Страница 17 из 55
46 Дней продолжалось мое заключение; не буду упоминать о физических беспокойствах перенесенных мною, я почувствовал их тогда только когда нравственно успокоился. — Кроме всего огорчения от предстоявшей мне участи и вечной разлуки с отечеством, я терзался еще положением несчастных Русских в Хиве, видя себя не в силах им помочь.
Прерывая писать повествования о бедствиях моих, обращаюсь к другим происшествиям.
Октября 16. Прибыл в Иль Гельди десятилетний сын Ходжаш Мегрема которого Хан очень любил, и заставлял всегда у себя играть в шахматы, отец его велел мне сказать что сам скоро будет; но столько раз обманутый, я уже никому не верил; — братья Ходжаш Мегрема, и многие другие чиновники частым своим посещением мне надоедали; я не полагал однако же чтобы из окружающих меня нельзя было кого нибудь склонить к доставлению хотя изредка справедливых известий из Хивы, почему собрав к себе всех и подарив чем был в состоянии — старался изведать кого на сие мог бы после на един склонить, но никто не смел со мною говорить, опасаясь доноса свидетелей — тогда сыскался один бедный Бухарец, Бай Магмед, которой собираясь в Мекку, уже 17 лет как выехал из родины и остался в сей крепостце, где занимался деланием кушаков. — Я ему подарил ножницы; он ходил ко мне тайно и сообщал разные известия, хотя не мог он многого знать однако же оказал мне большую услугу разведав о ссоре Юз Баши с Ат Чапаром происшедшей за меня; настоящий пристав мой был Юз Баши, человек доброй и честной, но очень скромной. — Ему приказано было за мной иметь самой строгой надзор, — я приглашал его к себе одного, он боялся, и старался избегать тайных свиданий. — Ат Чапар же за ним непрестанно наблюдал и всегда вбегал ко мне в след с ним, опасаясь чтобы я не сделал Юз Баши особого подарка; — заметив такую жадность, я призвал его к себе и подарил кроме данного ему прежде сукна, еще штуку холста, сказав чтобы никому о сем не говорил, особливо Юз Баше, — старик схватил холст под полу, выбежал самым воровским образом, спрятал его и сел подле Юз Баши, как будто ничего не бывало.
Я не упустил случая сообщить сего Юз Баше, которой смеялся от чистого сердца; презирая Ат Чапара и все семейство его.
По приезде моем я подарил Юз Баше и Ат Чапару по куску сукна, которые хранились у приказчика Ат Чапара; нашлось что от сукна Юз Баши было отрезано пол аршина, и в воровстве обличился Ат Чапар. — Они поссорились, сверх того я жаловался Юз Баше, на недостаток и нужды претерпеваемые мною и на грубое со мною обращение; — его польстила доверенность сия. — Он явно поссорился с Ат Чапаром, так что уже последний не стал за ним бегать; всякой день я подсылал Петровича возобновлять их раздоры, дабы из разногласий их выведывать правду, Юз Башу выводил в сад и говорил на едине, — он утешал меня, что хотя день приема моего и не назначен, но ежечасно надеяться могу быть призванным; что вероятно Хан по возвращении своем не оставить меня без ответа, и не уедет опять на охоту, потому что пронесется молва в народе, что Хан убоясь Русского посланника и не умея ему отвечать, бежал в степь.
Часто между сими разговорами расспрашивал я его о Хивинском Хане, сношениях его с соседями и вообще о внутреннем устройстве Ханства, и многие получал от него о сем сведений. — Юз Баши чувствовал всю тягость Хивинского правления и кажется не любил Хана; но никогда не произнес хулы на его счет. Он мне говорил, что окружающие Хана так его боятся, что не посмеют никогда ему слова обо мне сказать; при всем том обнадеживал, что дела мои примут хорошей оборот. — Юз Баши был родственник второго Визиря Куш Беги {65} и несколько лет назад будучи гоним Ханом в избежание казни тайно удалялся в Бухарию, где пробывши два года, по убедительным его уверениям опять возвратился.
Я стал покойнее с тех пор как приобрел доверенность его, и когда сам не мог с ним видеться, то посылал Петровича, Юз Баши принимал во мне искреннее участие и всегда из лица его можно было видеть благоприятные ли получены из Хивы известия. — Находясь после В Тифлисе куда он был назначен послом от Хивинского Хана, он признался что слухи узнанные мной в Хиве о собранном на мой счет совете И приговоре к казни, были точно справедливы.
Туркмены мои видя худое положение дел моих оказывали меньшее уважение; они старались отделаться от меня опасаясь пострадать вместе. Когда ходили на базар народ толпился около их, и спрашивал когда назначен день для казни Посланника, иные спрашивали у них правда ли что Посланника в прошлую ночь задушили. По сему поводу старшины уговаривали их бежать, также и потому что Хан был очень раздражен на Иомудов, за то, что они еще до сих пор не заплатили наложенной на них подати с приходящих керванов. — Сеид становился дерзким, следующий случай покажет до какой степени дошла его необузданность.
Возив невольницу свою по базарам и деревням он долго не продавал ее не получив требуемой цены. Несчастная Фатьма жила в одной комнате с Туркменами, и когда они уходили, была очень обижаема Хивинцами, так что я не один раз посылал Петровича разгонять их, но однажды довели ее до того, что она принуждена была бежать, обещаясь убить себя если вскоре не продадут. Сеида не было дома, когда он возвратился, я ему сказал, что поведение его мне не нравится, что он должен переменить его, слушаться меня, не забываться и продать женщину, которой присутствие наносило нам стыд.
Выслушав меня, он встал сказав «прощай Мурад Бег, я тебе служил до сих пор; но если ты хочешь так со мной обращаться, то я тебя оставляю; Фатьма моя невольница, и я ее продам когда, и кому захочу. — Прощай сказал и вышел.»
Я его кликнул, он ожидал моего ИЗвинения; но я сказал ему «Сеид, поезжай назад, ты видишь мое бедственное положение и то что можешь вместе со мной пострадать, — поезжай домой и скажи Киат Аге, которой тебя отправлял, что ты меня здесь покинул, — знай однако же, что пока оружие мое при мне, я ни тебя, и никого не страшусь; без оружия же меня никто не увидит — прощай; и не приходи более.»
Ответ сей сразил его, он сел, задумался, залился слезами, просил прощения, клялся никогда не оставлять меня, и подвергнуться одинаковой со мной участи, я помирился с ним, он стал скромнее, и на другой день Фатьма была продана.
Сеиду надобно было довольно часто напоминать о сем обещании, он нередко изменял себе; но нельзя не сознаться что во нраве его были некоторые хорошие черты.
Меня почти совсем лишили пищи и ничего не позволяли покупать, тогда я принужден был прибегнуть к хитрости, давать деньги приказчику Ат Чапара с тем, чтобы он покупая хлеб и баранов — приносил мне их будто бы в подарок; Ат Чапар же сам человек очень богатый, и значащий, приходил тихонько в комнату где висела баранина и крал целые куски, я открыв сие посмеялся о том с Юз Башею, которой не переставал ободрять меня в терпении, подавая надежду к счастливому перевороту моих дел.
У Ат Чапара было 7 Русских невольников, из коих один жил В Иль Гельди, 3 в Хиве и 3 по другим местам. Живущий в Иль Гельди назывался Давыдом, его схватили еще 14 летним мальчиком около Троицкой крепости на Оренбургской линии, и продали в Хиву. — Он уже 16 лет в неволе. — Был продан и перепродан несколько раз и давно принял нравы и обычаи Хивинцев, но не переменял закона своего. Его скрывали от нас, но как то случилось Петровичу нечаянно с ним повстречаться. Давыд просил его доложить мне, чтобы я постарался вывезти его из Хивы. Я искал случая с ним видеться; но редко сие мне удавалось, несмотря на то приказал ему узнавать через приезжающих с арбами из Хивы Русских, что там делается, что говорят обо мне. — Давыд мог это знать, потому что ему хорошо были знакомы четверо женатых Русских, которых Хан очень любил, и держал всегда при себе. Он узнал тоже самое о собиравшемся на мой счет совете. — Персидские невольники коих человек 10 было в Иль Гельди, тоже подтвердили, и также старались оказывать мне всякого рода услуги.
Я желал сам поговорить с Давыдом и приказал ему придти к себе ночью. — Ему под опасением смерти запрещено было с нами видеться, однако же он пришел в полночь, и подтвердил те же самые вести на мой счет, которые уже знал от Туркменов. Он также дал мне многие сведения на счет положения Русских невольников в Хиве. — Я отпустил его наградив червонцом.
65
{65} Господин птиц, звание Обер Егермейстера не исправляя его должности.