Наследство в Тоскане

– О чем вы? – спросила я, все еще не воспринимая произошедшее до конца. Наверное, это все же какая-то ошибка. Антон не мог оставить мне все.

– Да ты слышала, – ответил Коннор. – Как ты это сделала?

– Я ничего не делала, – прошептала я, защищаясь.

Он снова повернулся к адвокату.

– Этого не может быть.

– Боюсь, что это так, – ответил мистер Уэйнрайт. – Ваш отец был очень четок в выражении своей последней воли.

– Кому? – спросил Коннор. – Вам? Вы лично присутствовали, когда он принял это решение?

– Нет, но он выразил его совершенно ясно, когда пришел ко мне в офис.

Коннор недоверчиво потряс головой.

– Он был пьян?

– Нет, он был совершенно трезв и в своем здравом уме, могу вас заверить.

– Откуда вам это знать? Вы что, врач?

Но мистер Уэйнрайт был непоколебим.

– Я засвидетельствую в суде, что он был в полном здравии и ясном рассудке.

Коннор повернулся к матери, сидящей напротив него.

– Мам. Сделай что-нибудь. Это просто невозможно.

Она несколько раз моргнула.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала? Я в таком же шоке, как и ты. Твой отец никогда не упоминал при мне, что хочет изменить завещание, и я уж точно ничего не знала о его незаконном ребенке. – Она обвиняюще уставилась на меня. – Сколько вам лет? В каком году вы родились?

– В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом, – ответила я.

Миссис Уилсон возмущенно воскликнула:

– Мы тогда были еще женаты. Еще даже не развелись.

Я замялась, подыскивая слова.

– Мне очень жаль. Я не знаю, что тогда происходило. Все, что мне известно – что моя мать провела здесь лето – с моим папой, ее мужем, – а я родилась в Америке, когда они вернулись домой.

– Невероятно, – фыркнула миссис Уилсон. – Хотя я не должна удивляться.

– Уж конечно не должна, – сказала Слоан. – Ты же знала, что он спал с кем попало, даже когда вы были еще женаты. Потому ты от него и ушла.

Все они снова посмотрели на меня, как будто это я была виновата в том, что их отец был таким бабником.

– Не смотрите на меня, – сказала я наконец. – Я во всем этом не виновата.

– Так ли? – сказал Коннор. – Мне как-то с трудом в это верится.

– Почему? – спросила я. – Ваши родители развелись несколько десятков лет назад, и прямо сейчас в этом доме находится женщина, которая была одной из его подружек. Единственное, что меня удивляет – так это то, что я единственный незаконный ребенок, сидящий сегодня за этим столом.

Миссис Уилсон поднялась.

– Как ты смеешь?! Он еще даже не остыл в своей могиле.

Я громко рассмеялась.

– Серьезно? Простите. Это действительно странно.

Она снова села на стул и, повернувшись, ласково заговорила с адвокатом:

– Джон. Вы, конечно же, понимаете, какая проблема у нас возникла. Если бы я знала, что все так обернется, я пригласила бы своих адвокатов.

– Это ничего бы не изменило, – невозмутимо ответил мистер Уэйнрайт. – Завещание действительно и остается в силе.

Она окинула его искоса почти кокетливым взглядом, как будто надеялась очаровать его, чтобы он изменил дело в ее пользу. Но он продолжал молчать, нисколько не колеблясь.

– А он не говорил вам, почему он так поступил? – спросила миссис Уилсон, раскрасневшись от возмущения. – Не объяснял, почему решил обездолить собственных детей ради ребенка, которого никогда даже не видел?

– Он их не обездолил, – сообщил ей Джон. – Он оставил им по три миллиона фунтов и дом в Лондоне.

Миссис Уилсон резко выдохнула и прижала руку к груди, как будто была оскорблена.

– Для него это была карманная мелочь, – сообщил Коннор всем окружающим. – Винодельня стоит в разы больше этого.

Мне было довольно интересно, насколько же именно больше она стоит, но я не посмела спросить. В настоящий момент было лучше сидеть тихо и держать рот на замке.

Коннор снова уселся за стол.

– Мы будем бороться.

– Я предполагал это, – ответил мистер Уэйнрайт.

Слоан быстро замахала руками.

– Подождите. Я уверена, все это может довольно легко разъясниться. Если я правильно понимаю, в Италии существует закон о наследовании детьми имущества отца. Мой муж проверил это, перед тем как я садилась в самолет. Он сказал, это называется обязательное наследование или что-то подобное, и что мы должны получить как минимум шестьдесят шесть процентов всей его собственности в равных долях. – Слоан указала на меня. – А она не наследница. Она незаконная.

Я начинала ненавидеть звуки этого слова.

– Это верно, – ответил мистер Уэйнрайт. – Гражданский кодекс Италии защищает ближайших родственников, но в 2015 году Европейский Союз принял закон, позволивший вашему отцу, как британскому подданному, составить завещание согласно законам его страны. А в Соединенном Королевстве Великобритании человеку предоставляется гарантированная законом свобода распоряжаться своим имуществом так, как ему будет угодно. Он мог бы при желании оставить все на благотворительность.

Коннор протянул руку в мою сторону.

– Ну, вот вам ваша благотворительность.

– Простите? – сказала я.

Мария под столом взяла мою руку и пожала ее. Я встретилась с ней взглядом, и она покачала головой.

– Чего я не могу понять, – обратился ко мне Коннор, – так это что же произошло между моим отцом и вашей матерью. Она что, шантажировала его? Или это были вы? – И впился в меня глазами.

– Да нет конечно! – ответила я. – Я вообще никогда в жизни с ним не разговаривала!

– Тогда как же мы должны все это понимать? – спросил Коннор. – Мы никогда не слышали о женщине, которую он трахнул тридцать лет назад. Как ее звали?

– Лилиан Белл, – ответил мистер Уэйнрайт.

Коннор повернулся за разъяснениями к Марии.

– Она же не присутствовала в его жизни, верно?

Мария пожала плечами.

– Я об этом ничего не знаю.

Адвокат невозмутимо произнес:

– Согласно утверждению вашего отца, существовали письма.

Коннор нахмурился.

– Письма? О чем вы говорите? Любовные письма?

– Не знаю. Он не говорил, – ответил мистер Уэйнрайт.

Коннор во внезапном приступе ярости вскочил со стула, опрокинув его, и подбежал к окну, где замер, глядя наружу. Все, кроме Слоан, молча смотрели на него.

– Он не передавал эти письма вам на хранение? – спросила она. – Как свидетельство или что-то в этом роде?

– Для написания завещания не требуется свидетельств, связанных с выражением чьей-либо последней воли, – объяснил ей мистер Уэйнрайт. Я подумала, что он изо всех сил старается не показаться снисходительным.

– Но он все хранил, – ответила Слоан. – Верно же, Мария? Я не хочу использовать слово барахольщик, но он же с трудом соглашался выбросить хоть что-то. А эти письма, что очевидно, были ему важны. Они должны где-то быть.

Коннор снова повернулся к адвокату.

– А что, если эта женщина, Лилиан Белл, шантажировала его? Тогда у нас будут основания опротестовать завещание, ведь так?

Мистер Уэйнрайт повернулся на стуле.

– Да, в этом случае так и будет. Но вам придется это доказать.

Коннор наклонился вперед.

– А если не шантаж, то какие еще есть основания, чтобы отменить завещание? Злоупотребление влиянием? Принуждение? Мошенничество?

– Да, все это может быть учтено, – ответил мистер Уэйнрайт. – Но ваш отец ни в чем не проявлял, что находится под воздействием каких-либо манипуляций.

– Может, он сам этого не понимал. Или, в случае шантажа, он хотел по какой-то причине скрыть это.

Мистер Уэйнрайт в упор посмотрел на него.

– Коннор, вы не можете опротестовывать завещание с подобными обвинениями просто потому, что считаете его несправедливым. У вас должна быть серьезная законная причина, а предполагать то, что предполагаете вы… Чтобы доказать подобное, вам нужны свидетельства. Убедительные свидетельства.

– Но вы только что сказали, что были письма, – ответил Коннор, оборачиваясь ко всем, сидевшим за столом. – И я заявляю вам всем прямо сейчас – я собираюсь задавать самые жесткие вопросы. Кто-то должен что-нибудь знать. – Он указал на меня. – Вот хотя бы она.