Желанная

На ферме кипела жизнь, работа кипела и в конюшне, и в огороде кто-то возился.

Все работали, каждый знал свое дело, и в итоге все происходило эффективно и слаженно. Но, если честно, отец имел к этому отношение весьма относительное, все шло по раз заведенному, но отлично отлаженному порядку.

Дейн спрыгнула с коня у ореховой рощицы – Гарри никогда не давал указаний собирать урожай – и пошла, ступая по ореховой скорлупе, к дому.

В помещении было необычно тихо. Она взошла на веранду и, немного поколебавшись, толкнула дверь.

Снаружи было жарко и тихо. Все словно вымерло. Если бы она не видела, что работа кипит, глядя на Монтелет отсюда, с этой точки, она могла бы подумать, что жизнь здесь замерла.

В доме было прохладно, холл, из которого веером выходили двери в комнаты, был пуст.

Она открыла дверь, ведущую в гостиную.

– Отец?

Зашла в соседнюю, повторяя вопрос. Она звала Ширин, но никто не отвечал. Дейн точно знала, что отец должен быть здесь, и она была исполнена решимости найти его вне зависимости от того, чем он занят.

Она бегом спустилась на первый этаж и толкнула дверь в столовую...

Они были там. Найрин лежала голой на столе красного дерева, а ее отец, тоже голый, усердно работал над ней, и она ему активно помогала...

– К черту! – Гарри кончил и вытер себя скатертью перед тем, как застегнуть штаны и подумать о том, что стоит найти Дейн.

Она не ушла слишком далеко. Исполненная праведного гнева, Дейн расхаживала по лужайке перед домом, и чувствовала она примерно то же, что и тогда, когда застала Найрин с отцом в его конторе.

Гарри чувствовал себя виноватым. Как будто не имел права обладать такой великолепной женщиной, как Найрин, которая хотела его не меньше, чем он ее.

Черт побери, мужчина не должен чувствовать себя виноватым, если он хочет, чтобы маленькое жаркое тело извивалось под ним. И эти соски – темные сладкие соски, которыми он мог лакомиться часами...

Черт, слишком легко он возбуждается при одной мысли о чарах Найрин, которая сидела на столе, свесив ноги, по-прежнему нагая, и его сок стекал по ее ногам, прилипая к старинной, антикварной работы столешнице.

Господи, он снова ее хотел, но он не мог выйти и предстать перед дочерью в таком состоянии.

– Может, ты все-таки пойдешь наверх и оденешься, черт возьми!

Найрин протянула руку и погладила его восставший член.

– Гарри, милый. Ты просто не можешь остановиться. Мне как женщине очень повезло.

– Ты все, о чем я мог мечтать.

Найрин улыбалась своей коронной ускользающе-хитроватой улыбкой. «Любая шлюха – это то, о чем ты мечтал, тупой старикашка».

– Ты, вероятно, прав, дорогой. Я действительно не могу расхаживать по дому голой, когда твоя дочь здесь. – Она соскочила со стола и подошла к нему вплотную. – Но только подумай, – она потерлась сосками о его волосатую грудь, – я могу доставить тебе удовольствие, раздевшись для тебя снова.

Он что-то невнятно прорычал, когда, вырвавшись из его объятий, Найрин исчезла в служебном помещении, откуда могла подняться наверх по черной лестнице.

Он дотронулся до влажного пятна на столе. Теперь он никогда не сможет здесь есть, не вспоминая ее вкус. Но лучше об этом не думать, иначе он вообще не сможет предстать перед Дейн.

И все же возбуждение не проходило, а Дейн, судя по ее виду, все больше злилась. Пришлось, прижав член ладонью, подтянуть брюки и идти общаться с дочерью.

– Ну, дорогая...

– Ну, дорогой папочка, я тебя опять застукала с поличным.

– Дочь должна знать свое место и быть там, где ей надлежит быть, а не шпионить за мной в собственном доме.

– Надлежит быть? Я что, сундук, который запечатали и отправили, привязав к ручке адрес?

– Что-то вроде этого. В любом случае ты теперь не моя проблема, так что скажи мне, Дейн, какого черта ты суешь нос в те места, куда не следует?

– Сдается мне, это делаю не я, а ты, – ехидно сказала она. – Ты не видишь, что пригрел на груди змею. Ты еще не женился на ней?

– Это я успею. Ты за этим приехала? Да, я собираюсь на ней жениться и обещаю не просить тебя играть роль подруги невесты.

– Как мило с твоей стороны. Вижу, сдвиги есть – когда ты наспех выдавал замуж меня, мое отношение к этому вопросу тебя совсем не интересовало. И никаких угрызений совести по поводу подкупа Клея Ратледжа, чтобы он согласился стать моим мужем, у тебя тоже не было, верно? Так скажи мне, отец, что ты дал Флинту, чтобы он женился на мне? – Дейн почувствовала, что попала в яблочко. Гарри съежился, и в его взгляде сквозила растерянность. – Говори, отец!

– Он все равно собирался на тебе жениться.

– У тебя было отчаянное положение, если он побил Клея и был готов напасть на тебя.

– Ну, – Гарри пожал плечами, – это ты уже знаешь, а по поводу остального скажу, что от меня он ничего не хотел.

– Тогда ты чего-то хотел от него?

Гарри презрительно фыркнул.

– Теперь я имею отношение к Бонтеру как родственник, чего еще я могу желать?

– Нечто большее, чем отдаленно родственное отношение к Бонтеру. Даже я это знаю...

– Но я был не в той ситуации, когда можно диктовать условия, моя дорогая дочь. Я хотел, чтобы ты вышла замуж и покинула Монтелет, но теперь вижу, что твой муж не держит слова, если не может удержать тебя при себе.

Дейн покачала головой. Похоже, все так и было. Не в положении Гарри диктовать условия. Клей выбыл из борьбы, а Флинт был настойчив. Гарри отчаянно нуждался в свободе маневра, поэтому Флинт взял ее без всяких сделок и оговорок, просто взял, и все – именно это она и хотела услышать.

– Подожди, что ты имел в виду под «его обещанием»?

– Мне просто смешно. Если хочешь знать условия, обращайся к мужу.

– Я тебя спрашиваю. Значит, условия все-таки были? Он не принц на белом коне, отец? Или теперь нет абсолютно бескорыстных людей? Чего он потребовал за то, что пройдет через обряд?

Гарри отвернулся.

– Монтелет.

– Что?

– О, твой муж не эгоист. Я бы сказал, что он весьма справедлив. Я составил завещание прямо там, и священник, добрый человек, его заверил в двух экземплярах, поскольку твой муж заподозрил, что я могу его изменить. Но теперь изменить уже ничего нельзя. После моей смерти Монтелет будет разделен поровну между тобой и Питером.

– Что? Какой ему был в том резон? Твое завещание не дает ему Монтелет.

Гарри долго смотрел на дочь, и она видела, как потух его взгляд, словно он перед ней признавал свое поражение.

– Это дает ему все, чего он хотел: Монтелет будет принадлежать его семье. Я не хотел тебе об этом говорить. Видит Бог, не хотел.

Дейн была в смятении. Она никогда раньше не задумывалась о подобном. Но ведь должна быть причина.

– Почему? – прошептала она. – Почему?

– Он поверил в дурацкую историю, которую рассказала ему Оливия. Выдуманную историю о том, как я добыл деньги на Монтелет. А я тебе говорю, Дейн, что это не так, что такого никогда не было. А теперь уезжай и расспрашивай своего ублюдка мужа о том, что это за история.

Дейн хотела было дать отцу отповедь, но язык не поворачивался. Слишком много мыслей бродило в ее голове, среди них и та, что он лишил Найрин вдовьего содержания на случай, если умрет раньше ее.

– Я спрошу, – сказала она с нажимом. Кругом одно предательство! – Я обязательно спрошу.

Флинт поступил как человек деловой. Присовокупил солидный кусок к семейному достоянию. Она никогда этого не забудет. Никогда!

А ее отец? Он продал ее Флинту за свой собственный маленький кусок плоти.

Найрин была в ярости. Она спряталась за широкой колонной в столовой, завернувшись в скатерть. Все ее планы рухнули в одночасье.

Все началось с того далекого момента, когда они с матерью встретили веснушчатого брата Гарри и решили, что он будет подходящей мишенью, потому что у него на юге есть богатый брат. Им тогда казалось, что все идет как по маслу, потому что она легко смогла соблазнить Гарри, уже почти заставила его жениться на себе и фактически обеспечила себе и матери безбедное существование до конца дней.