Страница 82 из 97
Наполеон, видевши нашу армию в грозном порядке отступившую после ужасной битвы Бородинской, Москву, оставленную без защиты, обреченную произвольно на истребление пламенем, должен был убедиться, что продолжение войны неизбежно, и особенно когда, долго ожидая тщетно предложений о мире со стороны фельдмаршала, прислал он с объяснениями генерала Лористона в главную его квартиру селение Тарутино.
Правдоподобно было, что он умножит армию идущими свежими войсками, призваны будут недалеко расположенные сильные во множестве резервы. Но каждый далек был от мысли, чтобы так скоро и в самое неблагоприятное время предпринял он отступление.
Главная квартира фельдмаршала была в городе Ельне; графу Остерману с IV-м пехотным корпусом приказано быть недалеко впереди для наблюдений. Доходили слухи, что в Смоленске собраны огромные запасы, и фельдмаршал допускал мысль, что Наполеон, давши отдых армии, восстановит в ней порядок; но, конечно, нелепыми казались ему толки главной квартиры, что если наша армия приблизится к Красному, тогда Наполеон пойдет из Смоленска чрез Мстиславль и в городе Могилеве, присоединивши к себе польские войска генерала Домбровского, возьмет дальнейшее направление к Литве местами неопустошенными.
В Смоленске Наполеон не нашел никаких заготовлений, даже гвардии его недоставало полных рационов; направился на Красный, занял его своею гвардиею и слабым корпусом маршала Даву в ожидании главных своих сил, которые медленно двигались по большой дороге, каждый корпус особенно, без всякой между собой связи, без взаимной обороны, в совершенном расстройстве, со множеством людей, бессильных владеть оружием, до невероятности изнуренных голодом.
Фельдмаршалу докладывал я, что из собранных от окрестных поселян показаний, подтвержденных из Смоленска выходящими жителями, граф Остерман доносит, что тому более уже суток, как Наполеон выступил с своею гвардиею на Красный. Не могло быть более приятного известия фельдмаршалу, который полагал гвардию гораздо сильнейшую, составленную из приверженцев, готовых на всякое отчаянное пожертвование. Выслушавши доклад мой, он предложил генералу Беннингсену завтракать с собою, и, положивши на тарелку котлету, с обыкновенною приветливостию подал мне ее и вместе рюмку вина. С ними отправился я к окошку, ибо по тесноте негде было посадить меня. При сем случае барон Беннингсен представлял необходимость скорейшего движения армии на Красный. Он удивлен был грубою ошибкою Наполеона, который, если бы в Смоленске не потерял напрасно трое суток, успел бы по устроенному в местечке Дубровне мосту перейти на правый берег Днепра, не только не преследуемый, ниже замеченный нашими армиями. <…>
Я полагал, что Наполеону выгоднее было выступить из Смоленска правым берегом Днепра. Морозы, скрепившие болота, сделали пути столько же удобными, как почтовая дорога. Направление на Смоляны оставляло в стороне город Оршу и Дубровну, сокращало расстояние и ускоряло сближение с маршалом Удино. Наполеону не могло быть известно, что город Полоцк уже в руках наших и что происходит с войсками, защищавшими его, и теми, которые содействовали гарнизону по сдаче города. Много было причин, побуждавших к поспешности. <…>
Генералу Милорадовичу с авангардом приказано уже было идти к городу Красному.
Атаман Платов по занятии Вязьмы и блистательном набеге на Духовщину, где овладел огромным парком артиллерии и другими важными предметами, явился пред укрепленным французами предместьем города Смоленска на правом берегу Днепра, когда Наполеон находился в городе. Следуя этим берегом, атаман полагал предупредить Наполеона в Дубровне или Орше и, затрудняя его при переправе, сколько возможно замедлить его движение, но узнал, что, спокойно перешедши Днепр, Наполеон находится в Орше. Не мог представить себе атаман Платов, чтобы армия наша, знавшая в подробности состояние неприятеля, с неимоверною поспешностию уходящего, не тронулась даже с места. <…>
Ноября 4-го числа вице-король италиянский, следовавший из Смоленска с остатками своей армии, к которой присоединено было несколько частей других войск, миновавши правую оконечность нашего авангарда, сошел с большой дороги и решительно атаковал VI-й пехотный корпус. Генерал Раевский со свойственною ему твердостию встретил неприятеля, которому картечный огонь нашей артиллерии, в количестве гораздо превосходном, наносил ужасный вред, но корпус Раевского потерпел значительный урон. Прежде прошедшая в Красный неприятельская колонна возвратилась на звуки выстрелов в тыл слабой части 4-й пехотной дивизии храброго принца Евгения Виртембергского, угрожая отличному Белозерскому полку. Горяча была схватка, но приспели полки I-го кавалерийского корпуса генерал-адъютанта барона Меллер-Закомельского, и колонна опрокинута в расстройстве.
В то время, когда атака вице-короля италиянского была отражена и он принужден был удалиться, Московский драгунский полк под командою неустрашимого полковника Давыдова (Николая Владимировича) врубился в отдалившуюся колонну пехоты из двух тысяч человек; но до того изнурены были лошади в полку, что из средины колонны не могли проникнуть до ее хвоста. В таковой же степени истощения и усталости была неприятельская пехота, что не имела сил не только защищаться, но даже двигаться, бросила оружие и сдалась в плен. Взят орел, принадлежавший одному из знаменитых полков. Успех оружия нашего в действии нынешнего дня мог иметь важные последствия, но наступившая темнота заставила войска отойти на отдохновение, для всех необходимое, на прежний ночлег. Расположенные сторожевые казачьи посты известили, что вице-король прошел ночью в Красный. <…>
Усмотренный вдали неприятель в продолжение большей части дня проходил отдельными толпами, из которых редкие были свыше двух тысяч человек, в совершенном расстройстве. Под огнем батарей наших оставляли они орудия, бросали обозы и рассеянные, с огромною потерею, спасались в леса. Некоторые отважно прошли далее, но пали под штыками дивизии гренадерской графа Строганова и 3-й пехотной. Одну из колонн атаковали полки лейб-гвардии драгунский, гусарский и уланский, и хотя нанесли ей чувствительный урон, но глубокий снег во рвах по бокам дороги не допустил истребить ее, и, прикрываясь ружейным огнем, не отклоняясь даже с дороги, она прошла в Красный.
Против генерала барона Розена, ближайшего к городу, высланы из него колонны. Недолго и нетвердо противлялись они, бросили пушки и удалились пораженные. Упорно дрались части наполеоновской Молодой гвардии и корпуса маршала Даву, но не выдержали они стремительного удара и лейб-гвардии егерского полка; когда барон Розен ворвался в город, он взял оставленные орудия, все тяжести, экипажи маршала Даву, секретную его переписку и его маршальский жезл. Войскам досталась богатая добыча.
Подвигом этим заключилось 5-е число. Гвардия наша вошла в Красный. Армия, сосредоточенная, провела ночь у самого города. Барон Розен, имея подкрепление, мог следовать за неприятелем, наблюдая, по крайней мере, за его действиями, но ему приказано не выходить из города.
Ноября 6-го числа, с началом дня, замечен неприятель, идущий из Смоленска. Долго густой туман мешал определить его число, но схваченные пленные показали, что будет проходить маршал Ней с арриергардом, составленным из остальных людей всех вообще корпусов, довольно значительной артиллерией и конницей в девятьсот человек, соединенных одиннадцати полков разных наций, всего до пятнадцати тысяч человек, из которых корпус самого маршала, весьма уже малолюдный, отличался примерным порядком.
Генерал Милорадович с VII-м пехотным и I-м кавалерийским корпусами занял позицию на самой дороге, пред Красным в четырех верстах. Позади его были резервы, фронт прикрывали сильные батареи, недалеко от спуска в долину, в которой переправа. Подходя к этому месту, маршал Ней поставил батарею на противоположной высоте, но [она] недолго выдерживала действие нашей артиллерии. Тогда, выславши большое число стрелков, [он] заставил наших стрелков отдалиться, исправил переправу и решил пробиваться. Долгое время расстилался густой туман по земле; скрываемые им три колонны подвигались под картечным огнем нашим с неимоверною твердостию в глубоком молчании, ни одного не делая выстрела. Батареи наши были уже свезены, и оставалось пехоте преградить путь их. Храбрый генерал-майор Паскевич, командующий дивизиею VII-го пехотного корпуса, с двумя полками оной стремительно ударил на одну из колонн, нанес ей ужасное поражение и разметал слабые ее остатки. На другую колонну бросался Павловский гренадерский полк и с не меньшим уроном ее опрокинул и рассеял. При третьей колонне шли пять орудий. Быстра была атака лейб-гвардии уланского полка на колонну. Орудия остались, не сделав выстрела, но согласно поддержанный ружейный огонь пехоты ограничил гораздо меньшим числом удары конницы, и колонна избегла истребления. Маршал Ней, сам предводивший войска, убедившись в невозможности соединиться с своею армиею, принужден был, в крайнем положении своем, укрываться в лесу. Еще были у него войска, еще была артиллерия. Наполеон, хотя и недалеко был от Красного, ничего, однако же, не предпринял в помощь маршалу Нею. Ничто лучше не объясняло положения Наполеона, но армии нашей не возбудило деятельность. Непоколебим пребывал фельдмаршал, и занятием армии были одни остатки погибающего Нея. <…>