Страница 27 из 55
Гребные суда наши причаливали всегда около колодца Балкуи, лежащего почти с версту по выше сего кочевья; — я туда поехал и был встречен матросами, приехавшими наливаться водой, которые узнав меня бежали ко мне по берегу. — Матрос Калюк, Татарин родом, прежде всех меня встретил.
Вскоре прибыло за мною первое гребное судно, а там и второе, на котором приехал ко мне на встречу Майор Пономарев, и тот же час меня с собой увез.
Легко можно представить с какою радостью я прибыл и принят был на корвете.
Я начал исполнением первого долга своего, принесением благодарственного молебствия Господу Богу; после того, окружили меня товарищи и заставили рассказывать свои происшествия.
Корвет также находился в бедственном положении. — Вскоре после отъезда моего в Хиву, забравши со шкоута Св. Поликарпа весь провиант, его отправили обратно, не полагая чтобы мое отсутствие так задлилось; недостаток в продовольствии заставил их целый месяц держать людей на половинной порции, и из 140 матросов, не более 20 оставалось совершенно здоровых; 5 умерло, 30 лежало без движения от цинготной болезни, а остальные перемогались кое как. — Лекарь был без аптеки, и не мог помогать больным. — Такое положение понудило Лейтенанта Бассаргина просить у Майора Пономарева предписания отплыть обратно; к сему, кроме сказанного, понуждал его еще показавшийся в заливе лед; первое сие требование Бассаргина было сделано в половине Ноября, Пономарев положил еще две недели срока, после которого отложили снятие с якоря еще на одну неделю, и наконец на один день; — на кануне назначенного утра для отплытия, во время вечерней зари, Туркменской Киржим причалил к корвету; — посланные мною Хан Магмед и Джанак, вошли по приказанию моему в Капитанскую каюту не объявляя ничего, и там отдали письмо мое Пономареву. Общая радость и веселие тотчас водворились между нуждающимися матросами, ропот прекратился, и решились еще меня дожидаться.
Геким Али-Бай, о котором я несколько раз письменно, просил Пономарева чтобы его захватили, не являлся на корвет, а прислал чрез другого данную мною ему монету; сколько его ни звали он не являлся отговариваясь болезнью; монету мою узнали, но полагали что Геким-Али-Бай убивши меня, нашел ее и послал на корвет для оправдания своего; болезнь же, которой отзывался, приписывали ране мною ему нанесенной во время защиты.
Все время моего пребывания в Хиве, Туркмены приезжавшие от туда с керванами, являлись на корвет и сказывали что я в след за ними иду, дабы за добрую весть получить Муштулуга, или награждение; ложные вестники сии, скоро наскучили Пономареву; он задержал одного из них, которой клялся что через четыре дни я непременно возвращусь, и обещался наградить его, если слова его окажутся справедливыми, если же ложными, то строго наказать, 5-й день настал и бедняк, пришел со слезами просить прощения за вымышленные им известия.
Киат скрывался, он сам беспокоился на мой счет, и перешептывался с приезжающими Туркменами; между тем недостаток в переводчике и иные еще причины, о которых не упоминаю, понудили его оставить корвет и все дела наши касающиеся до переговоров с Туркменами, так что наконец его уже с большим трудом могли упросить приехать.
Узнавши о скором прибытии моем, Киат поехал ко мне на встречу; но как я выше сказал, мы разъехались. Он хотел говорить со мною на един, но по возвращении узнав все обстоятельства, я избегал разговоров с ним, дабы не быть вынужденным разбирая причины признать его правоту.
Декабря 14. Ввечеру Киат известясь о моем прибытии, приехал на корвет: он простудил дорогою правый глаз, всю ночь кричал, и по утру показалось большое бельмо от которого и окривел.
Декабря 15. Назначено было празднествовать на берегу мое прибытие мы съехали на берег и собралось множество голодных Туркменов, видя дурное расположение духа Киата, я боялся, чтобы Туркменам не вздумалось чего нибудь против нас предпринять. Как бы больно было попасться опять к ним после столь чудесного возвращения. Я настоял чтобы на берегу поставлен был караул. Праздник начался, скачкой на лошадях, за нею последовала борьба, стреляние в цель и бег. Победители награждались деньгами. Сеид мой и Кульчи не были на сем торжестве, я их прежде сего послал на встречу к кервану. Тут явился ко мне слепой старик житель Челекенской, которой имел свидетельство от Графа Войновича, плававшего по сим водам, во время царствования Екатерины II ой, в свидетельстве сем упоминалось о заслугах оказанных им в то время Русским.
В короткое пребывание мое на корвете, я не успел съездить на Красноводскую косу, которую мне очень хотелось осмотреть.
Декабря 16. Приехал к нам Петрович с известием о прибытии кервана в Сеидово кочевье, я опять отправил его на встречу к нему.
Декабря 17. Увидели мы толпу конных спущающихся с прибрежных гор, и узнали Хивинских Посланников, проводники их Туркмены ехали впереди, наездничали и стреляли из ружей; я тотчас съехал на берег, и посадил их в особенную кибитку, приставя к оной караул, дабы Туркмены по обыкновению своему не врывались к ним и не мучили вопросами. До вечера я дожидался прибытия кервана, когда же оный прибыл, я посадил Хивинцев в лодку, множество Туркменов хотело ехать со мной на корвет, в надежде получить награждение за то, что их во всю дорогу кормил (что называется у них службой), но я никого не взял кроме своих четырех.
Когда уже мы со всем отчаливали от берегу, Сеид вбежал бледный в кибитку, схватил седло свое, саблю, и оседлал лошадь, я вышел к нему и спросил что сие значило; губы его тряслись, он сам весь дрожал, бледный как смерть, не мог мне ни слова сказать, и пролепетал только что ни за что не поедет на корвет, я выхватил у него пику, и снявши саблю, сказал, что мне очень больно видеть его в таком расположении, и что прошу его объясниться. Я сегодня сон видел сказал он мне, что едучи верхом по замерзшему берегу, моря, лошадь моя передними ногами оборвалась под лед, я чувствую что со мной что нибудь не хорошее последует на корвете, но скажи мне я ли тебе не служил? Сеид отвечал я ему если ты сам чувствуешь все вины свои, когда тебе никто не напоминает об них, за чем же ты стараешься еще оправдываться, повинись лучше. — Оставь меня сказал он, я доволен тобой, доставил тебя до берега благополучно, и достаточно награжден, пущай я возвращусь домой, — как хочешь отвечал я; ежели ты мне не веришь и посетить меня не хочешь, то можешь ехать, я тебя упрашивать не буду.
В бытность мою в Хиве, и во все время обратного моего пути, Сеид много причинял мне огорчения; но я молчал, и скрывал внутренно свое неудовольствие, обещаясь по возвращении его за сие наказать; — я хотел по приезде на берег в присутствии всех старшин, объявить его оскорбительные поступки и со стыдом прогнать; но когда увидел невольное его сознание, решился простить сделав только выговор на едине. Он хотел уехать, но Петрович его удержал: проси прощения у Емчибека{83}, говорил он ему, и я ручаюсь что будешь прощен; — пускай судьба управляет мной отвечал Сеид, я отдаюсь на его волю, что со мной бы ни случилось.
Я повез их всех на корвет, и представил Хивинских Посланников Пономареву. Якуб-Бай уже прежде езжал на купеческих судах наших из Мангышлака в Астрахань и корвет его не удивлял; но Юз Баши долго все рассматривал и с трудом привык мыслить что он на море. — Туркменов моих Пономарев наградил подарками; я доставил Сеиду пистолет в серебряной оправе, отвел его в сторону и рассказал ему все дурные его против меня поступки; он сознался, просил прощения и мы помирились. Весь народ сей остался ночевать на корвете.
Декабря 18. Ввечеру мы снялись с якоря и обратно поплыли в Баку. — На корвете нашем были два Посланника от Хивинского Хана и два от Туркменского народа.
Декабря 19. Ветер был нам очень способный, мы плыли Фордевиндом.
Декабря 20. Сделался штиль.
Декабря 21. Прибыли легким ветром к острову Жилому, лежащему не далеко от Опшеронского мыса; на острову сем живут промышленники и занимаются ловлею тюленей; — не доезжая сего острова мы миновали недавно открытые подводные камни, означенные на новых картах Каспийского моря. Противный ветер заставил нас бросит якорь против Жилого.
83
{83} Господин Посланник.