Страница 145 из 208
Хотя для этого ареала было издревле характерно комплексное промысловое хозяйство, сочетавшее охоту, рыболовство и собирательство, здесь уже с неолита достаточно четко фиксируются четыре типа хозяйства, различающиеся между собой преимущественной ориентацией на определенный вид промысла: 1) подвижная охота на северного оленя (зона тундры); 2) охота на лесных копытных при помощи стационарных заградительных устройств на путях их сезонных перекочевок (лесное Зауралье); 3)охотничье-рыболовческое хозяйство, в котором охотничий и рыболовческий промыслы находились в состоянии динамического равновесия и носили выраженный сезонный характер (таежное Обь-Иртышье); 4) оседлое рыболовство (Нижнее Притоболье).
Из четырех перечисленных типов присваивающей экономики наиболее традиционными были первые три (они существовали с каменного века до этнографической современности). Что касается оседлого рыболовства в Нижнем Притоболье, то этот тип присваивающего хозяйства был своего рода эпизодом, и расцвет его, — по имеющимся археологическим данным, относится в основном к переходному времени от неолита к бронзовому веку — во всяком случае, для Нижнего Притоболья.
Следует иметь в виду, что между названными типами присваивающего хозяйства не было и не могло быть сколько-нибудь четких и стабильных географических и этнических границ. Акцент на тот или иной вид промысла мог меняться: в плохие для рыболовства годы оседлорыболовческое население переориентировалось на преимущественно охотничий быт, а охотники при ухудшении условий промысла зверя могли перейти на преимущественно рыболовческий образ жизни и т. д. Тем не менее, в широкой территориально-хронологической перспективе названные четыре типа хозяйства и их тяготение к определенным географическим районам отражают реальные локальные тенденции в развитии присваивающей экономики таежной и тундровой зон. Эти типы хозяйства явились в древности единственно возможными, самыми рациональными вариантами адаптации аборигенного населения к экологическим условиям севера Западной Сибири.
Подвижная охота на северного оленя (зона тундры). Для понимания особенностей социально-экономической истории древнего населения тундровой зоны необходимо учитывать, что тундра по многим своим особенностям сходна со степной зоной (открытые безлесные пространства, характерность мигрирующих стад копытных, частая смена благоприятных и неблагоприятных в погодно-климатическом отношении лет и пр.). Здесь, как и в степи, должны были вестись особенно упорные поиски более рациональных и экономически более стабильных форм хозяйства, однако тундра по своим экологическим особенностям давала худшие, чем степь, возможности для успеха этих поисков. Тем не менее, они завершились там и здесь, хотя и в разное время, сходным результатом — переходом к кочевому скотоводству в степях и к кочевому оленеводству в тундре.
Однако в интересующий нас период основным занятием тундрового населения была подвижная охота на северного оленя. Подвижный охотничий быт тундровых аборигенов нельзя отождествлять с бессистемным бродяжничеством. Охотники должны были учитывать направление и время массовых перекочевок оленей (осенью в глубь материка, весной к морскому побережью); они обязаны были досконально знать пути таких перекочевок, чтобы выбирать места, наиболее удобные для охоты. О том, насколько важен был учет этих обстоятельств, говорит то, что до недавнего времени изменения путей сезонных перекочевок дикого оленя коренным образом нарушали хозяйственно-бытовой ритм тундрового населения, заставляя его переселяться в другие места, вступать в войны и т. д.
Регулярность движения диких оленьих стад и постоянство маршрутов их сезонных перекочевок обусловили благоприятные возможности для коллективных способов охотничьего промысла, из которых наиболее простой, наиболее древней и наиболее популярной была «поколка». Она не была связана со строительством специальных заградительных сооружений и практиковалась в тех местах, где традиционные пути сезонных перекочевок диких оленей пересекали реки. При переправе через них плывущие олени были практически беспомощны, и их в большом количестве добывали копьями на плаву. Поколки и другие виды коллективного промысла диких копытных имели очень большое значение в жизни тундровых аборигенов, так как позволяли запасать мясо впрок. Те сравнительно немногочисленные и небольшие по площади поселения эпохи неолита, с одним-двумя жилищами, которые исследовал Л.П. Хлобыстин в западносибирской тундре и лесотундре, были приурочены, по его мнению, к местам переправ диких оленей через реки (Хлобыстин, 1972, с. 32). Такой же принцип расположения сезонных охотничьих стоянок применялся тундровыми аборигенами во все последующие времена — до этнографической современности. Весенние и осенние стойбища нганасан до недавних пор устраивались в местах переправ диких оленей (Народы Сибири. М.; Л., 1956, с. 650).
Наиболее распространенным видом летнего промысла (кроме рыбной ловли) была охота на линную дичь. В.Н. Чернецов полагает, что она практиковалась с каменного века, «была очень эффективна и обеспечивала людей пищей в виде вяленого мяса на большой срок» (Чернецов, 1971, с. 65–66). Говоря об охоте на линную дичь в начале 20-х годов прошлого столетия у аборигенов Колымы, Ф. Врангель писал: «Сей промысел с некоторого времени весьма оскудел: лет за 20 охотники приносили домой в иные дни по нескольку тысяч гусей, а иные при устье Колымы почитают за счастье, если удастся за все лето убить до 1000 гусей, до 5000 уток и сотни две лебедей» (Врангель, 1841, ч. 1, с. 251). В низовьях Лены, где, судя по этнографическим данным, этот вид летнего промысла был большим подспорьем в питании местного населения вплоть до конца прошлого столетия, Н.Д. Юргенс был очевидцем случая, когда в 1883 г. двое мужчин, вооруженных палками, за полчаса убили во время линной охоты 1500 гусей (Юргенс, 1885, с. 265).
Несмотря на определенную роль в хозяйстве охоты на линную дичь, рыболовства и собирательства, основным средством существования древнего тундрового населения была охота на северного оленя. Она, как полагает Л.П. Хлобыстин, удовлетворяла потребности древних тундровых аборигенов в пище и одежде, а остальные промыслы имели подсобное значение (Хлобыстин, 1972, с. 32).
Основываясь на археологических данных, Л.П. Хлобыстин предположил, что в полосе тундры начиная с неолита жили «рассеянные на больших пространствах маленькие, но экономически самостоятельные семейно-хозяйственные коллективы. Забота о добыче пропитания падала на одного-двух мужчин, а обработка добычи, забота о детях лежала на женской части коллектива. Эти коллективы, судя по наличию жилищ, устраиваемых на местах переправ диких оленей через реки… вели полуоседлый, сезонный образ жизни… Возможно, что охота на переправляющихся оленей имела массовый характер и для участия в ней объединялось несколько семейно-хозяйственных коллективов, образующих на время производственную общину» (Хлобыстин, 1972, с. 32).
Мы, вслед за Б.О. Долгих, Л.П. Хлобыстиным и Ю.Б. Симченко, считаем, что численность и структура социальной организации сибирских тундровых аборигенов издревле определялись условиями и нуждами коллективной охоты — прежде всего характером сезонных промыслов дикого оленя на переправах через реки (Долгих, 1960, с. 169; Хлобыстни, 1972, с. 32; Симченко, 1976, с. 185–189). По Б.О. Долгих, охотничий коллектив у тундровых народов соответствовал родовому коллективу, не случайно у нганасан одним словом «фонка» обозначались и род, и копье, употреблявшееся на поколке (Долгих, 1960, с. 619).
У древнего населения тундры вряд ли существовала когда-либо четкая и стабильная племенная организация. Разбросанность мелких производственных коллективов по бескрайним тундровым просторам не способствовала крепости и устойчивости социальных уз. В XVII в. плотность населения в западносибирской тундре составляла примерно один человек на 50–60 кв. км. Однако во времена крупных социальных потрясений — вторжений иноэтничных групп, при необходимости отомстить за нападение, вернуть захваченные врагом земли и т. д. — семьи и роды больших территорий могли объединяться воедино, в некое подобие временного военно-политического союза. Один из документов Сибирского приказа рассказывает о нападении в 1678–1679 гг. на ясачных остяков «воровских самоедов больше 400 человек» (Бахрушин, 1935, с. 14). Общество, способное выставить такое войско, должно было объединять не менее 1600 человек, что во много раз превышает обычную численность рода на Крайнем Севере.