочем, они успели, после чего, проводив старшую свою сестру, младшая долго сидела в парке, стирая варежкой катившиеся по щекам слезы. Неслышно подошедший Аркаша сел рядом, без спросу обнимая девушку, сначала, кажется, этого даже не заметившую, и лишь потом расплакавшуюся, уткнувшись носом в зимнюю шинель юноши. Аркаша очень хорошо понимал, что происходит с Мэйделе, единственное, что не мог понять юноша – почему происходит именно так. Девушка временами будто становилась очень маленькой, как малыши из педиатрического отделения, поднимавшие рев каждый раз, когда маме нужно было отойти дальше, чем на шаг.

Осторожно подняв Мэйделе, Аркаша отправился с ней в общежитие, чтобы сдать там с рук на руки «церберу». Начинался второй семестр, обещавший подарить много интересного ученице самого Спасокукоцкого.

Несмотря на то, что Мэйделе училась не на военном факультете, ее учитель приводил девушку на лекции для именно военных врачей. Возможно, дело было в том, что отгремевшая Зимняя война вскрыла слабости в подготовке специалистов, а возможно – просто в предчувствии профессора. Но загрузка Мэйделе усилилась так, что девушка возвращалась в общежитие только глубоким вечером, падая на койку без сил. Тут приходила очередь Машеньки заботиться о Гите.

«Здравствуй, милая Мамочка! Очень-очень уже соскучилась, просто до слез! Ты не поверишь, что случилось недавно, профессор как-то организовал курс лекций самого Бурденко90! А еще я все чаще участвую в операциях как операционная сестра, это такая ответственность! Ривка пишет, что у нее все хорошо, и Мишка хороший, наверное, скоро и под хупу91 поведет? Аркаша… Он хороший, Мамочка, но… Я не знаю… Когда уже семестр закончится, чтобы я могла вернуться к тебе, Мама! Как там Папочка? И Йося? Мамочка…» – от тоски иногда рвалась, казалось, сама душа, и слезы капали на листок бумаги в линию, вырванный из школьной тетрадки. А письмо летело в Одессу, летело к самым близким на свете людям.

88

Еврейская девочка (идиш).

89

Дерибасовская улица.

90

Русский и советский хирург, организатор здравоохранения, основоположник советской нейрохирургии, главный хирург Красной армии в 1937—1946 годы.

91

Здесь: замуж позовет.