Страница 62 из 208
Выявление евразийского компонента в составе сейминско-турбинского металла чрезвычайно существенно. Оно помогает нам четко указать на те евразийские культурно-исторические общности, с которыми вступали в различные контакты сейминско-турбинские группы населения. Евразийский компонент в громадном большинстве случаев ведет нас к абашевской общности, с которой, вне всякого сомнения, сейминско-турбинские группы имели тесные взаимоотношения. Некоторые типы, в частности втульчатые топоры из Сеймы, Мурзихи I и Соколовки (рис. 42, 20; 45, 12), отличающиеся массивным обухом, имеют свои параллели в древностях срубной общности. Ряд форм орудий и украшений встречается в ряде культур Евразии, и потому их относительно трудно сопоставлять с конкретными памятниками, хотя они также встречаются и в абашевских комплексах.
Эта информация существенно пополняется за счет изучения химико-металлургических групп меди, которые шли на отливку орудий и украшений, причисляемых нами к евразийскому компоненту. Из 48 изделий 33 (или более 2/3) изготовлялись из мышьяковой меди, 7 изделий (почти 15 %) — украшения из серебра. Остальные группы весьма малочисленны: 3 изделия — мышьяковисто-сурьмянистые бронзы, 4 — оловянно-мышьяковистые бронзы, 1 — оловянная бронза. Серебро и мышьяковистая медь (группа ТК) — самые типичные химико-металлургические группы для уральского варианта абашевской культурно-исторической общности. Следовательно, евразийский компонент металла свидетельствует о теснейших взаимосвязях сейминско-турбинских и абашевских групп населения. Пример более восточных связей — находки орудий в Ростовке, относимых нами к евразийскому компоненту (см. выше) и сопоставляемых с комплексами из Синташты. Гораздо менее существенными являлись связи сейминско-турбинских групп со срубным и раннеандроновским (петровским) миром степей и лесостепей Евразии.
Весьма важен и другой аспект выявления евразийского компонента. При изучении степени близости коллекций всех крупнейших могильников лишь по сейминско-турбинскому ядру металла, исключая евразийский компонент, их показатели в целом заметно уменьшаются. Парадоксальность этого наблюдения подчеркивается и при сравнении типов, с одной стороны, и химико-металлургических групп — с другой. Следовательно, сейминско-турбинский компонент, являвшийся ядром коллекций, имел гораздо больше различий, нежели более монотонный в химическом и морфологическом отношениях вторичный здесь евразийский компонент. Резко падает также и положительная взаимозависимость между степенью близости по обоим основным признакам. При сравнении коллекций лишь по сейминско-турбинскому компоненту она становится совершенно незначимой. Стало быть, сходство в форме вовсе не означало пользование едиными источниками металла, и наоборот, пользование едиными химико-металлургическими группами не влекло за собой единство в морфологии.
Данный вывод подкрепляется сравнением степени сходства в связи с географической удаленностью друг от друга различных памятников. Здесь избран путь замера удаленности в зависимости от протяженности речных систем, по которым, как справедливо полагают, и двигались сейминско-турбинские группы. Для европейской зоны показатели этой удаленности будут следующими (расстояния даны приблизительные). Турбино-Сейма: 1300–1500 км. Турбино-Решное: 1500–1700 км. Турбино-Канинская пещера: 500–600 км. Сейма-Решное: 200–250 км. Сейма-Канинская пещера: 1800–2000 км. Решное-Канинская пещера: 2000–2200 км. Наиболее удаленный от всех — Ростовкинский некрополь на Иртыше. Его примерное расстояние от европейских памятников следующее: Турбино — 2000–2600 км, Канинская пещера — 2500–3000 км, Сейма — 3500–4000 км, Решное — 3700–4200 км. Неопределенность расстояния Ростовки от восточноевропейских могильников, естественно, возрастает, поскольку реальный путь передвижения возможен здесь по нескольким рекам — более коротким или же длинным.
Сравнение коллекций по типологическим признакам приводит нас к ожидаемым результатам, а именно: чем больше удаленность памятников друг от друга, тем ниже степень близости по формам орудий. Причем этот показатель особенно существен для сейминско-турбинского компонента коллекций. Сравнение же по химико-металлургическим группам приводит нас к неожиданному выводу: никакого значения фактор расстояния не играл. Обоснованное здесь заключение представляется очень важным. Мы столкнулись с поразительной картиной внешней «беспорядочности» связей по источникам металла. Ближайшие памятники могли содержать металл, резко различный по химическим характеристикам, а отдаленные — сходный (вроде Ростовки и Канинской пещеры).
Этот показатель весьма контрастен с тем, что фиксируется у культур с относительно спокойным и плавным развитием. Вспомним абашевскую общность: чем дальше от Зауралья отстоит памятник или вариант культуры, тем реже в нем встречается мышьяковая медь ТК и, наоборот, нарастает чистая медь, выплавленная из песчаников (Черных, 1970, рис. 26, 28). Не вызывает поэтому сомнений, что характер и структура взаимосвязей внутри сейминско-турбинской области резко отличались от иных синхронных культур Евразии. Видимо, в этой области или по крайней мере в ее европейской зоне доминировали сложные перекрестные взаимосвязи, зачастую независимые от географического положения той или иной группы. Характер подобных связей был присущ, по всей вероятности, культурам подвижным, с беспокойным, неровным и скоротечным развитием.
Сейминско-турбинский феномен и евразийские культуры.
Следы обитания и передвижения сейминско-турбинского населения обнаружены на тысячекилометровых пространствах Евразии. Следует уже априорно предполагать, что его группы могли вступать в разнообразные контакты с различными культурами на этих обширных территориях. Целесообразно рассмотреть эти взаимосвязи по соответствующим зонам сейминско-турбинской области.
Евразийский компонент в общем комплексе металла западных могильников показал нам, что на первом плане для сейминско-турбинских групп стояли взаимосвязи с племенами абашевской общности преимущественно ее зауральского варианта. Это засвидетельствовано и типологическими, и химико-металлургическими признаками бронзового инвентаря. Из крупных некрополей этой зоны наибольшая доля евразийского компонента приходится на долю Сеймы (25,8 %) и Турбина (24,4 %) — Гораздо меньше этого металла в Решном (16,7 %) и совсем мало в Ростовке (6,5 %) и Канинской пещере (5,3 %). В Сейме при доминировании абашевских связей сильнее всего чувствуется линия срубных контактов, а точнее — вероятно, взаимодействий с так называемым «синкретичным» срубно-абашевским типом культуры. Для Турбина взаимосвязи с абашевской общностью являются практически единственными.
Предполагается, что носители этого металла — выходцы из абашевской, а также срубно-андроновской среды — были инкорпорированы в состав сейминско-турбинских групп в ходе продвижений последних по пространствам Урала и Восточной Европы. Определенные аргументы для такого заключения мы черпаем в изучении «закрытых» комплексов Турбина, Решного и Ростовки. Из 79 таких комплексов металлические предметы евразийского компонента содержатся лишь в 15. Доля их, таким образом, близка 1/5 общего количества, что приблизительно соответствует соотношению изделий обоих компонентов. 64 могильных комплекса содержат металлические предметы, относящиеся исключительно к сейминско-турбинскому компоненту; в 11 могилах встречены только предметы евразийского облика; лишь 4 могилы дают сочетание вещей обоих компонентов. Налицо, таким образом, достаточно строгая дифференциация могильных комплексов по их отношению к сейминско-турбинскому или евразийскому компонентам. При этом богатейшие захоронения — с кельтами, вильчатыми наконечниками копий и литейными формами — никогда предметов евразийского облика не содержали. Погребения с евразийскими формами чаще всего не относятся к числу наиболее насыщенных инвентарем: лишь могила в Турбино содержала 4 подобных металлических предмета. Если богатство металлом хотя бы косвенно отражает социальный статус погребенных, то можно заключить, что выходцы из абашевской среды занимали в сейминско-турбинских группах особое место, но вряд ли достаточно высокое положение.