Снежный блюз

– Я еще никому в Мельбурне его не показывала, – тихо заметила мадам с удовлетворением. – У мельбурнских дам недостаточно грации для такого платья. А у мадемуазель есть стиль, и это платье создано для нее.

– Да, – согласилась Фрина и, глазом не моргнув, заплатила за него сумму, от которой у Дороти дыхание перехватило.

Это – платье года, подумала Фрина, оно произведет правильное впечатление на Крайеров и, следовательно, на остальную часть Мельбурна. Она заговорила с мадам о Крайерах, и та содрогнулась.

– У мадам Крайер есть деньги, – ответила она. – Надо ведь как-то жить, que voulez-vous.[20] Но вкус у нее чудовищный, как у всех парвеню, – заключила она, пожимая плечами. – Я отправлю платье к вам в отель, мадемуазель?

– Да, пожалуйста. Я остановилась в «Виндзоре», – ответила Фрина. – А теперь должна покинуть вас, мадам, но я обязательно вернусь, будьте уверены.

Фрина задумалась, следовало ли ей расспросить мадам, явно отлично информированную, о Лидии – предмете ее расследования, но решила не делать этого. Европейские дома моды – главный источник сплетен всего мира, и у Фрины были основания полагать, что Мельбурн, маленький город, где все друг друга знают, ничуть не лучше, если не хуже.

Дороти и Фрина слегка перекусили в «Пассаже», а потом зашли в местное агентство по найму прислуги, чтобы узнать, сколько следует платить горничной. Дороти с удивлением обнаружила, что должна была зарабатывать по крайней мере фунт в неделю, плюс форменное платье, питание и стирка, и поразилась еще больше, когда Фрина удвоила эту сумму и прибавила к ней расходы на покупку одежды. Дороти со всех ног побежала домой рассказать матери о том, как изменилось ее положение, ну а Фрина отправилась в салон красоты Элизабет Арден на Коллинс-стрит. Там она провела пару восхитительных часов, во время которых ее массировали, парили и умащали, а она тем временем вся превратилась в слух. Однако не услышала ничего полезного, не считая интересного замечания о том, что любимым наркотиком у беспутного высшего общества стал кокаин.

Отбившись от ассистентов с разнообразными тониками и пудрами, которые, как они считали, были ей просто необходимы, сияющая и обновленная Фрина вышла из салона. Пройдясь быстрым шагом, она вернулась в отель и проспала три часа. Ко времени пробуждения хозяйки Дороти тоже вернулась в номер и с надлежащей осторожностью распаковала платье в стиле Эрте.

– Ну, что сказала твоя мама? – поинтересовалась Фрина, сидя в постели и потягивая чай. – Ты нашла мои гагатовые серьги, Дороти?

– Да, мисс. Они были на дне вон того чемодана. Сначала мама посчитала вас слишком приземленной, но когда я сказала, что по воскресеньям вы ходите в церковь, в главный собор, она решила, что вы, должно быть, хороший человек. И я тоже так думаю. Вот и серьги.

– Спасибо. Мне нужны черные шелковые чулки, черная грация, лакированные черные туфли на высоком каблуке и еще – несколько капель «Запретного плода». Позвони портье и закажи такси до дома Крайеров, Дот. Ты не возражаешь, что я называю тебя Дот?

– Нет, мисс, так меня зовут сестры.

– Хорошо, – сказала Фрина, вставая с постели и потягиваясь. Она набросила на плечи халат и направилась к ванной. – Я собираюсь потрясти Мельбурн своим платьем.

– Да, мисс, – согласилась Дороти, снимая трубку телефона.

Она все еще не привыкла к нему, но уже не считала электрическим орудием пыток. Она достаточно ясно отдала распоряжения портье и принялась разыскивать белье, которое следовало надеть под потрясающее платье.

Часом позже Фрина с нескрываемым удовольствием изучала свое отражение в зеркале. Атласная ткань обтекала ее, как мед; над пышными волнами платья красовалась ее маленькая аккуратная головка; лицо было накрашено изысканно, как у китаянки: алые губы, подведенные черным глаза и брови такие тонкие, как будто выгравированные. Гагатовые серьги опускались ниже искусно подстриженной шапочки черных волос, перехваченных серебристой лентой, так что задевали меха. Фрина набросила на плечи свободную накидку из бархата и шелка, черную как ночь, и взяла простую бархатную сумочку-мешочек. Немного подумав, она положила туда пистолет, платок, сигареты и внушительную пачку банкнот. Фрина еще не привыкла к богатству до такой степени, чтобы чувствовать себя спокойно без финансовой защиты от всевозможных неприятностей.

Она соскользнула вниз по ступенькам в сопровождении взволнованной Дот. Швейцар приветливо помог прекрасной аристократке сесть в ожидавшую ее машину и, не меняя выражения лица, принял щедрые чаевые. А потом они с Дороти наблюдали величественный отъезд такси.

– Как она прекрасна! – вздохнула Дороти.

Швейцар согласился, снова задумавшись – теперь уже о том, что в конце концов нравы аристократии не такие уж странные.

Да и сама Дороти в новом форменном платье и туфлях была хороша на загляденье. Дот опомнилась, покраснела и вернулась в номер Фрины – штопать чулки и слушать по радио танцевальную музыку. Фрина обычно покупала новую пару сразу после того, как на старой появлялась дырка, – такая расточительность просто шокировала Дороти. И потом, она любила штопать.

Фрина откинулась на спинку сиденья и закурила. Она курила сигариллы «Черный русский» с золоченым фильтром, не такие приятные, как ее папиросы, но чем не пожертвуешь ради элегантности.

– Вы часто возите гостей к Крайерам? – спросила она водителя.

– Да, мисс, – ответил он, с удовольствием обнаружив, что леди, которая выглядит как картинка из модного журнала, все-таки умеет говорить. – Они устраивают много приемов, мисс, и чаще всего именно я отвожу туда гостей, потому что Тед – мой приятель.

– Старина Тед?

– Да, швейцар из «Виндзора». Мы вместе воевали на Сомме. Он надежный товарищ.

– А-а-а… – протянула Фрина. Она устала от мировой войны, ее школьные годы были настолько заполнены военной лихорадкой, что теперь Фрина вообще старалась не думать о ней. Последний раз она плакала, когда читала стихи Уилфреда Оуэна. Фрине захотелось сменить тему разговора: – Крайеры – какие они? Я, знаете, приезжая, из Англии.

Она заметила, как сузились глаза водителя: он прикидывал, что можно, не опасаясь, рассказать этой удобно устроившейся на заднем сиденье женщине, которая наполняла его машину клубами дыма с экзотическим ароматом.

Фрина рассмеялась.

– Я никому не скажу, – пообещала она, и водитель, кажется, ей поверил.

Он сделал глубокий вдох и выпалил:

– Мерзкие, как вонючие крысы.

– Понятно, – задумчиво ответила Фрина. – Это интересно.

– Да, но если они узнают, я больше никогда не буду водить такси в Мельбурне. Поэтому я полагаюсь на ваше слово, мисс.

– Не волнуйтесь, – уверила его Фрина, затушив сигариллу. – Это здесь?

– Да, – мрачно кивнул водитель.

Фрина оглядела фасад огромного дома, похожий на кекс с глазурью, красную ковровую дорожку, цветы и армию прислуги, стоящую в ожидании прибытия гостей, и мысленно содрогнулась. В то время как рабочий класс крайне стеснен в средствах, эта показуха, отдающая нарочитым богатством, кажется неразумной и безвкусной. Европа, из которой совсем недавно приехала Фрина, обеднела, даже знать не поднимала головы, потрясенная событиями русской революции. Демонстрировать богатство стало не модно, гораздо изящнее скрывать его размеры.

Фрина заплатила за такси, выбралась из машины без ущерба для себя и платья и в сопровождении двух слуг проследовала к парадному входу особняка Крайеров. Она глубоко вдохнула, вплыла в дом и передала свою бархатную накидку прислуге в дамской гостиной. Комната была обита шелком с раздражающим узором, от которого тут же начинали болеть глаза, но Фрина ничем не выдала своего неудовольствия. Она дала чаевые прислуге, расправила складки платья, встряхнула головой у большого, в полный рост зеркала и приготовилась к встрече с хозяйкой.

К несчастью, стены прихожей были выкрашены в приглушенный зеленый цвет, отчего лица гостей приобретали мертвенно-серый оттенок. Фрина представилась и собралась с силами, чтобы выстоять в крепких объятиях госпожи Крайер, которых, она была уверена, ей не миновать.

20

Что вы хотите? (фр.)