Владыка битвы

— Хорошо. Гулле сам скажешь? — спросил Скегги и хитро подмигнул. — Вижу, с тобой она ночует уже чаще, чем со мной.

— Могу и сам. И это... Если...

— Я не в обиде, брат, — мягко улыбнулся наш вождь, угадав мои мысли. — Гулла — свободная женщина и может выбирать кого хочет. Думаю, я ей просто надоел, а она всегда питала слабость к колдунам.

Надеюсь, Скегги говорил искренне. Меньше всего мне хотелось недопониманий и вражды с родичем из-за женщины. Даже из-за такой, как Гулла.

— Точно? — На всякий случай уточнил я, чувствуя себя невероятно глупо.

— Точно!

Брат хлопнул меня по плечу и подозвал остальных.

Уже на закате, когда мы обустроили лагерь ближе к рыбацкой части городка и наконец-то распотрошили запасы съестного, небо рассеялось. Жирный месяц висел над беспокойными водами, и его отражение было зыбким, переменчивым, прямо как наше ближайшее будущее. Мне очень хотелось раскинуть руны этой ночью, но меня постоянно отвлекали.

Мы с Гуллой и Кьеллом расселись вокруг костра, передавая по кругу кувшин с местным жидким элем и заедая невкусное пойло чёрствыми лепёшками. Мне подумалось, что надо бы добыть побольше мяса — дорога предстояла дальняя, и на одном сухом хлебе много не проедешь.

Кьелл точил ножи, Гулла измельчала коренья и тихо напевала старую песню о жене конунга, что превратилась в ворону и выклевала глаза врагу, что бесславно убил её мужа. Да уж, умела эта ведьма выбирать песни.

Она затихла, расслышав шаги со стороны улицы, и уставилась в темноту на звук. Мы с Кьеллом обернулись, по привычке положив ладони на рукояти топоров.

— Свой я! — объявили из темноты. — Рагнальд отправил к вам. Пришёл знакомиться.

Мгновением позже на свет нашего костра вышел рослый веснушчатый эглин с огненно-рыжей копной курчавых волос. Хоть одевался и стригся он по мерглумскому обычаю, даже спираль на груди носил, но что-то неуловимо выдавало в нём язычника.

— Элред, как я понимаю? — Я поднялся на ноги и протянул руку в знак приветствия.

— А ты Хинрик-начертатель? Скегги сказал, что вы здесь.

Значит, уже и с братом потолковать успел. Шустрый эглин. Надо бы за ним присматривать. Гутлог всегда говорила мне, что рыжеволосые люди отмечены при рождении самим богом Брани. А Брани мог наделить человека разными дарами — кому язык повесит так, что заговорит любого, а иного сделает великим лжецом...

— Это Гулла и Кьелл, — представив остальных, я жестом пригласил гостя сесть с нами. — Тебе уже сказали, что требуется?

— Ага. Как раз пришёл поговорить об этом.

Элред говорил по-северному, но речь его была мягкой, словно мох. Он не рубил окончания слов, как сверы, но и на мой родной нейдский его выговор не был похож. Эглинское наречие мы могли понять даже без переводчика — поговаривали, у наших народов были общие предки. Но многие слова нам всё же были незнакомы.

— Что надумал? — спросил я, передав гостю кувшин. Он сделал пару глотков, поморщился и потянулся к меху на поясе.

— Мочу какую-то пьёте, ей богу. Вот, возьмите, это крепкая брага. Хорошо согреет.

Пока Гулла недоверчиво принюхивалась к содержимому меха, я сверлил Элреда глазами.

— Так каков твой план? Есть мысли?

— Да чего тут думать? Вы ж не единственные, кто по эглинским городам шарится. Я торгую чем придётся. Из одного города вожу всякое барахло в другой.

— Что продаёшь?

— Да что попадётся. Сейчас вот повезём ракушки.

Я удивлённо вытаращился на гостя.

— Ракушки? Издеваешься?

— Нисколько, — ухмыльнулся Элред и почесал бороду. — Кое-кто пустил слух, что спираль, выточенная на морской раковине, делает амулет сильнее. Теперь на них спрос вырос. Но ценятся не все подряд, а определённые. Как раз в этих местах я их и добываю. Разлетаются на ярмарке как печёные яблоки.

— Дай угадаю, кто распустил этот слух, — улыбнулся я.

Эглин расплылся в довольной улыбке.

— Люди-то в большинстве своём дураки. А как спирали на шею повесили, так пуще прежнего поглупели. А глупость я не жалею. На глупости надо делать деньги.

Гулла коротко хохотнула.

— А почему ракушки-то? — спросила она и приложилась к браге. — Придумал бы про камни какую-нибудь небылицу.

— С камнями все носились пару зим назад. Но камни всем надоели. Теперь ракушки. Следующим летом ещё что-нибудь придумаем.

— Про твою изворотливость я всё понял. — Мне не терпелось договориться и заняться наконец-таки рунами. — Как пойдём? Как долго сможем оставаться в Омрике? Как будем выбираться, случись что?

— Экий ты суровый, — притворно оскорбился гость. — Я буду с повозкой, на ней товар. Помимо ракушек ещё есть что продать. Вы будете моей охраной. Женщину... Скажем, что жена моя. Или кого-то из вас. Если краску с лица смоет и оденется неприметно, то за местную сойдёт.

Гулла скривилась, но спорить не стала.

— Как долго будешь торговать в Омрике?

— Как пойдёт. Порой за три дня всё распродаю, а иной раз и дюжину дней провозиться приходится.

Я кивнул.

— В этот раз повозись.

— Понял.

— Сколько дней пути?

— Если дорога не раскиснет, дней пять.

— Далеко. Я думала, будет ближе, — отозвалась Гулла.

— Налегке быстрее, но у нас груз. — Эглин поднялся и протянул руку ведьме, чтобы забрать свой мех. — Завтра свидимся. Я приду около полудня, ещё раз всё проговорим.

Он шагнул было прочь, но спохватился и резко крутанулся на пятках.

— Совсем забыл! — Элред вытащил из-за пазухи три шнурка с какими-то висюльками, и я не сразу распознал в них амулеты. — Вам придётся это надеть и носить почти не снимая. Разбирайте.

Гулла и Кьелл расхватали подвески, а я медлил, не рискнув прикасаться к чужеродному амулету.

— Бери, колдун, — торопил эглин. — Самому носить это барахло тошно, но приходится исхитряться. Потерпишь, не сломаешься.

Я осторожно прикоснулся к амулету и поднёс его к огню, чтобы лучше рассмотреть грубо выточенную спираль на перламутровом куске ракушки. Амулет был сделан проще некуда — просто осколок раковины и завитушка. Через аккуратно выдолбленную дырочку продет шнурок.

— До завтра, — попрощался Элред и скрылся во тьме ночи.

— Мерзость какая, — зашипела Гулла и, морщась, словно её заставляли лезть в чан с дерьмом, надела ракушку на шею. — Но надо привыкать, а то ещё сболтну чего лишнего и всех нас выдам.

Кьелл пожал плечами, с полным безразличием продел голову через шнурок и снова занялся ножами.

Я долго пялился на завораживавшую своей странно-знакомой простотой закорючку и не мог понять, что чувствовал. Казалось, я видел её раньше, ещё до того, как встретил первого монаха. Но откуда бы мне знать этот символ? Может завалялся среди даров, что приносили жрицам на Свартстунне? Бережно я прикоснулся к спирали, прислушиваясь к ощущениям. Нет, показалось. Просто кусок раковины. От иных амулетов за пару шагов веяло большей мощью.

И всё же эта проклятая завитушка не давала мне покоя.

— Что, испугался? — подначивала меня Гулла. — Думаешь, захвораешь, если наденешь? Не бойся, нет в этих амулетах силы. Безделица — и только.

Вздохнув, я накинул петлю амулета на шею. И не сразу понял, что произошло. Если вообще что-то понял.

— Ааааа!

Всё тело пронзила такая острая и мучительная боль, что я закричал во всю глотку и повалился в костёр — кто-то успел подхватить меня, вопящего не то от ужаса, не то от спазма, взметнув в небо столб искр.

Я бился в руках Кьялла, но не мог проговорить ни слова. Яркая вспышка застелила мне глаза. Нестерпимый свет, словно я палился на солнце и не мог моргать. Высоко и тревожно завопила Гулла. Ревел, зовя на помощь, Кьялл. Я оцепенел и не мог даже бровью пошевелить.

На меня хлынул поток видений и голосов, и миг спустя я перестал ощущать мир.

Глава 14

Поток видений уносил меня всё дальше от костра на берегу Сандвена. Какая-то часть меня осознавала, что чем сильнее я стану сопротивляться, тем больнее мне будет. Я покорился неведомой силе, позволил этой бешеной мешанине незнакомых образов и голосов захватить меня полностью и растворить в себе.