Страница 4 из 7
– Нужное дело, – покивал головой кавалерист, – коня под брюхо шпынять любой станичник горазд, а вот шашкой не каждый смогёт!
Они быстро нарезали длинных хворостин и воткнули их вдоль обочины. Когда все сели в сёдла, Лавр посмотрев на ширину дороги, скомандовал: – К рубке лозы! Шашки к бою! В колонну по одному! Дистанция два коня! Галопом! Марш!
Подъезжая, Лавр ещё издали заметил, что две лозины продолжают торчать по обе стороны дороги. «Мне оставили», понял он. Пустив коня в намёт и выхватив шашку, он срубил одну в полуметре от земли, затем перебросил клинок в левую руку, чуть потянув повод, развернул коня и изогнувшись, хлёстким ударом срезал вторую.
Когда лозины остались далеко за поворотом, кавалерист тихо сказал соседу, служившему в пехоте: – Толковый командир, службу знает и коней бережёт! Мы кукурузу проезжали, мог бы туда загнать нас на рубку, а он не поленился, лозы нарезал.
– А чего на поле не поехали?
– Кукурузным листом на скаку коня порезать можно, – ответил кавалерист, подбирая повод и ласково оглаживая конскую гриву.
– Лавр Палыч, – крикнул один из бойцов, – Медвёдовская на горизонте.
– Прекрасно! – ответил он, и, взглянув на часы, добавил: – По графику движемся! -
***
Свет от керосиновой лампы тускло играл на золотом шитье погон. Фитиль почти прогорел и начал чадить. Улагай раздражённо поморщился и чуть сильнее, чем следовало, надавил на карандаш. Грифель обломился с тихим хрустом.
– Поручик! Принесите нормальный свет и карандаш! Карты не видно, невозможно работать! – крикнул Сергей Георгиевич.
Молодой офицер в мундире с аксельбантом внёс лампу со свежим фитилём и, положив рядом несколько заточенных карандашей, вышел тихо прикрыв дверь. Генерал неодобрительно посмотрел ему вслед: «Не иначе, как уже отписал маменьке, о своих геройских подвигах! Театр военных действий, а он при аксельбантах. Наверное, уже видит себя на параде в Екатеринодаре!»
Он вновь склонился над картой, отмечая линию фронта по последним донесениям.
«Бабиев молодец! Кавалерийскую дивизию под Бриньковской разбил вместе с бронепоездом. Говорил, что Левандовского19 за малым не пленил», думал он, тщательно нанося на карту красную стрелку, направленную на Тимашевск. Народ начинает подниматься. Если удастся соединиться с Фостиковым, то успех обеспечен!
– Ваше превосходительство, – раздался голос адъютанта – к вам просится на приём, – и, помявшись, добавил – офицер с той стороны.
– С той стороны? – Сергей Георгиевич удивлённо поднял брови, – что ж, просите …
Поручик расстегнул кобуру и приоткрыл дверь.
– Вы решили выступить в роли телохранителя? – усмехнулся Улагай.
– Я не прощу себе, если по моей вине Россия потеряет последнюю надежду в вашем лице, – просто сказал адъютант, – можете отдать меня под суд, но пока мы не узнаем его намерений, я вас с ним наедине не оставлю, – и не дожидаясь ответа, крикнул: – Войдите, господин есаул!
В комнату вошёл высокий мужчина с неумело перевязанным плечом. Сделав три чётких шага, он принял строевую стойку: – Командир 3-й сотни 1-го Хопёрского, Её Императорского Высочества Великой Княгини Анастасии Михайловны полка, Кубанского казачьего войска есаул Омельченко. Прибыл в ваше распоряжение для дальнейшей службы.
– Присаживайтесь, – кивнул Улагай, – расскажите, откуда вы и как вам удалось пробраться?
Когда Свят закончил, генерал задумчиво произнёс: – Значит, вы утверждаете, что красные знали о готовящемся десанте…
– Так точно, ваше превосходительство, – Омельченко вскочил и вытянулся по стойке смирно.
– Не беспокойтесь, – махнул рукой Сергей Георгиевич, – как вы считаете, можем ли рассчитывать на поддержку местного населения?
– Можете, – глядя ему в глаза, твёрдо ответил Свят, – уже везде вспыхивают восстания. Народ поднимается на борьбу с большевиками. Его высокопревосходительство поступил мудро, поручив возглавить десант именно вам. Вы пользуетесь уважением и любовью среди казаков и одного вашего слова достаточно, чтобы объявить сполох и повести за собой народ.
– Весьма признателен вам, за столь высокую оценку моей скромной персоны, – усмехнулся генерал, – что вы хотите?
– Коня и шашку, – ответил Омельченко. Улагай кивком указал на повязку, всю в бурых пятнах запёкшейся крови: – Как вы посмотрите, если я предложу вам должность офицера особых поручений. С вашим знанием области и местного населения вы можете быть полезны при штабе.
– Ваше превосходительство! – Омельченко встал, – осмелюсь напомнить, что с началом войны вы, находясь в отпуске, прибыли к театру военных действий и будучи тяжело раненым, предприняли все меры для скорейшего возвращения в строй20.
– Да… – задумчиво произнёс Сергей Георгиевич, – были когда-то, и мы рысаками, – и отогнав от себя воспоминания, спросил: – Где вы обучались?
– В славной школе!21 – вытянувшись в струну, ответил Свят и после секундной паузы добавил: – По славной училищной традиции!
Улагай встал и протянул руку: – Очень рад встретить однокашника, хотя, мог бы и сам догадаться по вашей выправке. В волчью сотню к Колкову22 пойдёте?
Омельченко щёлкнул каблуками и склонил голову: – Почту за честь, ваше превосходительство!
– Алексей Петрович! – он взглянул на адъютанта, который все это время безмолвно стоял около двери. – Пригласите фельдшера, пусть обработает рану, накормите ужином и определите на ночлег. Утром распорядитесь выдать обмундирование и направьте к Колкову.
Свят уже направился к двери, когда Сергей Георгиевич неожиданно спросил: – Скажите, есаул, Лермонтовская борозда ещё не стёрлась?
– Никак нет, ваше превосходительство! Это место в курительной комнате по-прежнему священно для каждого юнкера!
Полковой фельдшер обработал рану и сделал укол: – Вам повезло, есаул, кость не задета, – и, наложив свежую повязку, добавил, – завтра к вечеру зайдёте, сменим бинт.
– Завтра к вечеру я уже надеюсь быть в боевых порядках полковника Колкова – ответил Свят.
– Тогда вам, вернее, вашей ране повезло! У Георгия Ивановича практикует прекрасный врач, коллежский асессор Всеволод Игнатьевич Белоклинский, не затруднитесь передать от меня нижайший поклон! А я вам сейчас коечку приготовлю.
Утром, увидев в окно адъютанта, Омельченко подошёл к нему: – Алексей Петрович, доброе утро! У вас есть время заняться моим обмундированием?
Поручик, сняв фуражку, пригладил волосы и вздохнул: – Видите ли, господин есаул, Сергей Георгиевич дал распоряжение но, по всей видимости, не учёл того, что все склады остались по ту сторону пролива. Когда мы грузились, предпочтение было отдано боеприпасам. Даже фураж по летнему времени не брали, так что одеть вас будет довольно затруднительно.
– Может быть, имеются скрытые резервы, или возможны какие либо варианты?
Адъютант смущённо отвёл глаза: – Мне право, неловко вам это предлагать. Вчера в бою был убит есаул Лахно, если не побрезгуете…
– Не побрезгую, – усмехнулся Свят, – где он лежит? В лазарете?
– Да! Вернее нет, рядом с лазаретом сарай…, он там.
– Сейчас схожу, он там один? Не придётся трупы ворочать?
– Там двое, он и подпоручик Мещеряков, – ответил Алексей Петрович, и зачем-то добавил, – артиллерист.
– Для него это уже безразлично, – с трудом подавив зевок, произнёс Омельченко, – я надеюсь, что есаул не под шрапнельный огонь попал?
– Нет, нет,– адъютант замотал головой, – пулевое ранение в голову.
– Уже лучше, я потом вас найду, поможете с конём и шашкой.
– Это всё можете взять там же, ещё не успели разоружить. Кстати, жеребец у него славный, около штаба привязан.
– Ну, прямо полный комплект! – пробормотал Свят, направляясь к сараю, – осталось только жену по наследству получить.
Яркий солнечный свет, в котором весело кружились пылинки, широкими лучами пробивался сквозь щелястые стены, и в сарае было светло. В нагретом воздухе уже стоял приторно-сладковатый тяжёлый запах. Есаул лежал у дальней стены, удивленно глядя в потолок. Свят прикрыл ему глаза и бегло осмотрев тело, довольно кивнул, пуля осталась в черепной коробке и черкеска с погонами 1-го Екатеринодарского полка не пострадала. «Будем считать, что перевёлся из хоперцев в екатеринодарцы», – ухмыльнулся он про себя.