Страница 33 из 44
Да, знаю я подобные разговоры.
У меня тоже была совсем небольшая вероятность вернуть сына. А все-таки Эльвира его как-то нашла.
Ушел оттуда не попрощавшись. Даже чуть не забыл вернуть им этот их гребаный белый халат.
Вероятность…
Иду обратно, крепко сжимая руки в кулаки и кажется впервые понимаю, куда я был бы по-настоящему рад приложить свои усилия.
Хочу внести в эту вероятность изменения. По правде, меня бесят люди, творящие дичь просто из-за собственной прихоти, как этот вот козел, который мою жену уничтожил, как Эдуард.
Кажется я вновь чувствую то за что Мурат в общем-то меня пригрел и выделил, и всему научил. Так он вообще-то поначалу был в банде главарем.
Хотя какой они были бандой? Так, местными Робин Гудами. Просто потом оказалось, что я из нас двоих более борзый, более безбашенный…
Благородный мститель.
Испытываю странное чувство, когда снова вижу ее. Отдает чем-то похожим на дом, уют, рыжего кота и теплые тапочки. Хочется прижать к груди и держать рядом как можно дольше.
Она вернула мне то, что я сам считал навсегда потерянным — семью. Надежду на счастье, которое не обжигает, не превращается потом в пепел, а греет долго, как огонь в камине.
И я сам не понимаю как признаюсь, что решил позвать ее замуж.
Эльвира несколько мгновений непонимающе смотрит мне в глаза, как будто ищет признаки лжи, подвоха. Надеюсь, она понимает, что я не глу в таких вещах. Мое слово.
Сжимаю челюсти.
Если я хоть раз что-либо вслух сказал, значит, пойду до конца.
Я думал, что поиграюсь.
Но кажется я уже двоим серьезно пообещал этот брак: ей и Владику. Придется исполнять.
— Зачем это тебе? — удивленно проговаривает, а я отстраненной частичкой сознания отмечаю, что мы перешли на “ты”.
Отстраняюсь, потому что самого бесит собственная импульсивность.
— Потому что захотел камин и кота.
Следом выпускаю ее и даю охране распоряжение заняться мальчиком.
Это новое дело нас точно затормозит, а мне еще необходимо отыскать следы Мурата. Сам поеду. Приказываю охране разделиться и половине остаться с Эльвирой.
Смотрю ей в глаза на прощание — давненько у меня сердце за женщину не болело. Понимаю с каким грузом ее оставляю и почему-то заданию идиотский вопрос на прощание:
— Ты хоть рада камину и коту?
Глава 12
Эльвира
— Ты хоть рада камину и коту? — он говорит эти слова и разворачивается.
А я вдруг чувствую пустоту. Это странно до рези в глазах. Мне только что причинили самую сильную боль в моей жизни, сказав, что мой сын практически уже не жив. Мертв.
Пальцы и ладони холодеют. Я мучительно прокручиваю в голове вопрос, что я могла бы сделать иначе.
И в то же время мне подарили надежду, что это еще не конец.
Подарил ее он. Тот, кому я не должна была бы верить, кого должна была бы опасаться.
Сафонов удаляется, а мое сердце замирает. Такое дурацкое чувство, что у меня остался только он. Это же странное ощущение твердит мне: “Не дай ему исчезнуть”.
Не дай уйти…
Я как-то подспудно понимаю, что в эту больницу Сафонова привело вовсе не чувство долга передо мной. Смешно. Какой у него передо мной может быть долг? Да какая от меня польза?
Он ведь примчался на разборки. Я краем уха слышала разговор охраны Сафонова. Они планируют кого-то найти тут. Все остальное — просто дурацкий жест, сделанный из… чувства противоречия?
Не пойму толком.
В это время к больнице подъезжает черная машина и я понимаю: еще немного и Валерий, как мне кажется, навсегда пропадет.
— Дождитесь реанимобиля и… увозите обоих… — приглушенно долетает до меня его голос.
“Так он не соврал мне?” — стучит кровью в висках.
Он правда собирается…
Я отмираю и тут же встречаюсь с Сафоновым взглядами.
Его взгляд заставляет мое кажется уже давно разбитое и растоптанное сердце забиться вновь.
— Германию и докторов организую позже! — обращается ко мне Сафонов, чуть напрягая голос и делает это так как будто все, что происходит сейчас для него самая будничная вещь. — Сначала нужно завершить дела!
Он вздергивает руку и смотрит на часы. Действительно все выглядит так как будто Валерий просто-напросто вписал еще один пункт в свой бизнес-план.
— Спасибо! — кричу я, но Сафонов падает на сиденье, а меня одолевает ощущение, что я только что сделала что-то не так.
Я подобрала неверные слова.
Сафонов пошел для меня на то, о чем я четыре года безнадежно мечтала: он готов бороться за жизнь моего сына.
— Я благодарна за камин и кота! — кричу как можно громче.
Хочу чтобы он понял смысл моих слов. Хочу как-то защитить, хоть это и глупо наверное.
— Возвращайся…
Сафонова есть кому защищать, да и сам он…
Мне кажется, что на тот краткий миг, что хлопает створка автомобильной двери, я вижу его улыбку. И это вовсе не оскал зверя, это улыбка человека, с которым я была бы рада…
Что?
Обнимаю себя за плечи.
Он выбрал меня женой, но понимая, кто такой Сафонов и суть наших с ним отношений, я отдаю себе отчет в том, что это просто название для какой-то странной должности. Неизвестно зачем ему штамп в паспорте и почему Валерий упомянул про уютный дом.
Если бы он хотел оставить меня при своем сыне, то мог бы сделать это куда более простыми способами.
А потом я вспоминаю про Руслана и душу пронзает холод безысходности, лед полного одиночества.
— Проводите меня к нему, — не поворачиваясь говорю охране.
Мне не перечат. Похоже Сафонов приказал им не препятствовать моему желанию видеть сына.
И день проходит как в тумане.
Первым делом я бросаюсь к постели моего мальчика, сжимаю его маленькую белую худую руку, на которой виднеются швы от перенесенной операции.
Я слишком хорошо знаю, что такое хирургические швы.
Почти ничего не видно от слез. И наконец когда я их полностью выплакала, глаза только жжет.
Врачи пытаются меня останавливать, но я отпихиваю их, огрызаюсь. Сжимаю пальцы Руслана, глажу его лицо. Хоть и сама понимаю: все это бесполезно. Он не поправится, не оживет от одного только моего горячего желания.
Тут нужно что-то большее.
Я слушаю объяснения врача и в голове все равно не укладывается как это есть надежда на выздоровление и ее одновременно очень мало.
Ничего не понимаю.
Мужчина в белом халате отводит меня к окну и терпеливо, долго раз за разом заново объясняет. Я то срываюсь в слезы, то выхожу из себя, злюсь.
Материнские чувства бурлят. Как и злость, более всего самой себе адресованная.
Срываюсь. Врач приносит мне кофе. Я понимаю, что вообще не должна была бы находиться в реанимации, что у доктора есть другие пациенты, которым он нужен. Но именно сейчас я хочу воспользоваться своим правом знать все: как здесь оказался мой сын, как он жил, пока я ничего о нем не знала.
Выяснить всю ту правду, которую скрыл от меня Эдуард.
Медики потрясающе толерантны и терпеливы. Я понимаю, что Сафонов дал им достаточно денег или же запугал.
Но я не чувствую, что пользуюсь ими. Впервые, пожалуй, за долгое время я могу позволить себе то, что хочу.
Я укладываюсь на кушетку рядом с Русланом. Медсестра застилает ее так, чтобы нам с ребенком обоим хватило там места. Врач только что разрешил мне сделать так.
Глажу моего мальчика по волосам. Как долго я не была рядом!
Я не имела на это права.
Почти засыпаю от близости родного, живого тепла. Я так люблю его, моего мальчика. Бережно сжимаю его пальцы.
Мне почему-то кажется, что теперь, когда я рядом, у нас обоих должен появиться шанс все исправить. Я очень постараюсь ради этого. Я сделаю все, что Сафонову понадобится. Я отдала бы Руслану свое сердце, если бы могла…
Перебираю пальцами простынь.
Интересно, что он все-таки называл словом “жена”?