Скотина

— Вот как? А я думал, игра такая. Теперь понимаю, это…

— Приедем, разберем все конверты вместе, расскажу: что, зачем и из каких соображений. Найди, где сигареты продаются, мне подумать надо.

— Я дядька или кто? Купил уже, вот держи, думай. Твой сорт. Ты как покупал раньше то? Милость табак до 18 лет не оплатит, еще и в канцелярию сообщит.

— Вот так и покупал, то одного попрошу, то другого.

Перед входом на вокзал засмотрелся на светящийся порожек, понаблюдал как Егор его бодро перешагнул с сумками. У нас на вокзалы тоже всякую дрянь проносить через рамки — фантазия нужна. Внезапно столкнулся с выходящей старухой. С клюкой, кривая, замотанная тряпками, как копна сена. Придержал дверь, от меня не убудет.

Старуха захрипела, — Молодой человек, осторожнее надо быть.

— Прошу прощения, неуклюжий я.

Потопталась, добавила чуть тише, — Осторожней надо быть, с оружием проклятым.

Увидел глаза птомантши, которая лечила кости, огромные и злые:

— Отдай то, что самому не жалко. Не отдашь — он сам заберет.

— Э, кто?

Сплюнула под ноги, посмотрела таким взглядом, что я чуть не провалился. Быстро спохватился, опять тупишь, Боря, — Простите, сколько у меня времени?

— Милость у тебя крепкая, пару дней в запасе, — хлопнула створкой, живо припустила в сторону, позвякивая палкой.

Чуть не кинулся догонять и расспрашивать. Шифруется. То, что хотела сообщила. Советнику не сказала, или это он послал?

Он заберет. Злой ветер. Рана на шее, она не видела, но почувствовала. Заберет умение, случайное, или по своей логике, наиболее развитое. Значит надо первее отдать то, что не жалко. В принципе у меня там непонятной мути столько, еще ни один удар кинжалом в запасе. Как отдать? На алтаре или в храме. Надо найти дыру в земле, при воспоминании о которой по спине побежали мурашки размером с футбольный мяч. Надо, но сейчас есть проблемы важнее.

Паровоза в Москву до утра ожидаемо не было. Прогулял я последний, ушел час назад. Скачал расписание, прикоснувшись к квадрату у стойки. Уселся изучать. Опасно полагаться на вещи, в надежности которых не уверен.

Кот высунул морду из коробки, оживать начинает, проявлять интерес к тому, что рядом. Уставился на свечение моих ладоней, глубокомысленно муркнул.

— Ты думаешь прокатит? Все поставить на вот это расписание, и насколько точно оно тут соблюдается? Котик, да ты оказывается оптимист.

— Егор, нельзя нам до утра ждать. Не выпустят нас Собакины. Бери себе билет до Ростова, хватай сумки и ныряй живо.

— А ты как же?

— Я следом. Пойду изучать особенности местной транспортной коррупции.

Изучение прошло успешно, хотя и не с первого раза. Третий по счету проводник сначала грозно топорщил усы, но услышав жалобную историю про хулиганов, которые на вокзал не пускают, побить хотят, получил полторы цены и подобрел. Пару минут шмыганья носом и я в тесном купе, зажатый стопками грязного белья.

Паровоз красавец, что-то среднее между поделкой Черепановых и пьяными фантазиями сценариста фильмов про Безумного Макса. Труба есть, фырчит, работает – и ладно.

— Егор, сходим перед Ростовом на станции Х. В город нельзя, тебя рядом со мной однозначно срисовали, не подумал вовремя. Предстоит самое сложное, за три минуты перебраться через шесть путей — мне физически сложно будет. Пересядем на товарный до Красногора.

Егор возмутился, — Боря, нельзя в Красногор, это же гнездо Собакиных.

— Можно, там нас никто не ждет. В городе будет окно в полтора часа. Тебе нужно будет купить женский парик, яркую помаду и бюстгалтер самого большого размера, что найдешь. Плюс неброский закрытый экипаж, нам нужно перебраться на другой вокзал. Попадем в скорый до Москвы и можно сказать ушли.

…

Все получилось. Для разных проводников, разные истории, кто-то повелся на преследование от обещания жениться, кто-то на побег от призыва — «Видите тетенька, какой я толстый, меня же на службе совсем-совсем плохо будет». Пожёванная жизнью дама украдкой смахнула слезу — у самой подрастает трое. Добавка от двойной цены билета опять же творила чудеса.

Разместились не в самом богатом вагоне, проводница выделила пару коек среди толпы простых крестьян и работяг. На прощание буркнула, — Око в этот вагон редко заходит, только если шум, дебош пьяный или ограбят кого. Если что — я вас знать не знаю.

Скорый на Москву набирал обороты. От сумасшедшего метания кружилась голова, вторые сутки без нормального сна. Выпил три кружки горячего чая без сахара. Одной заварки попросил, за что расстался с суммой, примерно равной бюджету чайной плантации. На зоне при сложных этапах заключенные несколько дней одним чифирем спасаются. Растянулся на нижней полке.

Неясным важный вопрос остается. Холлю известны мои приключения, когда ни ока рядом, и не снимал никто. Можно было спросить в открытую? Нет, нельзя. Ответ на такой вопрос выходит за рамки извинений за неаккуратные проверки. Это уже самому задолжать, признать, прогнуться и согласиться с его правилами. Он думает, что взял меня за бубенчики, крепко, надежно. Поэтому поводок отпустил подлиннее, чтобы я привык.

Современник тоже хвастался, что знает как освобождение Даши проходило. Одна у них технология, или способы разные? Запись из глаз, активируется если ладони вместе. Нечего же мешает и без рук работать, во благо безопасности Империи. Основная функция милости — защита от Злого ветра. В руке проволока с функцией проводника или скорее антенны.

Стопаньки. Кажется есть что Советнику предложить за ответы и должным не оказаться. Вышел в тамбур, закурил. В вагоне дымили много, но обилие детей не позволило присоединиться.

— Привет Холль, есть деловое предложение, информационный обмен.

— Ты точно в безопасности, никого нет рядом?

— Иначе бы не звонил. Советник, скажи, как ты получаешь информацию? Ту, когда ока нет рядом.

— Я могу сказать, но ты должен пообещать…

— Советник, у меня есть чем с тобой расплатиться, не давая никаких обещаний.

— Что еще за способ?

— Это зависит от твоего ответа.

— Мы не начнем работать вместе, если не будем доверять друг другу.

Тут полностью согласен. Оборвал связь. Мы вообще не начнем работать, если ты не будешь выполнять что я говорю, быстро и без лишних вопросов. А если серьезно — мы вообще вместе работать не будем.

Пара минут на новую сигарету. А вот и вызов. Подумал значит и решился.

— Гм. Боря, хорошо, я поделюсь. У тебя на милости есть документ, защищенный ключом. Это не совсем документ, это слово Вечного ученика, особое, называется…. Не могу сказать. Слово активируется любой сильной эмоцией — испуг, гнев, радость. И тогда владелец другого слова начинает видеть и слышать. Надо только ключ знать. Как я его получил тоже не скажу, я еще не уверен, что ты все понял и готов...

Просто чудесно, что-то подобное и подозревал.

— Убрать можно.

— Только владелец, гм, кто поставил, но я не могу сказать. Скоро само исчезнет, недели три потерпи, теперь давай, что ты там…

— Холль, хорошо, теперь о грустном. Ты говорил, что не знаешь, сам я прибыл, или кто-то послал?

— Послал?

— Не так выразился, скорее пригласил так, что отказаться было неудобно. Тот, кто меня сюда выдернул не шахматист, э-э-э, не игрок в сатранг, я изначально неправильно его оценил. Это рыбак на крупную хищную рыбу, и он ловит на живца. Советник, я просто наживка. Чтобы осторожный и матерый хищник клюнул – наживка должна трепыхаться. Должна пищать и дергать лапками. Это как раз то, что я и делал всю неделю. Я не уверен, что снасть подготовлена на тебя, но ты клюнул.

— Боря, ты что говоришь такое, это же…

— Ты засвечен, Холль, если у тебя есть пути отхода, самое время ими воспользоваться. Надеюсь, это наш разговор не последний. Конец связи.

Так, приятеля успокоил, пусть думает. У меня стоит шпионское приложение, которое передает что я вижу, если я начинаю нервничать. Значит нервничать не нужно. Почему эмоции? Почему скоро исчезнет?