Страница 107 из 208
Говоря о причинах, благоприятствующих социально-экономическому развитию Западной Сибири, следует учитывать еще одно обстоятельство, которое раньше, в каменном веке, не было столь значительным: удобное расположение речных путей. Основные реки Обского бассейна (Тобол, Ишим, Иртыш, сама Обь) текут в спокойных равнинных условиях с юга на север, из степной и лесостепной зон в таежную, что, начиная с эпохи металла, благоприятствовало усилению экономических и культурных связей Западной Сибири со степным скотоводческо-земледельческим миром. Географическое положение Восточной Сибири было менее выгодным. Бассейн Лены почти целиком лежит в пределах горнотаежного ландшафта, вследствие чего контакты, осуществляемые там по речным путям, были затруднены и почти не выходили за пределы таежной зоны. Замкнутое общение в родственной охотничье-рыболовческой среде способствовало консервации культурных традиций и производственных навыков и привело, начиная с бронзового века, к более замедленному развитию таежных восточносибирских культур, стагнации их производства и быта.
Разнообразие природных условий Западной Сибири, выразившееся в наличии здесь нескольких разных ландшафтно-растительных и климатических зон, определило несходство хозяйственного уклада западносибирского населения, направляя его производственные возможности в сторону охоты, рыболовства, пастушества или земледелия, ускоряя либо замедляя освоение металлообработки, способствуя или препятствуя увеличению плотности населения и т. д. В оценке особенностей социально-экономического развития населения разных областей Западной Сибири в рассматриваемое время необходимо учитывать также возможную нестабильность географической среды в связи с периодическими изменениями климата.
Согласно палеоклиматической схеме А.В. Шнитникова, основанной в значительной своей части на материалах Южной Сибири и Казахстана, большая часть II и начало I тыс. до н. э. (бронзовый век) отличались значительной засушливостью; середина и вторая половина I тыс. до н. э. (эпоха раннего железа) совпали в целом с периодом повышенной увлажненности (Шнитников, 1957). Изложенные А.В. Шнитниковым палеоботанические, почвенные, лимнологические, гляциологические и другие данные подтверждаются археологическими свидетельствами, накопленными в последние годы для юга Западно-Сибирской равнины. Они сводятся к трем основным показателям.
1. Топографический показатель. В целом топографическая приуроченность древних поселений южной части Западно-Сибирской равнины зависела: в конце неолита — от достаточно высокого уровня воды в реках и озерах (Косарев, Потемкина, 1975; Молодин, Зах, 1979); в бронзовом веке — от сравнительно низкого (Сальников, 1967, с. 173–177, 326–327; Бадер, 1974; Потемкина, 1976, с. 8; Молодин, Зах, 1979); в начале железного века — вновь от высокого (Косарев, 1964а, 1974а, с. 36–38; Сальников, 1967, с. 348, 350; Зданович Г.Б., 1973, с. 43).
2. Демографический показатель. В период, предшествовавший эпохе бронзы, степное население могло жить в открытых степях вдали от больших рек — на озерах и даже в местах, не имеющих сейчас источников воды (на так называемых «родниковых» стоянках). Во II тыс. до н. э., наоборот, открытые степи почти полностью обезлюдели, и степняки сосредоточились в основном у широких речных пойм, видимо, игравших в то время роль своеобразных степных «оазисов». В середине и второй половине I тыс. до н. э. (эпоха раннего железа) вновь появилась возможность для освоения открытых степей, но уже не охотничье-рыболовческими группами, как в неолите, а кочевыми скотоводами.
3. Социально-экономический показатель. В последней трети II тыс. до н. э., т. е. в засушливую климатическую фазу, наблюдается мощное продвижение к северу южных пастушеско-земледельческих групп. Оно привело к сложению на юге западносибирской тайги огромнейшего массива так называемых андроноидных культур, из которых наиболее изучены сузгунская культура в таежном Прииртышье и еловская в Среднем Приобье. В эпоху раннего железа, совпавшую с влажным периодом, произошел обратный этнокультурный сдвиг, состоявший из двух волн. Первая волна относится примерно к VIII–VII вв. до н. э. Она была отмечена распространением на юг, в лесостепь, памятников красноозерского типа в Среднем Прииртышье и завьяловского типа в Новосибирском Приобье, в материале которых имеется много северных лесных черт. Так, если в развитом бронзовом веке доля диких животных в остеологическом материале поселений лесостепного Прииртышья составляла по числу особей не более 10 %, а по количеству костей — менее 3 % (Смирнов, 1975), то в переходное время от бронзового века к железному, кости диких животных здесь уже преобладают (Стефанов, 1977).
Вторая волна имела место в последние века I тыс. до н. э. и выразилась в распространении в северной части лесостепного Обь-Иртышья памятников кулайского типа (Троицкая, 1970, 1979), ближайшие аналогии которым известны в Нарымском Приобье. Одновременно в северной половине лесостепной зоны вновь резко возрастает значение охоты и рыболовства.
Если на поздних этапах бронзового века кости диких животных составляли лишь 1–2 % от общего количества костных остатков, то в последние века I тыс. до н. э. доля дикой фауны возросла до 31–37 %. Намного увеличилась роль рыболовства. Если для второй половины бронзового века следы рыболовческих промыслов здесь почти не фиксируются, то в конце I тыс. до н. э. на одном только городище Дубровинский Борок III, где вскрыто всего около 80 кв. м площади, найдено 78 сетевых грузил (Троицкая, 1976).
К сожалению, в лабораторных условиях нельзя пока создать модель природных климатических ритмов, со всем комплексом их ландшафтно-географических и исторических последствий. В этой связи интересны упомянутые выше короткопериодичные циклы увлажненности, прослеживаемые по периодическим колебаниям степных и лесостепных озер Западной Сибири, со средней продолжительностью один раз в 35 лет. Они вписываются в многовековые 1850-летние климатические ритмы Петтерсона-Шнитникова и являются как бы их микромоделью. Эти малые периоды (ученые обычно сопоставляют их с циклами Брикнера) тоже состоят из двух фаз — влажной (сравнительно короткой и бурной) и сухой.
Начало циклов Брикнера знаменуется «смокой» — бурным выходом на поверхность грунтовых вод. Озера увеличиваются в размерах, появляется много новых ляг, озер, проток и перейм, заливаются пойменные пашни, пастбища и сенокосы, гибнут пойменные леса и низкие колки, повышается уровень воды в колодцах. Высокая вода держится несколько лет, а затем в последующие два-три десятилетия идет процесс усыхания: мелеют озера, заболачиваются переймы, протоки и курьи, беднеют рыболовческие угодья, убывает вода в колодцах; некоторые пресноводные озера становятся солеными, другие вообще исчезают; в пересохших озерных котлованах местные жители опять начинают возделывать пашни, на дне других появляются прекрасные сенокосные угодья или возобновляется древесная растительность.
Учитывая характер ландшафтных проявлений циклов Брикнера, можно предположить, что в степной зоне и на юге лесостепи крупные многовековые увлажнения климата древних эпох влекли за собой затопление пойм, гибель пойменных лесов и низинных колков (при возрастании, видимо, площади гривных лесов), ухудшение условий для оседлого пойменного пастушества и земледелия, улучшение травостоя в открытых степях, хорошие возможности для рыболовства, охоты на диких степных копытных и кочевого скотоводства. Усыхания должны были вызывать исчезновение или обмеление озер, заболачивание проток, оскудение охотничьих и рыболовческих угодий, ухудшение условий жизни в открытых степях, появление лесов и богатых пастбищ в котлованах некоторых озер и пересыхающих речных поймах, благоприятные возможности для оседлого пойменного пастушества и земледелия.
В разные исторические эпохи в соответствии с уровнем производительных сил местное население по-разному приспосабливалось к меняющейся географической среде — обычно путем увеличения удельного веса наиболее рациональной в конкретной ландшафтно-климатической ситуации отрасли хозяйства. Если сравнивать разные территории северной половины нашей страны по степени континентальности климата, по характеру рельефа и другим географическим особенностям, то можно предполагать, что первое место по готовности леса уступить место степи (и наоборот) займет Западно-Сибирская равнина, второе, видимо, Восточно-Европейская равнина, а третье — Алтае-Саянский район и горнотаежные области Восточной Сибири. В настоящий момент это несходство выражается в том, что в Европейской части СССР, несмотря на большую роль антропогенного фактора в изменении ландшафтов, граница леса и лесостепи в целом проходит гораздо южнее, чем в Западной Сибири, а в горных физико-географических странах Восточной Сибири вообще не прослеживается сколько-нибудь выраженной широтной зональности в распределении тайги и лесостепи. Еще более стабильным в ландшафтно-географическом отношении был Дальний Восток, где в условиях близкого соседства с Тихим океаном климат всегда был достаточно влажным. По схеме изменения палеогеографических условий Амуро-Зейского района в неогене и плейстоцене хорошо видно, что даже крупные климатические периоды, соответствующие ледниковым и межледниковым эпохам, не привели здесь к радикальной перестройке ландшафтно-растительной зональности (Воскресенский, Логинова, Махова, 1970).