Твоя (не) родная семья

Даже не заметила, что он говорит. Наверняка, очередную чушь.

Перевожу взгляд на него. Не хочу говорить. По правде говоря, хочется плюнуть ему в рожу. Смотрю сквозь него, даже фокусироваться на нем нет сил.

— Ты зачем пришла к моему ребенку? Он и так без тебя плачет! Только все портишь!

— Зачем ты сказал, что я уехала?

— Потому что ты собралась уезжать, разве нет? — ядовито говорит он. Надо же, как его задело. Я только сейчас осознаю, что он скандалит со мной, как глупая истеричная баба, и обиды у него такие же.

Даже не серьезные, а какие-то детские. Только то, что выглядит мило в десять лет, в его возрасте смотрится нелепо, а он этого не понимает, благодаря своей маме, которая до тридцати вытирала ему нос и внушала, что он еще маленький и везде становилась за него грудью. Он так и не научился бороться с трудностями.

— Теперь ему еще придется все объяснять! — возмущается он. — Ты же ушла, вот и вали, что ты лезешь к ребенку!

Конечно, еще и я виновата, что его ложь не прошла. Я смотрю сквозь него стеклянными глазами, понимая, что разговаривать с ним нет смысла. Да и ребенка ему особо не жаль — Игорю нет дела до чьих-то чувств, кроме собственных.

— Если ты будешь ему врать и говорить про меня гадости, я тебе глаза выцарапаю, — обещаю я, не понимая, откуда во мне взялась эта сила. Я терпела пренебрежительное отношение к себе, но издеваться над Сенькой не позволю.

— Тогда… Тогда я напишу на тебя заявление в полицию! И ребенка ты вообще никогда не увидишь! Ты уже показала свое настоящее лицо!

Он уходит первым. Кричать проклятия ему в спину у всех на глазах не хочется, хотя именно их он заслужил. Не понимаю, как я могла с ним жить столько лет и в него верить.

— Так и знала, что ты здесь! — ко мне подбегает мама.

Я мрачно смотрю на вход в детский сад, пока она отчитывает меня, как девочку.

— Я уже в кофейне была! Пока не догадалась, что ты в сад пойдешь. Это трутень к тебе подходил сейчас?

— Да.

— Пойдем скорее! Ты зря пришла, Камилла…

Не могу согласится. Мама тянет за рукав, но я берусь за решетку пальцами. Стою, пока на крыльце сада не появляется две фигуры — высокая Игоря и низенькая Сеньки. Не могу уйти, не попрощавшись. Он так боялся, что уйду, когда он будет в группе, что давлю свое малодушие на корню. Не буду убегать.

Сенька оглядывается, как только сбегает по ступенькам. Игорь крепко берет его за руку, чтобы сын не бросился ко мне.

Но я поднимаю в прощании руку и машу. Сенька машет в ответ.

— Зря ты пришла, Мила… — вздыхает мама.

— Не зря.

И я твердо в этом уверена.

Пусть нам обоим было трудно и встреча с Игорем совсем не то, что мне было нужно. И вечером я, скорее всего, буду препаршиво себя чувствовать и рыдать в подушку.

Зато теперь Сенька знает, что я не бросила его, не уехала и не оставила одного, как наговорили ему отец с бабушкой. Это того стоило.

Мы с мамой все же заходим в ТЦ. Мне грустно, тоскливо, но душа, как ни странно, на месте. Просто есть ситуации, в которых все равно будет больно, что ни делай. Это одна из них.

Бродим по этажам. Кругом яркие витрины, пахнет едой из кафе. Я замечаю магазин игрушек.

— Камилла, — укоризненно вздыхает мама.

Но я иду туда, как притянутая магнитом. Хожу между рядами с грузовиками и конструкторами, не зная точно, что ищу. Я зашла без цели, это был случайный порыв. У Сеньки есть игрушки. Давыдов подарил ему отличную железную дорогу. Но не я.

И я понимаю, зачем зашла. Мне хочется купить что-то от себя. На память.

На кассе выбираю автомобиль. Он маленький — длиной с детскую ладошку. Но красивый и яркий: черный, с хромированными деталями. Расплачиваюсь за него.

Я ведь все равно еще увижу Сеньку.

Перед отъездом в Москву встречусь с сыном, чего бы этого ни стоило. Отдам машину на память обо мне. Как знак, что обязательно вернусь.

Игрушку прячу в карман и выхожу из магазина к маме.

— Не начинай, — прошу я, когда она вздыхает.

— Если не хочешь приодеться, давай мне что-нибудь купим, — предлагает она. — Платье в театр.

— Давай, — улыбаюсь я, зная, что иногда она любит пофасонить перед подругами, нарядно одеться и сходить на спектакль или в музей. — Я дарю, мне как раз аванс перечислили.

Домой возвращаемся с массой покупок. Помимо симпатичного синего платья для мамы в пакетах лежат туфли и газовый шарфик к платью. Как девчонка, мама убегает примерять наряды в комнату. Кто бы мог подумать, что в таком возрасте неожиданные обновки так же радуют, как и в семнадцать.

Жду, пока она примеряет полный комплект в комнате, а самой грустно. Смотрю в окно, за которым сгущается темнота. Мысли о Сеньке — как он там — просто давлю, чтобы не рвать сердце зря.

— Ну-ка посмотри, — мама выходит из комнаты в платье, на каблуках и с шарфиком на плечах.

— Шикарно, — оцениваю я. — И фасон очень идет.

— Правда? — мама польщенно осматривает себя, и подходит к зеркалу.

— Еще как. Все кавалеры будут твои.

— Ой, в моем возрасте это скорее минус, — взмахивает она рукой, хотя глаза горят огнем.

Вместе готовим на ужин пасту болоньезе и легкий салат. Но мама неожиданно сообщает, что договорилась с подругами и убегает, оставив меня ужинать одну. Понимаю, что она хочет похвастаться обновками и не возражаю.

Одной грустно, но я включаю комедию и отвлекаюсь на несколько часов, а затем ложусь спать пораньше. Несколько дней проходят тихо. Давыдов только раз дает задание: собрать статистику, остальное время молчит. Мне кажется, он что-то готовит. Юрист, сделав работу один раз сообщил «Ждем», и замолк. Суд требует времени. Скорее всего, придется уехать, так и не закончив с ним… С другой стороны продолжение борьбы всегда оставляет надежду.

Вечером в воскресенье, когда мама убежала с подругой в театр, как и планировала, раздается звонок. Это слегка настораживает: Игорь затих в последние дни, уж не он ли?

Номер незнакомый.

Поразмыслив, я отвечаю — вдруг по вопросам работы, и не важно, что сейчас воскресенье.

— Камилла Андреева? — спрашивает женский голос.

— Да.

— Добрый день. Вас беспокоят из отдела кадров.

Я сглатываю — снова из компании Давыдова звонят в обход него. То, что это они не сомневаюсь. Слишком самоуверенный голос и непередаваемый флер столичного благополучия.

— Что вы хотели? — пытаюсь перехватить я инициативу.

— Я ничего. А вы?

Она сразу дает понять, что разговор пойдет неофициальный.

Новая попытка меня завербовать?

— Ничего. Я не связывалась с отделом кадров, — отрезаю я, намереваясь положить трубку.

— Вы уже думали, что будете делать после ухода Давыдова из компании? — вдруг спрашивает она и моя решимость распрощаться исчезает.

— О чем вы?

— Судя по вашим предыдущим местам работы, вы не знаете, как это устроено в серьезных организациях, — девушка говорит плавно, но жестко. — Сторонники уволенного руководителя уходят вместе с ним. Это негласное правило для всех. Вы боретесь за место, которое можете потерять через три недели.

До этого я держалась, но последние слова впускают в сердце холодок.

— Об увольнении Давыдова речи не идет, — возражаю я, злясь.

Его хотели исключить из правления, а не уволить.

Это я, черт возьми, его помощница! Я должна знать, что происходит с его жизнью, а не эта незнакомая дама, которая звонит, чтобы запугать меня и взять голыми руками.

— Посмотрим. Это не важно, Камилла. Я хочу предложить работу. Такие верные люди компании всегда нужны. Вы прошли все этапы собеседования, будет обидно все потерять. Важно только понимать, кому следует быть верной, чтобы получить награду. Если сделаете правильный выбор, вас будет ждать место в другом отделе.

Она говорит еще что-то о том же уровне заработной платы, премиях, заграничных командировках. Просто работа мечты. Но я понятия не имею, кто эта женщина. Она даже не представилась. С тем же успехом это может быть розыгрыш по телефону.