Кровь героев

Он жалел весь мир и частенько любил, опустив голову, чуть ли не со слезами на глазах говорить о том, что сделалось с «несчастным русским народом» в результате непродуманных, безответственных и по сути своей «преступных» экспериментов кучки перевертышей, дорвавшихся до власти.

Наташу раздражало, что тридцатипятилетнего мужика волнуют глобальные мировые проблемы, к примеру судьба многострадального человечества, больше, чем дела собственные. Ну, если ты уж так о благе народном печешься, так делай же что-нибудь, а не утопай в бесконечных словесах!

Миша работал у Олеандрова. Собственно говоря, это он привел Наташу к своему боссу, которого начальником отнюдь не считал, причисляя просто к разряду политиков, «способных хоть что-то сделать для народа».

Недавно у Михаила Андреевича открылись глаза на сущность этого человека. Миша покинул своего бывшего «единомышленника» и с завидным упорством и рвением принялся убеждать сделать то же самое и Наташу, которую радовал уже тот факт, что здесь, в чужом городе, у нее есть работа, а следовательно, и возможность более или менее приличного существования. Именно об этом она не раз говорила своему воздыхателю. Холостяк Миша с упорством, достойным лучшего применения, предлагал Наташе выйти за него замуж. Сначала она отвечала уклончиво, ссылаясь на то, что ей «еще рано об этом думать и для семейной жизни» она не готова. Однако Миша не отставал, и однажды, в ответ на очередное предложение руки и сердца, «непредсказуемая» Натали, что называется, рубанула с плеча:

— Зачем?

Миша сначала было опешил, а потом понес что-то такое про вечную любовь и счастье, чем только еще сильнее разозлил предмет своих мечтаний. На какое-то время ухажер исчез, а теперь вдруг объявился в самый неподходящий момент. Впрочем, люди, которых мы не жаждем видеть, появляются, как правило, именно в такие моменты, это желанные не торопятся, заставляя себя ждать.

Михаил Андреевич Маложатов, выпускник филфака Университета, кандидат филологических наук, — человек во всех смыслах положительный, к тому же еще культурный и эрудированный: «матом не ругается, не пьет, не курит», такой вежливый и внимательный, неоднократно был предметом разговоров, которые заводила с Наташей ее приятельница. Просто предел мечтаний соседки Светочки, которая никак не может понять, что еще нужно этой Наташке. Слишком уж много она о себе мнит, не жила с мужем пьяницей да драчуном, не хлебнула горюшка.

— А твой-то, когда ухаживал, сильно тебя бил, чтобы замуж шла? — ответила как-то Свете Наташа. — Молчишь? Ну, то-то же!

Однако Света не унималась и бескорыстно доброхотствовала филологу. Наташу это ужасно раздражало, но она старалась помалкивать, чтобы не ссориться с единственной приятельницей. Любому человеку хочется иногда по-соседски поболтать с кем-нибудь ни о чем…

Михаил Андреевич мялся в дверях с букетом тюльпанов.

— Входи, но только на минутку, — бросила Наталья, разглядывая себя в зеркало. — Я убегаю.

— Прости, Наташенька, я подумал… — начал было гость и вдруг совершенно неожиданно, посмотрев на девушку виноватыми глазами, произнес: — Какая ты красивая, я тебя в этом костюме не видел, ну просто рокерша, да и только. Роковая женщина, — попытался скаламбурить Маложатов, но улыбка, на которую девушка не ответила, вышла у него совсем грустной.

На Наташе были черные кожаные брюки и коротенькая черная же маечка под распахнутой, именуемой в народе косухой, курткой с многочисленными молниями.

— Извини, я подумал, — вновь промямлил он. — Вот… — Михаил Андреевич протянул даме сердца цветы и коробку шоколадных конфет. — Я подумал…

«Как чувствует, — мелькнуло в голове у Наташи, — что почва из-под ног уходит. Впрочем, ему всегда грозило землетрясение…»

— Может быть, ты передумаешь… После всего, что у нас было…

— Что у нас было? — довольно грубо передразнила Наташа.

— Ну, я хочу сказать, что у нас с тобой было, — последнее слово Маложатов произнес с особым нажимом. — Возьми, пожалуйста.

— А что у нас было? — посмотрев на часы и начиная раздражаться, спросила Наташа. Маложатов сделал изумленное лицо, и это лишь сильнее подзадорило девушку, которая понимала, что, чем резче будет она рубить узы, в которые безуспешно пытается завлечь ее ухажер, тем настойчивее станет он сопротивляться разрыву, но ничего поделать не могла. Надо было спешить. Она не знала почему, но чувствовала — близок уж последний дубль этого странного фильма, не за горами развязка трагического фарса, участвовать в котором Михаилу Андреевичу и вовсе незачем. Став на секунду задумчивой, Наташа произнесла: — Так что, что ты имел в виду? То, что ты со мной спал? Ну и что? Надеюсь, я не лишила тебя невинности? Или ты забеременел?

Лицо Маложатова на глазах вытянулось. Прием был жестокий, такое заявление могло выбить из седла кого и покрепче, чем этого радетеля за благо народное. Но… надо было добивать.

— Ты знаешь, — проговорила она с нарочитым безразличием, — если бы все, с кем у меня это было, вздумали собраться в этой квартире, то им и места бы не нашлось… Все, я уже и так опаздываю.

Вытолкнув за дверь горе-жениха вместе с дарами, Наташа прошмыгнула мимо него и, цокая металлическими набойками высоких шнурованных ботинок, не оборачиваясь, сбежала вниз по лестнице.

Включив мотор «девятки», она тронула машину с места и, выезжая из двора на оживленную улицу, посмотрела на себя в зеркальце.

— Роковая женщина, — усмехнулась она отражению и, круто развернув машину в направлении, противоположном тому, в котором собиралась следовать, добавила: — Пожалуй, пора сбросить маску. Отправляемся в гараж, подружка.

Двоим молодым людям, расположившимся в салоне серой «девятки» возле белой панельной многоэтажки, было скучно. Уже поговорили обо всем, что, с их точки зрения, заслуживало внимания, за время своего долгого и скучного дежурства. И даже болтать просто так они уже устали, попробуй найди свежую тему для разговора, если знаешь друг друга, работаешь вместе уже не первый год? Хорошенькое дело, сиди и выслеживай типа, который черт его знает где носится? Уже почти час ночи, объект скорее всего спит у какой-нибудь телки без задних ног, если вообще не смылся из города. Но служба есть служба, поручено следить, значит, именно это и надо делать.

— Ладно, Коль, я пойду отойду, — сказал тот, который сидел за рулем машины.

— Ты скоро, Сань? — встрепенулся второй, до этого тупо уставившийся на падавший на ступеньки лестницы из приоткрытой двери подъезда свет. — А то я вздремнуть думал немного.

— Да я только отлить. Мигом и обратно, — успокоил напарника водитель. — Ты пока не спи, — усмехнувшись, предупредил он и закончил избитой остротой: — А то замерзнешь.

Саня не наврал, вернулся он скоро и, посидев немного молча, с некоторой обидой в голосе обратился к коллеге:

— Что он за птица такая? Мы ведь с тобой не мальчики на побегушках, правда? Не террорист, не мафиози, обычный мудак, каких по десять штук в каждом автобусе едет. Он, небось, свалил к кому-нибудь на дачу или махнул на юга, да мало ли…

— Не скажи, — возразил напарник просто так, от нечего делать. — Богданов зря бы не приказал следить за ним. Парень этот с ментами драку затеял прямо в участке, опера захватил, стрелял… Они ему такого не простят, вот Валя нас и поставил сюда, чтобы эти гаврики операцию не сорвали. Они же только хватать умеют да морды бить, а мы с тобой для тонкой работы существуем.

Выслушав эту речь, Колин напарник рассмеялся.

— Хороша тонкая работа, сидим тут с тобой, как два мудака, и смотрим на окна, на подъезд, да на его тачку, — сказал он и, видимо, для убедительности, повторил: — На тачку, на окна да на подъезд. Очень тонкая работа, а менты и плевать на него хотели. Сам попадется когда-нибудь, будут они еще следить за ним.

— Ладно, — решив больше не спорить, примирительным тоном отозвался Коля и, обернувшись, посмотрел на чудом сохранившийся рядом с новостройками, заброшенный — и неухоженный садик, в котором все еще вызревали какие-то плоды. — Пойду яблок, что ли, нарву? — Он было уже открыл дверку, но напарник удержал его, бросив: — Кончай ты это дело, какие тут тебе яблоки? Дети все пообрывали, а если найдешь, так наешься — потом с унитаза не слезешь.