Кровь героев

Пиво вдруг показалось Александру не таким уж вкусным, а главное — почему-то даже и не холодным. Климов взял со стола майорское «Мальборо» и закурил.

Справляясь с возникшим вдруг в нем чувством неприязни по отношению к своему спасителю и обретая душевное равновесие, Саша спросил давнего приятеля:

— Нет, ты мне все-таки объясни, что там за история с Пауковыми деньгами?

Бледно-голубые глаза майора потеплели, он даже слегка улыбнулся:

— Самое смешное, Саня, что деньги эти вовсе не Пауковы!

— А чьи же, черт возьми?

— А вот об этом мы поговорим как-нибудь потом. Лучше я тебе расскажу, что мы нашли на даче Лапотникова… И еще кое о чем…

Дальше почти все время говорил один Богданов. Климов только время от времени задавал вопросы, и ответы, получаемые на них, настроение ему не улучшали.

— Двенадцать трупов практически за одни сутки, — точно не веря словам Богданова, повторил Саша, качая головой. — И ты считаешь, что все это сотворил один-единственный человек?

— Трудно что-либо утверждать, — пожал плечами майор. — Семерых на даче уложили из одного пистолета, причем работал не просто профессионал — мастер. Всего два контрольных выстрела, да и то, эксперт сказал, что раненые все равно не протянули бы и нескольких минут. Причем убил их человек, которого они либо знали, либо просто не опасались. В машине на улице сидела вшивота безмозглая, «качки», но вот Кривцов и, особенно, Чекаев были профессионалами, а с ними разделались, как с детьми, игравшими в песочнице.

Климов кивнул.

— А Лапоть, то есть, я хочу сказать, Лапотников, почему его не убили, как всех?

— Ну, видишь ли, — протянул Богданов и, сделав глоток пепси, продолжал: — Им надо было узнать, где деньги… Наверное, его заставили спустить штаны — какой мужик не испугается, когда на карту поставлен его член? — а потом… черт его знает, может быть, собака сорвалась… не знаю, только когда ему яйца откусывали, он еще был жив, горло собака оставила, так сказать, на десерт.

Климов не нашел, что сказать. В то, что Паука сожрал пес-людоед, он почему-то напрочь не верил и счел нужным сказать об этом своему избавителю. Тот же считал данную версию единственной хоть как-то объясняющей тот факт, что тело директора «Лотоса» оказалось в столь ужасном состоянии.

— А те четверо, которые погибли накануне ночью? — спросил Климов. — Они имеют к нашему делу какое-нибудь отношение?

Богданов задумался и ответил не сразу.

— Понимаешь, — начал он, — некоторые из них погибли в результате несчастного случая, других убили, если судить по почерку, банальные хулиганы, но… — Майор покачал головой и, вздохнув, неохотно продолжил, словно говорить об этом ему вовсе не хотелось: — Очень уж все чисто. Ник-каких следов, хулиганье всегда шумит на рупь, а делает на копейку. Чутье мне подсказывает — и здесь ноги оттуда же растут.

— А они… — открыл было рот Климов, но майор его перебил.

— Бывших осужденных среди них нет, так, мелкие нелады с законом, ничего серьезного, — ответил Богданов на недосказанный вопрос армейского друга, походя и похвалив его, мол, молодец, соображаешь. — Чует мое сердце, будет еще и пятый, а может, и седьмой… Тогда, может быть, станет понятна связь между всеми погибшими. Хотя ребята примерно одного возраста, могли быть знакомы, даже дружны, но вот что они такого понаделали вместе, что на них сафари открыли?.. — Он на секунду умолк, а потом, будто с некоторым раздражением сказал: — Ну вот, теперь ты — в деле. Будь осторожен и помни, что деньги у тебя — думает не только недоумок Нестеров… — Богданов взглянул на часы и, не терпящим возражений тоном, заявил: — Поехали, в гараж тебя подброшу.

— Неудобно в таком виде-то, — неуверенно предположил Александр, когда машина свернула на боковую улицу, унося в противоположном от Сашиного дома направлении. Он озабоченно окинул взглядом свои грязные джинсы и старую, линялую, тоже грязную рубашку. — Да и помыться не помешало бы, все-таки отпевание. Домой бы надо заехать…

— Ну да, принять ванну, выпить чашечку кофэ, — усмехнулся Богданов, останавливая «волгу» точно перед гаражом, где стоял Сашин «жигуленок», занявший место проданной на запчасти отцовской «победы». — Времени нет, братишка. — С этими словами он обернулся и, протянув руку, достал с заднего сиденья костюмный кофр. — Можете примерить, думаю, размер я угадал, может быть, окажется чуть великоват — извини, подстраховался.

Климов расстегнул молнию. Костюм был строгий, из черной материи, именно такой уважающий себя бизнесмен надел бы на похороны любимого родственника. Саша с удивлением уставился на ухмыляющегося майора.

— И рубаха есть, и даже шузы, — хохотнул тот.

— Слушай, Богдан, — поинтересовался Климов, отпирая гараж. — А если бы я отказался? Контору твою в разор бы ввел, а?

— Одевайся лучше, — отмахнулся от него Богданов и, посмотрев на часы, поторопил: — Время, время, время.

Саша переоделся. Все вещи оказались впору, лишь брюки были несколько просторными, но Климов уверенно заявил, что это результат вынужденного, не зафиксированного в церковном календаре поста, и пообещал в ближайшее время «восстановить форму», то есть, валяясь целыми днями на диване, наедать брюшко. Ироничная ухмылка, которой одарил его старый приятель, показалась ему чересчур многообещающей.

— И все-таки, товарищ майор, а если бы я не согласился?

— Слушай-ка, сержант, я ведь тебя знаю, — с некоторой укоризной проговорил Богданов. — Ты — волк, а волк не выбирает между безопасностью и свободой, для него альтернативы просто нет.

— Тот, кто между безопасностью и свободой выбирает безопасность, — покачав головой, отозвался Александр, — не заслуживает ни безопасности, ни свободы.

— Впечатляет, — произнес майор, запуская руку во внутренний карман пиджака.

— Это Джефферсон, — назвал Климов второго президента США, слова которого он только что процитировал.

— А это Богданов, — сказал майор, протягивая Климову нетолстую пачку купюр. — Особо не разгуляешься, но на бензин и на колбасу для твоего этого, как его… Бирюканыча хватит. Пока.

На этих словах майор повернулся и, быстро сев в свою «волгу», включил двигатель, лихо дав задний ход. Через несколько секунд черная машина скрылась за белым кирпичным углом длинной гаражной аллеи, оставив кратким о себе напоминанием лишь облачко пыли, поднятое с покрытой щебнем дорожки.

В церкви Козьмы и Дамиана, расположенной на кладбище возле села Порубежное, народу собралось тьма. Климов приехал, когда отпевание уже началось. Необходимость процедуры этой, как, впрочем, и всех других церковных таинств, всегда была абсолютно непонятна Александру, который терпеть не мог попов, безразлично каких, христианских или мусульманских, считая их чем-то вроде заводских парторгов.

Саше всегда казалось странным, что такое множество людей вдруг в последнее время как-то разом уверовало в Христа. Раньше поклонялись светлому будущему, а теперь кудеснику из Палестины, ставшему жертвой все тех же попов-завистников. Только в его время и в его стране служителей культа называли фарисеями, а его самого ученики звали рави, что означает учитель. Ну и пускай, воспитанный в духе строителей коммунизма и перевоспитанный рок-н-роллом, Климов не имел ничего против религиозных пристрастий окружающих. Только странно это все-таки: у мужика лет сорок партийного стажа — а большевики, как известно, в Бога не веровали — и вдруг отпевание в церкви.

«Должно быть, Нинка настояла? — предположил Александр. — Разбойники, нажившие состояния, и шлюхи, удачно вышедшие замуж, очень стремятся к благочестию и дорожат человеческими ценностями, которые они еще вчера ни в грош не ставили».

Климов осмотрелся вокруг; он стоял не слишком далеко, но и не рядом с гробом, где, поддерживаемая под локоток солидным мужчиной, на вид не более чем лет на пять старше самого Саши, былинкой на ветру клонилась бледная ликом неутешная вдова Нинон Саранцева. Впрочем, сейчас Александр не мог видеть ни искаженных скорбью черт ее лица, ни источающих фонтаны слез глаза. Вдова, по мнению Климова, достойно, не переигрывая исполняла свою роль. Из немедленно, подобно бурунам за кормой корабля, возникших, непонятно кем издаваемых (и всеми, и никем) «шу-шу-шу» Климов узнал об «амурах» и «шашнях», которые крутила жена покойного с его заместителем, тем самым представительным мужчиной, который скорбел рядом с ней.