Страница 113 из 208
Интересны шапкульские каменные наконечники стрел. Они, как правило, изготовлялись на пластинах. Один из двух наконечников с Шапкульского I поселения имеет иволистную форму со слабо выраженным черешком, другой, асимметричный, напоминает по форме кельтеминарский тип наконечников в Приаралье. На поселении Малый Барашек встречены два кельтеминарских наконечника со специфической боковой выемкой (рис. 89, 4). Девять подобных наконечников найдены В.Т. Ковалевой при раскопках участка VIII южного берега Андреевского озера (Ковалева, 1977, рис. 2, 1–9), примерно столько же происходит с поселения Ташково I. Судя по публикациям Г.Н. Матюшина, такие наконечники достаточно типичны для позднего неолита и энеолита Южного Урала (Матюшин, 1975); он датирует их концом IV–III тыс. до н. э. Видимо, этот тип наконечников был характерен не только для шапкульских комплексов, но и для памятников с гребенчатой керамикой, локализовавшихся в переходное время от неолита к эпохе бронзы на территории Южного Урала и Нижнего Притоболья. Остальные каменные орудия этого времени (пластины с подработанными краями, скребки, проколки, сверла, шлифованные топоровидные орудия и пр.) не обладают сколько-нибудь специфическими признаками (Старков, 1976, рис. 2, 3; Ковалева, 1977, рис. 2, 3). Мелкие орудия обычно делались из кремня и яшмы, крупные — из туфопорфирита.
Среди нижнетобольских орудий, встреченных на энеолитических памятниках Нижнего Притоболья с гребенчатой керамикой, выделяются удлиненные глиняные грузила с приостренными концами (рис. 89, 10; 92, 1–5). На участке VIII южного берега Андреевского озера найдено 13 таких грузил; некоторые из них орнаментированы отпечатками гребенчатого штампа (Ковалева, 1977, рис. 5, 3). В культурном слое поселения Козлов Мыс I вместе с керамикой шапкульского типа встречен медный кованый нож длиной 8,2 см, близкий по форме ножу, найденному А.В. Шмидтом на Левшинской стоянке близ Перми.
На поверхности Шапкульского I поселения визуально фиксируются семь жилищных углублений; размеры самого большого 11×8 м, самого маленького 6,5×5 м; средняя глубина 0,6 м. Раскопано лишь одно жилище (№ 2). Оно оказалось четырехугольным, двухкамерным. Размеры первой камеры 3,4×2,4 м, второй 6×4,8 м. Котлован был врезан в, материк на 0,4–0,5 м. Во второй камере вдоль трех наружных стен прослежены остатки земляных нар шириной до 110 см и высотой до 37 см. Очаг отсутствовал, зато вокруг жилищ были выявлены следы 13 кострищ (Старков, 1976). На поселении Малый Барашек заметны следы шести жилищных впадин разных размеров глубиной от 0,7 до 1,5 м. Раскопано жилище 1. Оно было прямоугольным в плане (11×7 м) и имело глубину 0,9 м от современной поверхности. Внутри находился углубленный в землю очаг. Шесть жилищ, исследованных В.Т. Ковалевой на участке VIII южного берега Андреевского озера, также имели прямоугольную форму (площадь от 30 до 70 кв. м) и были углублены в материк на 40–60 см.
Могильники шапкульского населения пока не известны.
Относительная хронология шапкульских комплексов выявляется достаточно четко. В.Т. Ковалева сообщает о совместном залегании шапкульский и липчинской керамики на дне жилищ VIII участка южного берега Андреевского озера и поселения Ташково I. Об одновременности шапкульской и липчинской керамики говорит сходство в построении декоративной схемы сосудов, поэтому шапкульские памятники, как и липчинские, можно относить предположительно ко второй половине III тыс. до н. э.
Лесотундровая и тундровая зоны. В приполярных и заполярных районах Западной Сибири энеолитическая эпоха была, видимо, несколько смещена во времени и в значительной своей части совпала хронологически с началом бронзового века в более южных районах Обь-Иртышья. Энеолит Крайнего Севера представлен двумя исследованными памятниками — Салехардской («шапкульской») и Йоркутинской стоянками. Первая находится в лесотундровой зоне (г. Салехард), вторая — в Ямальской тундре. Салехардская стоянка, более ранняя, рассмотрена в предыдущем разделе в связи с характеристикой памятников шапкульской культуры в предтаежном и южнотаежном Притоболье. Ниже мы остановимся на описании материалов Йоркутинской стоянки, которую Л.П. Лашук и Л.П. Хлобыстин склонны датировать первой четвертью II тыс. до н. э. (Лашук, Хлобыстин, 1985).
Сосуды Йоркутинской стоянки, судя по исследованным фрагментам, имели скорее всего митровидную форму и орнаментировались по всей внешней поверхности. Основным орнаментальным мотивом были горизонтальные и вертикальные ряды «шагающих» оттисков гребенчатых и гладких штампов. Порой эти ряды чередовались с поясами округлых или продолговатых ямок и с рядом зубчатых вдавлений, нанесенных челюстью мелкого хищника. Характерной особенностью керамики Йоркутинской стоянки являются пояса птичкообразных штампов и штампов в виде перевернутой арочки. Птичкообразные вдавления на одном сосуде образовывали треугольные фестоны. Некоторые венчики имеют волнообразный выступ и неорнаментированное валикоподобное утолщение. Внутренняя поверхность сосудов заглаживалась пучком осоки, а внешняя — зашлифовывалась. Посуда делалась ленточным налепом из глины с примесью шамота. Керамика, сопоставимая с йоркутинской, найдена в низовьях Оби ниже устья р. Полуй, откуда известны также сланцевые наконечники стрел. Жилища и погребения пока не изучены (Лашук, Хлобыстин, 1985).
Северотаежное Приобье. Энеолитическая керамика этого региона представлена круглодонными сосудами, украшенными по всей внешней поверхности гребенчатым орнаментом (стоянки Сартынья I, Хулюм-сунт, Честый яг и др. на Северной Сосьве). Они изготовлялись из хорошо отмученного глиняного теста с примесью песка; иногда добавлялась слюда. Лепка производилась ленточным способом. Анализ орнаментации позволил Е.А. Васильеву выделить на Сартынье I три типа энеолитической посуды (Васильев Е.А., 1983, с. 45). К первому он отнес керамику с геометрическим орнаментом в виде простых зигзагов, штрихованных ромбов, ромбической сетки. Геометрические мотивы разделены рядами гребенки или (очень редко) поясами шагающей гребенки. Второй тип включает посуду, украшенную шагающей гребенкой. Третий тип — гребенчато-ямочная керамика в ее самом простом варианте. Гребенчато-ямочные черепки немногочисленны. Видимо, присутствие их в это время в северотаежном Приобье не характеризует местную линию развития, а отражает наличие связей между нижнеобским (гребенчатым) и тоболо-иртышским или североевропейским (гребенчато-ямочным) ареалами.
Генетически энеолитическая керамика северотаежного Приобья связана с местной поздненеолитической гребенчатой посудой, однако вопрос о первоистоках нижнеобского гребенчатого орнаментального комплекса остается открытым. Дело в том, что здесь гребенчатой поздненеолитической керамике предшествует (?) чужеродная глиняная посуда, украшенная в отступающе-накольчатой манере и удивительно похожая по всем признакам на известную в Притоболье кошкинскую неолитическую керамику.
В целом нижнеобские керамические комплексы энеолитической эпохи характеризуют один из северных вариантов гребенчатого ареала, южная периферия которого находилась за тысячи километров от Полярного круга — в южнотаежном и предтаежном Притоболье. Рассмотренная энеолитическая посуда найдена в основном на многослойных стоянках, что затрудняет выделение одновременных ей некерамических изделий. Жилища и погребения северотаежного западносибирского энеолита еще не исследованы.
Е.А. Васильев, основываясь на заключениях О.Н. Бадера для Прикамья и В.Н. Чернецова для Тюменского Притоболья, датирует северотаежный западносибирский энеолит концом III — началом II тыс. до н. э. (Васильев Е.А., 1983, с. 57). Хотя применительно к Прикамью и Тюменскому Притоболью точка зрения О.Н. Бадера и В.Н. Чернецова сильно устарела (новые и новейшие данные позволяют значительно удревнить прикамские и тобольские энеолитические памятники), предложенная Е.А. Васильевым дата северотаежного энеолита, учитывая возможность его некоторого хронологического отставания от южнотаежного, видимо, недалека от истины.