Три жизни

Это чувство безопасности, которое испытывала Меланкта в дни своих странствий в поисках житейской мудрости, было чувство просто поразительное. Сама Меланкта ничего удивительного во всем этом не видела, ей было достаточно знать, что все это для нее никакой особой ценности не представляет.

Меланкта всю свою жизнь ничего так высоко не ценила, как настоящий жизненный опыт. Она знала, что не получает того, чего ей так страстно хочется, но при всей своей отчаянной смелости в этом отношении Меланкта была самая настоящая трусиха, так что ничего понять по-настоящему она так и не смогла.

Меланкте нравилось гулять по городу, и стоять у железнодорожной станции, и смотреть как работают мужчины, и паровозы, и стрелки, и как оно все движется и работает. На железнодорожных станциях всегда есть на что посмотреть. Они найдут ключик к любой человеческой натуре. Для ленивого человека, чья кровь течет медленно, это будет мир размеренного, умиротворяющего движения, которое будет вселять в него чувство уверенности и силы. Ему не нужно даже работать для того, чтобы это глубокое чувство поселилось в нем; он ощутит его даже сильнее, чем тот человек, который действительно работает на железнодорожной станции или владеет ей. Натурам возбудимым, которым нравится испытывать сильные чувства и не попадать при этом в какие бы то ни было неприятности, будет приятно ощутить, как нарастает в горле ком, и теснит грудь, и учащается пульс, а также все прочие симптомы горячечного возбуждения, когда человек слышит, как начинает медленно раскачиваться маховик парового двигателя, и вслед за этим — долгий нетерпеливый свисток. Для ребенка, который смотрит сквозь дыру в заборе в дальнем конце станционного двора, это волшебный мир завораживающего, таинственного движения. Детям нравится шум и грохот, а еще им нравится внезапная тишина и порыв ветра, вслед за которым из тоннеля выскакивает на полном ходу поезд, который долго возился там во тьме и издавал звуки, им нравится дым над трубой, который иногда выскакивает кольцами, не говоря уж об искрах и черных клубах, и даже о языках настоящего пламени.

Для Меланкты станционный двор полнился возбуждающим чувством мужского присутствия и еще, быть может, вольным коловращением будущего.

Меланкта ходила сюда очень часто и смотрела на мужчин и на бесконечно кипящую работу. У мужчин всегда хватало времени крикнуть ей:

— Привет, сестренка, хочешь прокатиться на моем движке?

Или:

— Эй, привет, какая ты у нас хорошенькая, светленькая такая, хочешь заглянуть в самую топку?

Цветные проводники, все до одного, в Меланкте просто души не чаяли. Они часто рассказывали ей удивительные вещи про то, что в жизни бывает; как на Западе им приходилось проезжать через огромные туннели, где совсем нет воздуха и нечем дышать, а потом вырываешься оттудова и принимаешься петлять вдоль бездонных каньонов по извилистым эстакадам, которые стоят высоко-высоко на тоненьких столбиках, и иногда какой-нибудь вагон, а то и целый поезд сорвется с узкого моста, а из пропасти и из прочих темных мест скалится ему навстречу Смерть и с нею всякие бесы, страшные просто не могу какие, и смеются тебе прямо в лицо. А еще они ей рассказывали, как иногда ползет себе поезд вниз по скользкому горному склону, а сверху срываются целые скалы и катятся вдоль путей, а иногда врежутся в вагоны и людей поубивают; и когда проводники обо всем этом рассказывали, их круглые черные блестящие на солнце лица мрачнели, и сквозь черный с масляным отливом цвет кожи проступал совсем другой цвет, серый, и глаза у них начинали вращаться в орбитах от страха и благоговения перед теми непонятными вещами, которые они рассказывали и сами себя пугали до полусмерти.

Был среди прочих один большой, серьезный проводник со светло-коричневой кожей и грустным выражением лица, который часто рассказывал Меланкте разные истории, потому что ему нравилось как она умеет слушать, и глаза такие умные и с чувством, про то, как белые люди на Юге один раз чуть его не убили за то, что он одного из них, который напился и называл его чертовым ниггером, и который не хотел платить ниггеру за билет, ссадил с поезда прямо между станциями. И потом этому проводнику пришлось перестать ездить в рейсы в тот южный штат, потому что все тамошние белые люди поклялись, что если они его еще раз там увидят, то убьют уже наверняка.

Меланкте нравился этот серьезный грустный негр со светло-коричневой кожей, и вообще Меланкта всю жизнь уважала в людях доброту и мягкость и тянулась к ним, а этот человек всегда готов был помочь ей добрым советом или просто посочувствовать, а Меланкта к таким вещам вообще была неравнодушна, вот только толку ей от этих советов и от этого сочувствия все равно не было никакого, потому что ничего она с собой не могла поделать и все равно всякий раз попадала в какие-нибудь неприятности.

Меланкта по вечерам часами могла болтать с проводниками и с другими мужчинами, которые помногу работали, но когда спускалась ночь, все менялось. И Меланкта вдруг оказывалась в обществе тех людей, которых называла джентльменами. И с ней заводил знакомство какой-нибудь клерк или агент из транспортной конторы, и они стояли с ней рядышком или, может быть, прогуливались туда-сюда по улице, не слишком долго.

Меланкте всегда удавалось в последний момент ускользнуть, но не всегда ей удавалось сделать это гладко. Она никак не могла взять в толк, чего ей так страстно хочется, но при всей своей отчаянной смелости, в этом отношении Меланкта была самая настоящая трусиха и никак не могла разобраться, что к чему.

Меланкта стояла по вечерам с каким-нибудь мужчиной и говорила с ним. Иногда с Меланктой была еще какая-нибудь девушка, и тогда было гораздо проще и уйти, и остаться, потому что тогда они были как бы вдвоем и, перебрасываясь словами или пересмеиваясь, могли сделать так, чтобы мужчина совсем уж не становился центром внимания.

Но когда Меланкта была одна, а случалось это довольно часто, она иногда подходила к самой границе, за которой нужно было бы сделать большой шаг вперед на том пути, что ведет к жизненной мудрости. Некоторым мужчинам удавалось во время разговора много чего про нее узнать и понять, хотя и не до конца, потому что Меланкте за всю ее жизнь так ни разу и не удалось хотя бы одну историю дорассказать до конца. Как-то так всегда получалось, причем без какого бы то ни было умысла с ее стороны, что целые большие куски оставались в стороне, и оттого история всякий раз выходила другая, и как только дело доходило до того, что на самом деле произошло, и что она сказала, и что она сделала, Меланкта никогда и ничего не могла припомнить в точности. Иногда мужчина пододвигался к ней чуть ближе, отвлекал ее, брал ее за руку, или шутки у него становились более откровенными, и тогда Меланкта всякий раз заставляла себя уйти. Мужчине казалось, что она прекрасно понимает, что в этой жизни к чему, потому он и ходил вокруг да около, и еще ему казалось, что она к нему присматривается, и потому он никуда не торопился и не успевал ее остановить, когда она заставляла себя уйти.

Вот так Меланкта и бродила по самому краешку житейской мудрости.

— Скажи-ка ты мне, сестренка, вот ты все ходишь сюда и ходишь, а почему бы тебе как-нибудь не взять, и не остаться на подольше? — все они задавали ей один и тот же вопрос и ждали от нее ответа, а она в ответ смеялась и иногда действительно оставалась на подольше, но ей всегда удавалось уйти как раз вовремя.

Меланкте Херберт очень хотелось обо всем узнать, но знания этого она как раз и боялась. По мере взросления, она все чаще стала задерживаться на подольше, и иногда борьба шла уже на самой грани, но ей всегда удавалось уйти как раз вовремя.

После железнодорожной станции Меланкта больше всего любила бывать в грузовом порту. Часто она приходила туда одна, иногда с ней была какая-нибудь другая цветная девушка, из тех, что понимают что к чему, и она подолгу стояла возле причалов и смотрела, как мужчины работают на разгрузке судов, как на пароходы загружают уголь, и ей очень нравилось слушать, как вопят во всю глотку здешние негры, все такие отвязные и раскованные, смотреть, как движутся их большие сильные тела, и все суставы как будто на шарнирах, и как ребячливо они кричат, обмениваются на ходу тычками, и таскают, толкают, тянут с кораблей на склады огромные тюки с грузом.