Второе дыхание

Несмотря на предварительные договорённости, относительно времени командировки, со всем правлением «Нового Дома», больше никого из них застать в городе не удалось. Со стороны молодёжи Артём подозревал саботаж, Александр Аркадьевич же, в очередной раз подтвердил, что он очень мутный товарищ. Конкретных сроков прибытия ни один назвать не мог, так что окончательное согласование откладывалось. А так как проект этот был в работе у Артёма не единственный, то, переночевав у гостеприимного Петра (с которым они перешли на «ты» ругаясь над чертежами и планом), отбыл недовольный заезжий архитектор в свой дождливый град имени тёзки Савельича на следующее утро удручённым.

20. Ульяна. Июль. Санкт-Петербург

Советская социальная мораль, в которой меня растили бабушка, заслуженный деятель науки и образования, и мать, на закате своей карьеры — глава финансового департамента крупной международной корпорации, резко отрицательно относилась к такому широко нынче распространённому понятию, как развод.

«Брак — он один раз и на всю жизнь», — утверждала бабушка, терпеливо готовя два первых — вторых, сложносочинённую выпечку и экзотический чай ежедневно. Покойная ныне, Анна Андреевна намывала полы в огромной квартире три раза в неделю, каждый день протирала пыль, а в шесть утра, к самому открытию базара, всегда бежала за свежими овощами и парным мясом. И больше пятидесяти лет она терпеливо сносила все дедовы выбрыки, его резко-деспотичный характер и ревностные задвиги.

Матушка, бабушкина младшая дочь, вторила ей: вышла замуж — терпи! Детям нужна полная семья! Женщина должна быть замужем, иначе, при любом карьерном успехе, всё равно она дура и полная неудачница. Да и что люди скажут?

Я понимаю, она сама терпела, страдала. Вместе с ней страдали мы с сестрой, братом и собакой. Наша модель семьи вышла кособокой, шаткой и покорёженной, но она была устойчива на трёх китах: брак — обязателен для успешного и состоявшегося человека; размножиться (только в законном браке) — цель жизни для женщины, для мужчины — желательно (внуков много не бывает); разводу — нет.

С одной стороны, мне было жить в этих рамках достаточно просто, ибо я в них выросла, с другой, как человек с высшим техническим образованием и активно-развиваемым критическим мышлением, надрессирована была Универом «подвергать всё сомнению». Однажды, годам к сорока, время подвергнуться сомнению пришло и для семейных догм. И вот тут-то меня и закоротило.

Я же видела своих несчастных в браке родителей, атмосфера в доме которых иногда бывала столь жёсткой, что брат свалил в свободное плавание на первом курсе института в какую-то съёмную конуру в адских дебенях; я, как хорошая и правильная девочка, — сразу после защиты диплома выскочила замуж, так сказать «перетащила ёлки с одного базара на другой», а наша младшая, Поля, настолько впечатлилась семейной жизнью в отчем доме после того, как мы с Семёном выпорхнули из гнезда, что, похоже, замуж не пойдёт вообще никогда.

Собака, кстати, сдохла.

Но, тем не менее жуткая паника и страх, что накатывали на меня при одной только мысли о разводе с дорогим супругом, никуда не делись. Да, по большому счёту, когда я выходила замуж, то огласила будущему мужу три важные для меня вещи: главное, что я жду от него — обеспечение безопасности и материальной независимости от любых родителей, измены в нашем браке неприемлемы, у нас будет трое детей. И всё.

Вот! Сейчас я понимаю, что про любовь до гроба не было сказано ни полслова.

Да, у меня всё запрошенное есть на протяжении всех двадцати лет брака: муж работал на двух работах, ночами чертил левые проекты, дом, машины и квартиры детям — финансово полностью его заслуга, чтобы когда бы со мной ни случилось — один звонок ему, и всё решено. И, таки да, детей у нас в итоге всё же трое.

А чего я тогда тут страдаю и с претензиями?

Муж, спасибо ему огромное, никогда ни намёка о походе налево не давал. Он же регулярно (после десятого моего вопроса) повторял, что мы с детьми для него — самое важное и всё у нас хорошо.

А я? Мне же неуютно? Я же при этом, практически, чесаться начинаю на нервной почве. Так почему?

А потому что непостижимая женская душа, выполнив вдолбленные с детства установки, как то: обязательное высшее образование, какая-никакая карьера, замужество, дети, водительские права и личный автомобиль; вдруг встрепенулась, оглянулась, провела внутреннюю инвентаризацию и ах! Обнаружила, что студенческая страсть угасла, гормоны успокоились, комплименты и свидания канули в Лету, нежности и прочие мурчания сдохли на корню ещё десять лет назад. А муж, замечательный всё же человек, — твой друг, сосед, коллега по воспитанию трёх ваших совместно-сотворённых христианских добродетелей. Ах.

Тебе сорок, ты давно прочно замужем и с детьми, а страсть и любовь в твоей жизни есть только в книгах, которые ты сотнями читаешь.

Вроде же, с точки зрения общественной морали всё хорошо, но ты-то, пребывая внутри всего этого, чувствуешь же? Что не всё? Что живёшь ты для других? Что для себя у тебя ничего нет, иногда кажется — и тебя-то нет.

И чего тебе делать?

Ведь разводиться, посреди полного семейного благополучия, — безумие! Да тебя дорогие родственники в дурку засунут отдохнуть на пару месяцев, нервишки подлечить, затем «на воды целебные» отконвоируют, а потом ты уже «перебесишься» и снова настанет на ваших болотах тишь да гладь, да божья благодать.

Вопрос, сколько ты после этого проживёшь, остаётся открытым, ибо все болезни от нервов, а твои на взводе уже лет тридцать, последние двадцать — натянуты, а крайние десять — звенят.

Пора бы им полопаться, нет?

А потом ты, вся такая звенящая, приходишь к терапевту с мыслью обсудить ваши отношения с детьми, которые тебя вроде как сильнее всего беспокоят. И через двадцать минут, внезапно, обнаруживаешь, что давишься водой, хрипишь и икаешь, когда пытаешься произнести «страшное слово». Потеешь, моргаешь, потом трясёшься, как при лихорадке, а после — плачешь.

Но уходишь, по истечении часа, с гордо поднятой головой, хоть и шмыгая носом.

Слово произнесено.

21. Артем. Июль. Санкт-Петербург

Как идёт твоя жизнь, когда работа захватила целиком?

Идёт хорошо. Но мимо.

Артём совершенно случайно, между эскизной прорисовкой и чертежами, узнал, что Верочка уже третью неделю на морях в первом на лето спортивном лагере. А когда вернулся из очередной командировки, с удивлением увидел загорелую и подросшую дочь на кухне, где она деловито готовила себе капучино на новой замороченной кофемашине, и это в двенадцать — то лет?!

Кадрами кинохроники пролетают перед глазами дети: Надюша с полотенцем и пижамой в охапку уходит вечером ночевать к бабушке в соседний дом, ибо мама и папа всю неделю на работе, а Люба в саду; Любочка, прижимая к груди любимого, подаренного крёстной, замызганного зайца, вылезает из машины жены и спрашивает: «Ты опять уезжаешь?», на что можно ответить только: «Да, милая, у папы работа!» и погрузить ручную кладь в недра прибывшего такси; Вера, гордо фыркнув, удаляется вверх по лестнице в себе в комнату, после простого вопроса: «Какие планы?».

И жена. Жена, в прихожей с понимающей грустной улыбкой, ерошащая тебе волосы на затылке, спрашивающая: «Всё ли ты взял, и встретят ли тебя по прилёту?», а после, отвернувшись, созывающая детей на выход, кого — куда. У них тут без него своя жизнь. Он даже не может сказать, кто из его детей сейчас где находится и чем занят. Он хороший отец? Спорно. Да, они сыты, им есть где жить, они одеты и обуты, но как давно он сам последний раз говорил с девочками о том, что им интересно и чем они живут? Смотрят всё ещё «Смешариков» и «Барбоскиных» или что-то другое уже пошло?

А на работе всегда: важные проекты, ленивые коллеги, требовательный Шеф. Да, он, Артём, много сделал для родного Бюро, но плюшки на него упадут лишь при определённых условиях. И с выполнением этих условий что-то как-то непросто идёт.