Дракон выбирает судьбу

Он всегда считал себя спокойным и хладнокровным. Другие, собственно говоря, недолго продержатся на вершине жизни. Но иногда Гилберт делал то, что старина Уинфред Эттиннер очень емко именовал дурью.

- Ну а какой мужчина не чудит? – добавлял он, разводя руками. Как правило, это следовало после того, как младший сын и невестка в очередной раз собирались разводиться из-за очередной любовницы.

Сегодня дурь Гилберта была совсем другого рода. «Интересно, - думал он, мерно взмахивая крыльями и чувствуя, как пламя, зреющее под пластинами панциря на его груди, копится и пульсирует вместе с ударами сердца, - есть ли в той глуши драконы?»

Он подумал, что должен был сделать это раньше. От столицы до Пинсбурга час лету – если бы Гилберт отправился за Джеммой сразу же после того, как отец выдал ее замуж за чудовище, то все могло бы быть иначе. Но он всегда был послушным сыном драконьего семейства, не перечил родителю и мог позволить себе только воспоминания: минуту утром и три минуты вечером.

Теперь все было по-другому. Теперь Гилберт четко знал, что должен сделать.

Да, в Пинсбурге не было драконов. Что им делать в такой глуши? Драконы живут там, где власть и золото, а в Пинсбурге не было ни того, ни другого. Когда пылающая комета рухнула на столичную площадь, то люди, которые шли мимо, так и замерли с раскрытыми ртами. Кто-то проворно опустился на колени, приветствуя дракона. Гилберт встряхнулся, небрежно поправил ворот плаща и, подцепив за плечо какого-то провинциала с относительно умным лицом, лениво поинтересовался:

- Где здесь дом Игоря Хольца?

Он ошибся, сочтя провинциала умным – несколько секунд тот мог лишь открывать и закрывать рот от страха и уважения. Но потом он совладал с собой, провел ладонью по вспотевшей лысине и ответил, даже не заикаясь:

- Прямо по Второму Большому проспекту, господин. Дом номер восемь, господин. Только Игорь Хольц умер, господин. Там сейчас его сын, Игорь-младший, а вдова уехала, господин…

Гилберт выпустил провинциала и неторопливо зашагал в указанном направлении. Если у Игоря-младшего есть чутье, то сейчас оно должно прокричать ему на ухо: беги без оглядки! Портки потом высушишь!

Почему-то Гилберту стало весело.

Дом Хольцев был большим и по провинциальным меркам роскошным. Все правильно, отец не отдал бы драконью долю за кого-то недостойного. Гилберт подумал, что так и не узнал, как именно Хольц настолько выслужился перед драконами, что его так щедро наградили. Тогда ему было не до этого, а теперь это все уже неважно.

Надо было не писать Джемме письма, которые муж ей не отдавал. Надо было прилететь сюда после того, как не получил ответа на первое послание, и забрать ее.

Гилберт не стал ждать, когда ему откроют – просто дохнул пламенем в сторону тяжелых дубовых дверей и, когда они вспыхнули, с прежним спокойствием поднялся по ступеням и вошел в дом. Игоря-младшего никто не предупредил о том, что в Пинсбург явился дракон по его душу: он сидел в гостиной с каким-то пузатым господином, разбирал стопки бумаг, и теперь вид у него был самый ошарашенный и потрясенный.

- Игорь Хольц, если не ошибаюсь? – холодно осведомился Гилберт, понимая, что не ошибается: такая мерзкая лошадиная физиономия может быть только у сына того урода, который оставил шрамы на спине Джеммы. Хольц медленно поднялся с диванчика и замер, вытянув руки вдоль тела, словно оловянный солдатик.

- Д-да, это я, - прошелестел он и даже набрался смелости, чтобы сказать. – А вы Гилберт Сомерсет.

Гилберт лениво кивнул. Прошел по гостиной, сел в свободное кресло и некоторое время слушал, как слуги с причитаниями и стонами заливают водой горящие двери. По лицу Хольца стекал пот – то ли от жары, то ли от страха.

- Садитесь, пишите, - хлестко сказал Гилберт и, когда Хольц почти рухнул на диван, а пузатый проворно подал ему лист чистой бумаги и ручку, продолжал: - «Я, Игорь Хольц-младший, обязуюсь в течение недели вернуть моей мачехе, Джемайме Эдисон Сомерсет, положенную ей по закону половину наследства». Число, подпись.

Ручка отплясывала на бумаге так, словно Хольц напился до стеклянного состояния. Он даже не сопротивлялся, не пробовал торговаться . Страх за свою жизнь был таким, что Хольц побледнел и почти заваливался в обморок.

- Расписка имеет юридическую силу, - лениво продолжал Гилберт, - особенно когда дается для женщины из драконьей семьи. Если через неделю ее счет не разблокируется и не пополнится, я приеду еще раз. Вы бы предпочли полицию и суд, но… - Гилберт рассмеялся, а потом частично преобразился и оскалился, издав низкий рык: он знал, какое впечатление это производит на людей – комнату заполняет туман, из которого проявляются очертания огромной драконьей морды. Не ошибся и на этот раз. В воздухе повеяло острым запахом мочи, и на щегольских серых брюках Хольца стало расползаться темное пятно.

Гилберт покосился на пузатого: тот тоже успел подмочить репутацию. Неудивительно.

- В-возьмите, - пролепетал Хольц и протянул Гилберту листок бумаги. – Сегодня же все сделаю.

- Разумеется, - улыбнулся Гилберт той особенной улыбкой, которая заставляла подчиненных работать в десять раз быстрее, чем обычно. – А теперь несите сюда бумаги отца – все, что касается его жены.

Хольц исчез так быстро, что Гилберту показалось, что от него остался дымный контур, как в старых мультфильмах. Пузатый сидел ни жив, ни мертв, и Гилберту стало жаль его. Попал в переплет, хотя вообще не при чем.

Игорь-младший вернулся через две минуты, неся запечатанный бумажный пакет. Штаны он не переменил – не рискнул задерживаться и гневать и без того разъяренного гостя. Гилберт взвесил пакет на ладонях и произнес:

- Всего плохого, Игорь. Кладбище я видел, когда подлетал.

У Хольцев был фамильный склеп на главной кладбищенской аллее. Гилберт несколько минут постоял, разглядывая семейный герб: медведь на задних лапах с драконьим когтем над головой – старинный знак того, что когда-то драконы очень отличили эту семью. «И продолжали это делать», - подумал Гилберт. Он задумался о том, что собирается совершить, в общем-то, гнусную вещь – впрочем, все драконы одобрили бы ее безоговорочно.

Если человек был настолько глуп, что семь лет измывался над женщиной из драконьей семьи, то надо преподать урок остальным, раз уж он успел сдохнуть и сгнить.

Потом Гилберт частично изменился, чувствуя, как в глотке дрожит пламя, умоляя выпустить его – а потом дохнул. Тяжелая ревущая струя огня ударила в двери склепа и смела и их, и все, что содержалось за ними. На какой-то миг пламя поднялось до небес, но вскоре смирилось и улеглось.

Склеп догорал. Гилберт кивнул и побрел к выходу с кладбища, чувствуя тяжелое удовлетворение, как после долгой и трудной работы.

У ворот его вдруг схватили за штанину. Гилберт посмотрел вниз и увидел девочку лет пяти. Самый обычный человеческий ребенок, который, впрочем, живет в невероятной нищете – чумазое личико, растянутая кофта, сандалии, подвязанные веревочками, и застиранное платье.

- Дядя, - с искренним, живым любопытством спросила девочка. – А ты длакон, да?

Гилберт улыбнулся.

- Да, - ответил он. – Я дракон.

Девочка покосилась туда, где догорал склеп Хольцев, и поинтересовалась:

- А ты зачем там огнем дышал?

Гилберт подумал и решил ответить так, как сказал бы взрослому.

- Он много лет причинял боль женщине из драконьей семьи. Я узнал об этом и отомстил.

Впрочем, нет. Никто из драконов не понял бы его. Джемма была лишь драконьей долей, она не имела никакого отношения к семье.

- Дядя, - девочка вдруг стала очень серьезной, а в глазах появилось какое-то усталое взрослое выражение. – Я не из длаконьей семьи. Но ты мне поможешь?

Гилберта кольнуло жалостью – настолько остро, что в груди заныло. Он присел на корточки рядом с девочкой, так, чтобы смотреть ей в лицо, и спросил:

- Что я могу для тебя сделать?

*** 

Они встретились в восемь вечера. Когда машина остановилась, и шофер проворно открыл пассажирскую дверь, то Гилберт увидел, что за этот день Джемма стала совсем другой. В ней пульсировала сила и энергия, в ней был огонь – куда там драконьему. По дорожке шла женщина, которая готова сражаться и побеждать.