Страница 2 из 10
– Выпей, если хочешь, – предложил он.
За тонкую ножку я взяла бокал, поднесла к носу – приятный запах, трепетный, с травами. Аромат дурманил. Отпила и провела пальцем по узору на стекле, прямо по золотым линиям. Эс-Тирран молчал. Боковым зрением я заметила, что генерал за мной наблюдает. Я уже все поняла и смирилась, как смирялась со всем на «Стремительном».
Глава 2
– Ты иларианка?
Я кивнула.
– Вам следовало лучше сражаться. Вы не продержались и года.
Не стану спорить.
Мой мир был первым, кого Лиам подмял под себя. Только через несколько лет я поняла почему: он знал, что мы не выстоим, а трусливое правительство откупится рабами, которые были так ему нужны.
– Как ты относишься к Лиаму? – Эс-Тирран подошел ближе, наклонился.
– Он вырвал меня из рук семьи, сделал любовницей... Даже мирный договор ничего для меня не изменит. Как я могу к нему относиться?
Внимательный взгляд янтарных глаз генерала следил за лицом. Но у меня не задрожали губы и не потекли слезы. Я долго служила на «Стремительном» и привыкла ко многому. Но все-таки он разбередил раны. «Вырвал из рук» – не фигура речи: я вспомнила, как кричала и плакала мама, как солдаты избили отца прикладами.
Я сглотнула и отвела глаза. Нам не свойственно чувство ненависти, но Лиаму я желала зла.
– Так ты с ним не связана? Не вижу брачных украшений. Наши женщины носят браслет вот здесь, – Эс-Тирран обхватил кольцом мою руку чуть выше локтя и слегка сдавил. Я ощутила, как проминается кожа под шершавыми пальцами генерала.
– Нет. У командора Лиама есть жена.
– Говорят, в честь мира он заключит второй брак.
– Я просто рабыня, – мне хотелось забыться, и я отпила из бокала, прежде чем добавить. – Командор Лиам не обсуждает со мной жизнь.
– Лиам, – неприязненно повторил генерал. – Лиам… Ты много лет ему служишь. Скажи, Рива, ты хочешь вернуться домой?
Я опустила глаза. В бокале опять стало мало. Зачем он задает эти вопросы и раздирает незаживающие раны? Неужели не знает ответа.
– Конечно, – тихо сказала я. – Больше всего на свете.
Я не обязана отвечать, но молчать невежливо. Будь прокляты все своды и правила, регламентирующие, как жить рабу и о чем ему думать.
– Я могу освободить тебя, – он наклонился глядя в глаза. Желтые радужки оказались так близко, что я увидела светлые точки вокруг зрачков. – Если завтра ты публично принесешь клятву верности. Но мне нужна клятва, которую услышат.
– Можете освободить? – я нахмурилась, мечтая, чтобы это оказалось правдой, но страшась, что ослышалась.
Клятвы для григорианцев значили много: ими скрепляли любые сделки, начиная брачными узами и заканчивая торговлей. Они клялись принимая присягу, прощаясь с любимыми, принимая дружбу или вызывая врага. Клятва прочнее договора – даже сегодня, после заключения соглашения с Лиамом генерал обязался принести клятву о Мире. Но «если другие не слышали, то этого и нет» – такая у григорианцев поговорка. Клятву должны засвидетельствовать от одного до десяти, зависит от того, насколько она серьезна.
– Не знаю… – растерялась я, когда поняла, что он не подшучивает надо мной.
– По соглашению с Иларией ты получишь вольную через двадцать лет. Стоят ли годы ожиданий одной клятвы?
– Вы считаете, Лиам уступит меня вам ради мира? – я пыталась найти рациональное объяснение его предложению и не находила.
Зачем я ему? Он со мной даже не спал.
– Мне не нужен мир, – отрезал генерал. – Я хочу убить его. Когда подойду к тебе на мостике завтра, согласись поклясться, а потом повторяй за мной. После этого ты станешь свободной. Согласна, Рива?
– Что за клятва? – прошептала я.
– Узнаешь завтра. Я принес жертву ради своего народа. У меня не будет наследников, не будет настоящей жены, но есть цели выше собственных интересов. Принеси и ты свою. Постой за свой народ.
– Мой народ меня продал, – бесстрастно напомнила я.
Лиам пожелал молодых рабов. Все на момент отбора были не старше двадцати. Хорошие, здоровые, образованные. А девушки еще и красивы.
Когда я говорю – бесстрастно, я вру.
– Ты можешь это изменить, – хрипло сказал он. – Но все имеет цену, Рива. Чем ты готова пожертвовать ради свободы?
Я молчала, а генерал, затаив дыхание, следил за мной янтарными глазами.
– Принеси мне клятву, Рива. И я освобожу тебя. Ты поклянешься, а я Лиаму кинжал воткну в глотку!
Он сжал кулак – сероватые пальцы были с грубой кожей на тыльной стороне кисти. Кулак заскрипел от напряжения. Зубы генерала сжались – он даже оттянул губы.
Шад Эс-Тирран ненавидел моего хозяина лютой ненавистью.
Как и я.
Не найдя на лице согласия, Шад зарычал и отвернулся.
– Рива! – он экспрессивно добавил ругательство на своем языке, назвав меня трусихой.
Не в силах совладать с гневом, он ходил вокруг, припадая на правую ногу. Я старалась не смотреть, чтобы не привлекать внимание к травме. Он же ранен… Как собирается биться?
– А если вы проиграете поединок? Что станет со мной?
Он предлагал публично отречься от Лиама прямо на Церемонии. Страшно представить, какое я понесу наказание, если генерал не справится.
– Без самоотречения не бывает побед, – Эс-Тирран ответил крылатым выражением григорианцев.
Думаю, понятно, почему лишь они оказали достойное сопротивление.
Он смотрел мне в глаза и ждал. Но я не могла как истинная григорианка бросить на кон свою жизнь, даже не подумав. Впрочем, что я теряю, кроме издевательств?
Я отпила еще напитка. Бордового, сладкого – оно напоминало ягоды, какими я лакомилась в детстве. Мы с мамой сами их собирали. Шад подошел, и я вынырнула из горьких воспоминаний.
– У меня есть для тебя кое-что, – сказал генерал. – Что поможет решиться.
На раскрытой ладони лежало кольцо – детское, со стекляшкой вместо камня. Ярко-розового цвета, поцарапанное острым камнем, от него пахло полынником и сладким сеном… Но только в моих снах. Это кольцо купила мне мама.
– Откуда оно у вас? – испугалась я.
– С твоей семьей все хорошо, – григорианец поднес ладонь ближе, приглашая взять. – Наши миры никогда не воевали, мы не враги. Я посетил твоих родителей и попросил что-то, что поможет тебе довериться. Твой отец отдал эту вещь. Возьми.
– Как они? – я все еще смотрела на кольцо, одновременно веря и не веря. Меня отделяли годы от прошлой жизни. Было больно возвращаться туда даже в воспоминаниях.
К чему себя терзать, если я не попаду домой?
– Скоро сама увидишь. Я отвезу тебя на Иларию, если согласишься.
Он обещал встречу с семьей – эти сладкие речи отравляли хуже яда. Отравляли ум, но больше всего душу. Я допила и подалась вперед, глядя в глаза генералу. С приоткрытых губ было готово сорваться согласие.
Меня держала неизвестность. Я рабыня, но знаю, что будет завтра, через год, через десять. Если я скажу Шаду «да», то утрачу эту мерзкую стабильность. Даже следующая минута станет опасной загадкой.
– Я принесу вам клятву, – твердо сказала я, хотя поверхность в бокале задрожала. – Обещаю, генерал Эс-Тирран.
– Благодарю, Рива.
Он шагнул ко мне и склонился. Длинные, сильные пальцы обхватили мою руку, и он поднес запястье к лицу, устало закрывая глаза. Янтарные радужки погасли, словно кто-то выключил два маленьких солнца.
Не дыша, я смотрела, как сам генерал Эс-Тирран, самый молодой герой войны, о котором слава летела быстрее ветра, отдает почести мне, рабыне.
Он поцеловал запястье.
Губы генерала оказались шершавыми снаружи, словно покрытыми микроскопическими чешуйками. Внешне Эс-Тирран слегка напоминал рептилию. Межрасовые отношения на Иларии – табу. Генерал ритуально поцеловал сгиб локтя, словно навсегда прощался с любимой. Жаркое дыхание было похоже на прикосновение пламени.
– Я хочу быть с тобой не больше, чем ты со мной, – признался он. – Иди, Рива. Самое важное начнется завтра.